Запад и Восток

Глава 1

Довольно быстро мы поняли, что время для путешествия на Восток мы выбрали неудачное. Озарк, слава богу, мы миновали без происшествий, но Шейн еще задолго до этого перебрался с крыши внутрь дилижанса, благо свободные места тут были. Резкий ветер, дождь, потом мокрый снег, потом натуральная метель — общем, наш дилижанс в конце концов выбился даже из довольно приблизительного западного расписания.

Первый день мы еще воспринимали поездку как развлечение: мисс Мелори и немолодая попутчица занимались рукоделием, попутчица помоложе вызывала ревность у своего мужа, кокетничая со мной и с Дугласом, а мы с Дугласом дежурно отшучивались и играли в шахматы. Потом я задремал, а Дуглас стал учить играть Шейна. Ближе к ночи оживился муж немолодой дамы, до того мирно спящий в уголке мягкого сиденья, хитро посмотрел на свою заснувшую супругу и начал рассказывать неприличные анекдоты, причем на возражения, что такое нехорошо произносить в присутствии дам и юношества, отвечал со смешком: «Они все равно (хи-хи) не понимают». Тогда пришлось сменить тактику: стоило рассказчику начать анекдот, как Дуглас говорил конечную фразу (совершенно невинную без остального анекдотного контента) — и обламывал старикану все удовольствие. Где-то на пятом или шестом пошлый старик сломался окончательно, с обидой посмотрел на Дугласа и снова затих в своем углу. Впрочем, на ближайшей остановке заглянувший кондуктор велел его растолкать, а мисс Мелори попросил разбудить его жену: они приехали.

На следующий день дамам было не до рукоделия, а нам — не до шахмат, потому что руки мерзли даже в перчатках. Мы все плотнее замотались в прихваченные одеяла, а о том, чтобы выходить на пронизывающий ветер, и подумать было страшно — но тем не менее на остановках мы выходили и бежали к жарко натопленным каминам отогреваться. Я разок спросил у Дугласа, не стоит ли нам остаться под крышей, а то вдруг замерзнем где-нибудь в пяти милях от жилья в заметенном вьюгой дилижансе. Дуглас, бывалый путешественник, оценил метеорологическую обстановку и сказал, что пока лучше ехать дальше — ночевать на станции негде, разве что на земляном полу, а снега навалило пока не так много — лучше рискнуть и ехать до какого-нибудь городка, где цивилизации малость больше и есть хоть какая гостиница. Так что мы запаслись грелками с горячими углями, снова укутались по самые глаза и поехали.

В деревеньке Версаль Дуглас, вместо того, чтобы вместе со всеми спешить к живительному огню, задержался на дворе, расспрашивая конюхов, перепрягающих лошадей, а потом удалился куда-то в метель. Несколько минут спустя он вернулся и дал нам команду выгружаться: мы остаемся. Кондуктор предупредил, что если мы останемся, то мы не потеряем права проехать остаток маршрута — но только если в следующих дилижансах будут свободные места. И вообще, до Типтона, где нам предстояло погрузиться на поезд до Сент-Луиса, осталось всего пятнадцать миль. «Да-да, — согласился Дуглас, — всего пятнадцать миль, доберемся как-нибудь, даже если мест в следующем дилижансе не будет.» Кондуктор отдал наш багаж, из метели подбежал парнишка, подхватил кое-что из наших чемоданов, мы похватали что осталось и поспешили за ним в местную гостиницу. В теплом зале я выловил непослушными пальцами из кармана десятицентовую монету для носильщика, Дуглас добавил столько же, и мы начали отогреваться.

Лицензии на продажу спиртного у хозяина не было, поэтому чистейшим актом милосердия был момент, когда хозяин отвел нас в сторонку и налил по стопочке.

Подозреваю, хозяйка тоже предложила мисс Мелори выпить, но не виски, упаси боже, а какой-нибудь микстуры от простуды: румянец на ее щеках еще можно списать на мороз и ветер, а вот заблестевшие глаза уже, пожалуй, нет.

