Будда

Это происходило с Майей-деви всякий раз, когда открывалось видение, и, в конце концов, она привыкла к этому и даже нашла тут приятное для себя. Ну, разве не приятно узнать в Учителе родные сыновьи черты и радоваться, а перед тем испытывать волнение, впрочем, волнение спокойное, в сущности неизменное в своей невозможности поменяться, которая крепко усвоилась ею?

Майя-деви тоже видела в сыне оберегателя, но оберегателя не только царства, а всего, что живет в людских сердцах и еще не склонилось ко злу. Вначале было обидно, множественность, исходящая от сына, огорчала, она хотела бы, чтобы он уделял больше внимания ей, отцу, но со временем поняла, что он, открыв истину и поведя к ее порогу людей, уже не прежний, хотя в его облике ныне улавливал давнее, дорогое сердцу, он как бы сам стал этой множественностью и, если не растворился в ней, то уже не являл нечто кому-либо принадлежащее, а как бы всем сразу, и тьмы людей были не только его учениками, а и близкими по духу, прилепившимися к его сущности и черпающими из нее для себя и тем как бы ослабляющими его, и ему, чтобы не иссякнуть, выпадало и самому черпать, но уже из пространства, прикипая горячими губами к сущему.

Это соединенность с сущим усматривалась и Суддходаной, бывало он мысленно видел перед собой сына, а еще и то, что стояло за ним и утягивалось в пространство. Не будь этого, царю сакиев было бы легче разговаривать с Сиддхартхой, а так в нем появлялась душевная утесненность, неуверенность. Впрочем, последняя оттого, что ему все время казалось, будто де сыну некогда, у него другие дела, вот когда он сладит с ними, тогда и можно будет обратиться к нему… И часто Суддходана, видя сына, лишь улыбался и смотрел на него, нередко недоступного, созерцающего в себе. И был доволен хотя бы и этим.

Царь сакиев любил ходить по парку один ли, с Майей ли деви, он знал все места, которые были связаны с Сидхартхой, и нередко подолгу задерживался там, и тогда чувство того, что он не один, сын во всем помощник ему, делалось особенно остро и сильно. Больше всего нравилось останавливаться у пруда, где в свое время художник увидел отображение царевича в воде и захотел написать его. Суддходана долго глядел на воду и тоже видел, но чаще не одного Сидхартху, а сущее, исполненное торжества. Он старался понять природу торжества и напрягал все имеющее быть в нем и, в конце концов, узнал, отчего так?.. Но странно, знание не задерживалось в нем, спустя время не мог сказать про него, хотя удовлетворенность на сердце оставалась, как, впрочем, и часть того торжества, словно бы и он тоже осиян был, прикоснувшись к нему.

Осиянность удерживалась в нем долго, нередко наблюдал ее и в Майе-деве, и тогда радость его не знала предела. Воистину от сущего тянется след на землю, и благость дарит ей, и освобожденность от тревог и волнений! Но не закрепляется в людских душах, снова и снова окунается в стылость и хладость мира.