Запад и Восток

Глава 8

Местом работы в Нью-Йорке Квинта определил нам выставку Американского института поощрения науки и изобретений, который, несмотря на громкое название, был всего лишь ответом нью-йоркцев на основание в Филадельфии в 1824 году Института Франклина: «С целью дальнейшего развития ресурсов союза, повышения национальной независимости, пробуждения изобретательности и трудолюбия людей и тем самым повышения благосостояния общества в целом», — написали тогда в пенсильванских газетах. Известное дело, Филадельфия — культурная столица США, и угнаться за ней трудно, но в Нью-Йорке, который в те годы богател прямо на глазах, решили поднапрячься и тоже основать общество поощрения изобретательства и всяческих наук. Ну и понятное дело, "Нью-Йоркский" в названии как-то не звучит, а вот "Американский" — это в самый раз будет. Догоним и перегоним Филадельфию, как-то так.

К тому времени, как сюда приехали мы, Институт уже имел солидную научную библиотеку и каждый год проводил грандиозные ярмарки-выставки — обычно осенью, а в прочее время — просто выставки калибром поменьше и более специализированные. Мы как раз в такую сравнительно небольшую выставку и вписались: "Машины и оборудование для деловых людей и делопроизводства".

Выставка Американского института в Арсенале 24 полка на 14 улице в 1865 году: четыре зала, посвященных разным отраслям хозяйства, взято отсюда https://hd.housedivided.dickinson.edu/node/44561

Мы разложили в отведенном Фицджеральду отсеке все, что хоть немного соприкасалось к теме делопроизводства и канцтоваров: пишущую машинку, светокопировальный аппарат, неудобную до ужаса стенографическую машинку, которую я слепил в прошлом году, чертежную доску нашей конструкции, с противовесом и пантографическим узлом, который наша лаборатория совместными усилиями почти довела до ума, дырокол, степлер, скрепки, кнопки… всю ту конторскую мелочевку, что я вспомнил, а Фицджеральд сумел воспроизвести… много чего, в общем, даже застежку молнию — мы применили ее на стильных кожаных папках (да и то сказать, для одежды она пока была слишком громоздкой, а сделать дорожки потоньше у нас пока не получалось). Над всем этим реяли лопасти вентилятора.

Фотоаппаратом и фотопроектором никого в Нью-Йорке удивить нельзя — но мы постарались. Наши девушки заготавливали фильмы "Цветок распускается" всю зиму, буквально перерывая Форт-Смит в поисках комнатных цветов, готовых вот-вот зацвести, и теперь мисс Мелори тряслась над каждым фильмом, потому что копий мы пока делать не умели, а снятые ленты портились очень быстро. Однако нужным людям мы наши "гифки" показать успели, и весь Нью-Йорк уже предвкушал, что мы вскоре завалим весь мир "живыми фотографиями". Правда, как товар наши фильмы пока еще никуда не годились. Все упиралось в то, что мы толком не научились еще делать пленку.

В качестве канцелярского оборудования нам удалось даже выставить велосипед: мальчишки-посыльные — это же нормальная принадлежность всякой конторы, когда телефонов пока еще не изобрели, а если посыльный садится на велосипед — это ж сообщения будут пересылаться почти как молния. Шейн порой делал на роудраннере круги по залу, а остальное время изображал техобслуживание.

Мисс Мелори и мисс Трейси в своих элегантных деловых платьях изображали что-то вроде работы в офисе: то печатали на машинке, то чертили или копировали на кальку несложные чертежи с помощью кульмана, то делали синекопии… в общем, они-то главным образом и демонстрировали продукцию завода Фицджеральда. Надо сказать, до идеи девушек, работающих у стендов с продукцией, додумались пока считанные предприниматели, но, похоже, этот прием вскоре будет принят на вооружение, потому что идея показалась нью-йоркцам весьма удачной — девушек-демонстраторов упоминали в статьях, посвященных выставке, а один женский журнал даже посвятил "выставочным девушкам" целый разворот — и с портретами! Пришлось закупить штук двадцать номеров для посылки в Форт-Смит, чтобы осчастливить всех знакомых.