Мы отогрелись, потом разошлись по комнатам, чтобы привести себе в порядок перед обедом. Мисс Мелори куда-то увела хозяйка, а нас троих заселили в одну комнату, довольно тесную. Кроме двух довольно высоких кроватей, стоящих вдоль стен, здесь был шкаф для одежды, стол-бюро, стул, а за невысокой ширмой столик с умывальным тазом и кувшином и «комод» в его американском смысле, с ночным горшком под откидным сиденьем. После того, как из-под одной кровати выдвинули топчан для Шейна, места в комнате осталось разве что пройти боком — так что топчан мы пока задвинули на место, тем более, что тюфяк для него хозяин пообещал принести чуть позже. Зато на самом видном месте висел моток веревки — чтобы в случае пожара постояльцы могли спуститься со второго этажа.

— Вполне приличный номер, особенно для такой деревни, — сказал Дуглас, когда хозяин вышел. — Нам могли предоставить только одну широкую кровать на троих или вовсе распихать по кроватям других постояльцев.

В спальне было довольно прохладно, а воду для омовения нам принесли горячую весьма условно, так что в комнате мы не задержались. Помимо нас в гостинице было только два постояльца — коммивояжеры, разъезжающие по округе, а здесь имеющие что-то вроде штаб-квартиры, они уже были люди здесь привычные, как мебель, так что все внимание хозяев было обращено к нам. Мы рассказывали свежие новости из наших краев, с нами делились здешними новостями, и как-то между делом мы узнали историю этой гостиницы.

Сэм Мартин, хозяин, не был местным уроженцем, да и, честно говоря, в тот год, когда он родился, здесь еще жили осейджи, а белых было маловато. Так что родился, вырос и женился Сэм в Виргинии, а потом однажды погрузил семейное имущество в фургон, запряженный волами, посадил туда жену и пятерых детей, захватил с собой младшего брата и отправился искать счастья на Запад. В планах Сэма было добраться до Канзаса — туда как раз потянулись переселенцы, но вдруг обнаружилось, что наступила осень, пошли холодные дожди, со дня на день ожидали снега, до Канзаса еще далеко, да и что там в том Канзасе — чистое поле? За месяцы пути умер один из детей, а потом еще и брат Сэма. В ноябре 1853 года фургон дотащился до Версаля, где к тому времени уже не было никаких осейджей, а стояло здание суда, несколько магазинов, несколько салунов — ну и горсточка домов. Сэм решил осмотреться: может, получится осесть здесь. Назавтра он арендовал дом под пансион для проезжающих — всего за сто долларов в год, но с условием, что будет теперь заботиться о старом негре, который служил в этом доме. Место оказалось доходное, год спустя Сэм выкупил земельный участок, на котором стоял дом, и продолжал потихоньку богатеть, пока не началась война.

В войну, конечно, пришлось туговато. Места эти стали как раз ареной боев, жители тоже разделились по симпатиям: кто за юнионистов, кто за конфедератов.

К Мартинам однажды пришли двое знакомых юношей, которые воевали на стороне южан, и попросили спрятать их. Мартины и так считались не очень лояльными, и к ним то и дело заглядывали северяне, проверяя, нет ли враждебно настроенных постояльцев, но мальчики просили укрыть их хоть на одну ночь, им деваться в непогоду было некуда. Их оставили переночевать, а рано утром миссис Мартин услыхала, что в гостиницу входят северяне. Одного мальчика он запихнула в шкаф и завалила какими-то тряпками, второго, невысокого, безусого, с нежным, как у девушки, лицом, мигом обрядила в платье и чепец горничной. Солдаты обыскали дом, но не очень внимательно, мальчика в шкафу не нашли, на «горничную» не обратили внимания.

Вроде бы на том инцидент и закончился, но то ли слухи о нем просочились куда не надо, то ли по другому какому поводу донос поступил, — в общем, Сэма Мартина обвинили в пособничестве южанам и повели расстреливать. Его дочка Салли, которая после несчастного случая передвигалась на костылях, приковыляла и вцепилась в отцовскую руку. Капитан, который должен был командовать расстрелом, посмотрел на это и махнул рукой: «Иди домой, девочка, и отца с собой уводи. Тебе он нужнее, чем северянам».

