Запад и Восток

Глава 3

Забросив свои вещи в гардеробную, Дуглас, не снимая пальто, задумчиво обошел гостиную по кругу, глянул в окно и сказал, что у него в городе есть дела, и он должен уйти. После чего добавил:

— Дэн, Шейн, в случае, если мисс Мелори захочет выйти из номера, не забывайте, что кто-то из вас обязательно должен ее сопровождать.

— Я могу и без сопровождения… — начала мисс Мелори.

— Нет, — решительно сказал Дуглас. — Это не городишко вроде Форт-Смита, где все друг друга знают, это большой город, и одинокая девушка здесь может подвергнуться неуместным оскорблениям, если не хуже. Конечно, при свете дня вас вряд ли осмелятся обидеть малейшим прикосновением, но все же нам спокойнее будет. И вам тоже.

И знаете, я с Дугласом был согласен, хотя у меня не такой уж большой опыт проживания в больших городах… ну, то есть в этом веке.

Здесь полагают, что приличной женщине на улице делать нечего — разве что выйти из дома и сесть в экипаж, проехать куда надо и войти в дом. Она даже не может подождать рядом с домом, пока не подадут карету: стоят на улице только неприличные женщины! Если уж женщина попала в одиночестве на улицу, она должна только шагать, останавливаясь разве что у лотков, где продают овощи. И только неприличные женщины в одиночестве сидят на скамейке в городском парке: они клиентов ждут. Понятно же, о чем думают одинокие женщины, не занятые домашними делами: как бы познакомиться с мужчиной! Только неприличные женщины без сопровождения мужчины заходят в рестораны и кафе — разве может женщина действительно думать о чашке кофе, стакане лимонада или о вкусной еде, когда вокруг нее за столиками столько мужчин, которые могут стать клиентами? Если бы в самом деле хотела поесть — ела бы дома. Поэтому в хорошие рестораны женщин без сопровождения мужчин не пускают. Если же женщина без сопровождения окажется на улице в темное время суток, то ей даже останавливаться не надо — ясно же, что это ночная бабочка вышла в поисках клиентов.

Ходить порядочная женщина должна опустив глазки, а если вдруг подымет и прямо посмотрит на мужчину — то сразу понятно, что не очень-то она порядочная, только об одном думает…

Хотя что я объясняю? Парни, которые полагают, что идущая по улице одинокая женщина существует специально для их развлечения — не перевелись и полтора века спустя. Просто в 1860х нравы погрубее, прав у женщин меньше, а значит и вероятность того, что мисс Мелори начнут лапать в омнибусе, гораздо выше, чем у девушки, зашедшей в метро в 21 веке.

Поэтому когда мисс Мелори засобиралась по магазинам, я пошел с ней. В обувном отделе универмага (не самого большого в городе, но все же в два этажа) ко мне сразу устремился с предложениями приказчик, и пришлось перенацелить его на мою спутницу. Приказчик опустил взгляд, оценил мои новые сапоги, пошитые этой зимой мистером Финном, и более навязываться мне не стал. Пока он показывал мисс Мелори какие-то модели, я огляделся по сторонам. Было похоже, что комнату ожидания для джентльменов, которые привели своих благоверных за покупками, в этом магазине по примеру нью-йоркских универмагов пока не завели, зато практически рядом с обувным отделом устроился чистильщик, явно полагающий, что джентльмены, посмотрев на новехонькие башмаки на прилавках, устыдятся и если не купят, то по крайней мере захотят, чтобы их старые башмаки выглядели не хуже. Я устроился у него на скамейке, и подросток шустро начал оперировать щетками, тряпочками, баночками с ваксой, отчего мои сапоги стали вообще совершенством. Приказчик тем временем подозвал помощницу, и она склонилась у ног мисс Мелори, помогая примерять обувь. Наконец продавщица выпрямилась, мисс Мелори рассчиталась с приказчиком и вышла, держа в руках коробку. Я сунул чистильщику несколько монеток, мы прогулялись по магазину, разглядывая прилавки, но больше ничего не стали покупать, решив, что на Восточном побережье выбор будет больше, разве что зашли в книжный магазин и купили чтения в дорогу: мисс Мелори какой-то американский роман неизвестного мне автора, одно название которого могло вогнать в зевоту, а я парочку детективов, явно не относящихся к классике жанра, потому что об их авторах я тоже ничего не слыхал.