Впрочем, одно дело показывать, как работает пишущая машинка, а другое — обсуждать ее технические характеристики. Посетители выставки были не готовы обсуждать технические новинки с девушками, и для того около стендов околачивались мужчины — в нашем случае, Трейси и иногда я. У Трейси язык был подвешен дай боже, и он мог уболтать даже попугая, но все-таки и он уставал, и мне приходилось его поменять. Основное же мое занятие на выставке был промышленный шпионаж — я слонялся по соседям, смотрел, что у них интересного, и записывал приходящие в голову мысли. Раз в два-три дня я выступал с лекциями вроде тех, что так популярны были в Форт-Смите.

Добрую половину дня я просиживал в библиотеках, изучал свежую техническую литературу. До Форт-Смита доходило не так много книг, а по бумажной рекламе не так легко понять, нужен или не нужен нам какой-то определенный том. А тут посмотрел, полистал — и сделал пометку в блокноте: нет, это барахло нам ни к чему!

Мисс Мелори и Шейн работали на выставке полдня, а после обеда мистер и мисс Трейси провожали их до Американского Музея и возвращались дорабатывать смену в одиночестве.

К Шейну же приходили мгновения славы: в Американском Музее он показывал велочудеса: ничего особенного, если вы умеете поднимать велосипед на одно колесо, прыгать на нем через невысокие барьеры и всякое такое, чем не удивишь мальчишку веком позже, но что пока еще поражало нью-йоркцев девятнадцатого века. К тому же Шейн умел ездить на одноколеснике и буквально в первый же вечер научился у кого-то из выступающих в Музее жонглировать тремя предметами. Совмещать жонглирование с ездой на одноколеснике он еще не умел — но было похоже, что вот-вот научится. У него было около пяти минут на номер в цирковом представлении, которое длилось около часа и каждый час повторялось, причем не владелец цирка платил ему за выступление, а Фицджеральд платил владельцу цирка за то, чтобы как можно больше народу увидело, что такое велосипед. Задачей мисс Мелори был присмотр за Шейном: чтобы он выглядел чистым и аккуратным и чтобы вовремя выезжал со своим роудраннером на сцену, не отвлекаясь на соблазны огромного Музея.

Надо сказать, Американский Музей вовсе не был нью-йоркским ответом на Британский музей — нет, ничего общего. Британский музей вы в общих чертах представляете, даже если никогда там не были: огромные археологические и естественнонаучные коллекции, солидность и авторитет в среде ученых, как-то так. При лицезрении же экспонатов Американского музея в моем мозгу обычно рождалось слово "паноптикум". Экспонаты в Американском музее порой были очень интересными, но вот научного интереса как правило не представляли. Не то зоопарк, не то шоу уродов, не то цирк, не то музей — и оно неудивительно, ибо владельцем всего этого собрания был знаменитый Барнум. Шоу лилипутов, самая большая женщина в мире, бородатая женщина, русалка с Фиджи, аквариум с белухами, дрессированные гризли, индейцы, японки, чревовещатели, конкурс на самого милого ребенка… — ой, чего только не было. Количество диковин можно было считать не тысячами, а сотнями тысяч.

Музей был открыт пятнадцать часов в сутки, а билет в него стоил всего двадцать пять центов, и это было довольно популярным местом для непритязательной публики, которой выставки в Американском Институте показались бы скучными. А тут уплатил четвертак — и хоть с утра до вечера броди среди интереснейших экспонатов. Надо сказать, Барнуму это не очень-то нравилось: слишком долгое пребывание зрителей среди зрелищ не способствовали увеличению доходов. Поэтому он велел развесить таблички "Это путь к Egress". Не зная, что Egress — то же самое, что Exit, то есть выход, и полагая, что это еще один аттракцион, доверчивые простаки устремлялись туда — и внезапно оказывались на улице.