За разговорами мы засиделись и уже подумывали расходиться по спальням, как в гостиницу ввалилась банда снеговиков, и хозяева с охами и ахами захлопотали вокруг них.

Все-таки у Дугласа есть какое-то чутье, а может, просто дар прорицания.

Дилижанс таки поломался. Поняв, что помощи ждать неоткуда, а оставаться во время пурги в сломанной карете нельзя, кучер с кондуктором сняли кожаное полотнище, прикрывавшее багажный отсек, и подвязали его к лошадям наподобие волокуши, положили на него пассажиров и отправились назад. Бизонья шкура, из которой сделано было полотнище, вещь довольно прочная и толстая, а снега на дорогу уже навалило много, но все же езда на таких своеобразных санях — удовольствие весьма сомнительное, так что пассажиры вернулись в Версаль порядком помятые, побитые и слегка обледеневшие.

В гостинице Мартинов мы провели и следующие сутки, потому что снежная буря не утихала, и еще один день, потому что с утра вроде утихло, но было не очень понятно, не начнется ли снова. Во второй половине дня стало понятно, что не начнется, но выезжать в Типтон было уже поздно. В этот день со стороны Арканзаса мимо Версаля проехал еще один дилижанс, пережидавший непогоду на какой-то из станций южнее нас, но внутри кареты свободных мест не было. Впрочем, мы уже настроились, что следующего дилижанса ждать не будем, а завтра с самого утра отправимся в Типтон на нанятых санях.

Эти дни мы развлекались как могли. Мисс Мелори не выпускала из рук вязания и смотрела с большим интересом одновременно, как одна из хозяйских дочерей листает перед ней экспонаты из своей коллекции модных журналов. Они обсуждали вытачки, оборки, ткани, красители, сутаж, канву, кайму и прочие женские премудрости, в которые мужчинам, если они не профессиональные портные, лучше не соваться.

Шейн где-то на кухне разворачивал перед мужской частью отпрысков Сэма Мартина прелести и перспективы работы «укротителем велосипедов» — ну и о перспективах самого велосипедного транспорта тоже рассуждал. Один из Мартинов-младших явно уже обдумывал, сколько он сможет получить прибыли, если будет мотаться на велосипеде в Типтон, там кое-что продавать-покупать, здесь кое-что продавать-покупать… господи, это же всего полтора часа ехать, так же быстро, как на дилижансе, и бесплатно притом! Велосипед, правда, стоит как лошадь, но лошадь, если так гонять, недолго и загнать, а что железяке сделается?

Дуглас писал. Качество написанного текста его мало беспокоило, а платили ему за объем, так что писал он много, а идей, о чем писать, в голове хватало. Он написал несколько очерков для журналов, а потом продолжил писать очередную десятицентовую книжку.

Коммивояжеры непрерывно играли в фараон. Компания у них получилась настолько сыгранная, что любо-дорого было посмотреть. Приглашали в компанию и нас с Дугласом, но я отказался под тем предлогом, что мне религия не позволяет, а Дуглас прямо сказал: в этой игре столько возможностей для шулера, что он опасается быть побитым, так как искушение будет сильнее его.

Дама, которая позавчера еще с нами кокетничала, сейчас картинно болела: она заняла самое удобное кресло, ее обернули одеялами и пледами, ножки устроили на скамеечку, подносили то горячее питье, то нюхательные соли… Ей оставалось только трагично постанывать да потихоньку храпеть, когда она задремывала. Ее муж заболел по-настоящему: как с утра присел на «комод», так подняться уже не смог, его жестоко скрючило в этой изысканной позе. Один из коммивояжеров, заглянув на поднявшийся вокруг болящего шум, посоветовал его там и оставить. Однако его все-таки переволокли в постель и от души смазали поясницу «той самой мазью», причем неизвестно, что мучило пытаемого больше: неосторожное ли обращение с его телом, обратившимся в боль, или же зверское жжение лекарства. Запах мази витал теперь во всем доме и проник, кажется, даже в подаваемые ко столу блюда.