Вернувшись в отель, мы еще в вестибюле обнаружили Шейна, который, похоже, решил кататься в лифте до полного изнеможения и доматывался до юного лифтера, рассказывая о своей важной роли в испытаниях новых моделей техники, летней велогонке в Канзас-сити, предстоящей выставке в Нью-Йорке и о роли лаборатории «Роудраннер» в мировом научно-техническом прогрессе.

— Мистер Миллер, скажите ему, что я!..

Я кивнул лифтеру, вроде как подтверждая слова Шейна, и мы все вместе уехали на наш этаж, где мы с мисс Мелори вышли, а Шейн остался с лифтером. Я оглянулся, хотел было сказать, что на эскалаторе кататься еще интереснее, но живо захлопнул рот, вспомнив, что эскалаторов, может быть, еще и не изобрели. Поэтому в номере я достал из чемодана большую тетрадь для эскизов и долго пытался сообразить, а как, собственно, устроен эскалатор.

К обеду Дуглас не вернулся. Мы с мисс Мелори, оторвав от лифтера Шейна, сходили к табльдоту, потом я снова вернулся к эскизам эскалатора — и только пару часов спустя пришел Дуглас, от которого заметно тянуло дымом — не иначе, болтался около пожарища.

Я показал ему эскиз, объяснил на пальцах, как это должно работать — и Дуглас сказал, что про такую диковинку никогда не слыхал.

Мои технические изыскания Дуглас воспринимал довольно вяло. Он заметно устал, и ему было явно не до изобретений грядущего. Поэтому я слегка удивился, когда понял, что он снова хочет уходить — и меня зовет с собой.

— Куда? — не понял я. Английский язык я знал довольно хорошо, но некоторые слова ставили меня в тупик.

— В banya, — повторил Дуглас. Посмотрел на меня, оценил степень моей озадаченности и спросил: — Мне наврали и banya — это не русское слово?

— Баня! — сообразил я. — Не банья.

Дуглас повторил, на этот раз правильно.

— А что, в этом городе есть banya, а не bath? — спросил я.

Дуглас честно признался, что не уверен. В рекламке Западного гигиенического и гидропатического института написано: Turkish, Electro-medicated and Russian Baths, and Treatment Rooms, но Дуглас там ни разу не бывал, поскольку привык к турецкой бане в отеле «Линделл». Теперь же выбора не оставалось.

И мы пошли в баню, потому что этот самый Западный институт был просто понтовой по местным представлениям баней. Врачи-гидропаты завелись в Америке уже давно, и разного рода водолечебницы процветали уже во многих Штатах, но европейская мода на хаммам (вернее, то, что они там во Франции да Англии полагали хаммамом) докатилась до Штатов лишь несколько лет назад — вместе с россказнями про султанские гаремы и репродукциями полотна Энгра «Le Bain Turc».

Где-то там же в Европах к славе турецкой бани начала примазываться русская — которая, может быть, была не столь же роскошна, как султанская, но зато экстремальна до невероятия: одно битие вениками чего стоит, после которого распаренные люди голышом выскакивают из banya и валяются по снегу или купаются в ледяной воде.

Гидропаты и прочие подобного рода медицинские специалисты уверяли всех, что турецкая сладостная банная нега и русский банный экстремизм куда полезнее обычных ванн — и может быть, так же полезны, как ванны электрические. В общем, последние годы в Штатах появились и такие «гидропатические институты», и просто турецкие бани, которые вроде как институтами не сильно притворялись, но все же намекали, что они гораздо лучше обычных помывочных заведений.

Уже вестибюль Западного института выглядел весьма достойно: панели красного дерева, хрустальные люстры, витражные окна. По рельефному фризу шла золотая арабская надпись: возможно, сура из корана, но не исключено, что «Лучшие ковры из Хорасана только в лавке Ибрагим-бея! Новый завоз каждый второй четверг месяца, постоянным покупателям скидки» — или что-то подобное, потому что вряд ли в Сент-Луисе найдется знаток арабской грамоты.

Мы заплатили по пять баксов и проследовали в фригидариум — где среди чахлых фикусов и прочих рододендронов с олеандрами на мягких диванах отдыхали свежеотмытые мужчины разной степени раздетости. Вдоль одной из стен шли кабинки, где можно было раздеться и оставить одежду. Я отказался от помощи служителя-негра и, удалившись в кабинку, разделся самостоятельно и завернулся в большое красное полотенце — и после выхода в общий фригидарий оказалось, что завернулся я неправильно; служитель загородил меня от окружающих, направил обратно в кабинку и мягко, но настойчиво переупаковал меня по-своему: пропустил полотнище под левым плечом и каким-то затейливым бантиком завязал поверх правого. Длиной этот импровизированный хитон получился выше колена. У меня появилось ощущение, что форма бантика имеет какое-то сакральное значение, потому что и полотенце Дугласа служитель тоже переувязал по-своему. Полотенце почему-то называлось cummerbund, а я камербанды представлял несколько другими. Кстати, цвет камербанда тоже, похоже, на что-то сакрально влиял, потому что служитель при завязывании бантиков назойливо обращал наше внимание, что цвет по-настоящему красный, а не какой-нибудь розовый или бурый.

Служитель вывел нас в теплую комнату — тепидариум и перепоручил коллеге, который усадил нас в мягкие кресла, наши ноги засунул в ванночки с горячей водой, а головы обмотал влажными полотенцами. Здесь Дуглас от нечего делать рассказал о бане по-индейски.

У некоторых равнинных племен, оказывается, есть традиция собираться в особых хижинах-парилках, причем не для банального мытья, а ритуального очищения. Церемонией руководит назначенный старейшинами духовный лидер, знающий нужные ритуалы и песни.

— Одно время я собирался об этом написать статью, — расслабленно молвил Дуглас, устремив взгляд куда в витражное окно, — но рассорился с нашими именитыми фольклористами, и у себя в журнале они мою статью не напечатали бы. А в неспециальном издании публиковать — кому это интересно? Этот обряд, на мой взгляд, относится к культу солнца…

Он начал было рассказывать, как правильно устроить очаг в хижине и как разводить огонь, но тут служители решили, что пора нас переправлять в парилку — судаториум по-здешнему, и нам стало как-то не до индейских ритуалов. На нас набросилась банда негров-банщиков, и они передавали нас друг другу — мытье, душ, массаж, бритье… в общем, и здесь ритуалов хватало… пока не отработали все пять долларов. Сакральной тайны бантиков и цвета камербандов я так и не постиг, зато мне объяснили, чем турецкая баня отличается от русской. Если баня турецкая — то вас засовывают под душ с теплой водой. Если русская — то вам на плечи (но ни в коем случае ни на голову!) выливают ведро ледяной воды. Реально ледяной, со слоем мелко-колотого льда. И никаких веников! Про веники банщики даже не поняли, зачем они.

Надо сказать, что парикмахерским и банным делом в Америке середины девятнадцатого века занимаются почти исключительно негры — белому человеку не к лицу ковыряться в чужих волосах, поте и прочей телесной грязи. Белый может разве что владеть и руководить водолечебницей, ежели он доктор-гидропат, да назначать процедуры.