КРАСНЫЙ ШАТЕР

Через четыре дня мы добрались до лагеря, где жили сыновья Иакова. Я была поражена его размером. Я представляла себе нечто подобное тому, что было в Сихеме: дюжина шатров и полдюжины жаровен. Но здесь была целая деревня; десятки женщин с покрывалами на головах сновали туда-сюда, носили сосуды с водой и дрова. Крики младенцев сливались с ропотом голосов на моем родном языке, таком привычном и незнакомом одновременно. А запахи чуть не довели меня до слез: лук, который обжаривали в оливковом масле, мускусный запах стада, аромат горячего хлеба. Я оперлась на руку Беньи.

Старшие в роду подошли, чтобы приветствовать наместника, своего родственника. Иосиф стоял, обняв обоих сыновей, в окружении красивых стражников. За ними сгрудились слуги и рабы, а чуть в стороне примостились плотник и его жена. Иосиф побледнел от беспокойства, но продолжал широко и фальшиво улыбаться.

Сыновья Иакова стояли перед нами, но я не узнавала никого из этих стариков.

Самый старший из них, с морщинистым лицом, наполовину скрытым грязными седыми волосами, медленно и неловко заговорил на языке Египта. Он официально поприветствовал Зафената Пане-аха, их защитника и спасителя, того, кто дал им землю и еду.

Только через некоторое время я узнала его.

– От имени нашего отца Иакова я приветствую тебя, брат, в наших скромных шатрах, – сказал Иуда, который был так хорош собой в юности. – Отец уже при смерти, он порой заговаривается, иногда колотит по кровати, призывая Рахиль и Лию. Бывает, что он пробуждается от сна и проклинает кого-то из сыновей, но в другой час благословляет того же человека, осыпая его щедрыми похвалами. Но он ждет тебя, Иосиф. Тебя и твоих сыновей.

Пока Иуда говорил, я начала узнавать кое-кого из стоявших у него за спиной. Вот Дан – с черными, напоминающими мох волосами, унаследованными от матери, и все еще гладкой кожей. А это близнецы: теперь нетрудно было отличить Нафтали от Иссахара, потому что первый был хромой, а второй сутулый. Зевулон по-прежнему напоминал Иуду, хотя выглядел менее измученным жизнью. Несколько молодых людей, вероятно мои племянники, походили на Иакова в молодости, но я не могла догадаться, чьими сыновьями они являлись и был ли среди присутствующих Беньямин.

Иосиф слушал Иуду, не глядя в устремленные на него глаза брата. Даже когда тот закончил свою речь, он не ответил и не поднял головы.

Тогда Иуда снова заговорил:

– Это, должно быть, твои дети? Какие имена ты им дал?

– Старшего зовут Менаше, а вот это младший, Эфраим, – ответил Иосиф, положив руки на головы сыновей.

Услышав свои имена, мальчики прижались к отцу и с любопытством посмотрели на него, заговорившего на другом языке.

– Они едва понимают, почему мы здесь, – сказал Иосиф. – Я и сам этого не знаю.

Гнев исказил лицо Иуды, но он быстро взял себя в руки.

– Нельзя стереть ошибки прошлого, – произнес он. – Тем не менее, старику надо обеспечить мирную кончину. Иаков жил в мучениях с того момента, как мы объявили тебя мертвым, и он не оправился даже после того, как узнал, что ты на самом деле жив. Пойдем, – предложил Иуда. – Пойдем и посмотрим, бодрствует ли наш отец. Или ты хочешь прежде подкрепиться с дороги?

– Нет, – ответил Иосиф. – Лучше сначала сделать дело.

И, взяв сыновей за руки, последовал за Иудой в шатер, где умирал Иаков. Я стояла рядом со слугами и свитой Зафената Пане-аха, молча разглядывая пыльную деревню. Я не могла сдвинуться с места, охваченная дрожью ярости, оттого что никто из них не узнал меня. Но одновременно я испытывала и облегчение. Бенья осторожно отвел меня туда, где слуги ставили наши шатры.

До прихода Иосифа, которого сопровождали перепутанные Менаше и Эфраим, у меня не было времени поделиться с мужем своими чувствами. Брат молча прошел в свою палатку, не обращая на меня никакого внимания.

Тщетно Бенья уговаривал меня в ту ночь съесть хоть что-нибудь, а затем поспать. Не в силах даже сомкнуть глаз, я смотрела в темноту, и прошлое оживало перед моим мысленным взором.

Я вспоминала доброту Рувима и красоту Иуды. Я вспоминала, как пел Дан, как забавно Гад и Асир изображали нашего деда Лавана, пока я не падала от смеха. Я вспоминала, как Иссахар и Нафтали плакали, когда Левий и Симон дразнили близнецов. Я вспоминала, как однажды Иуда щекотал меня, пока я не описалась. Я вспоминала, как Рувим носил меня на плечах, и мне казалось, что оттуда я могу прикоснуться к облакам.

Наконец я поняла, что не могу больше лежать, и вышла из шатра. Иосиф поджидал меня снаружи, вышагивая туда-сюда. Мы ушли из лагеря очень медленно, потому что не было луны и темнота покрывала все вокруг.

Через некоторое время Иосиф опустился на землю и рассказал мне, что произошло.

– Сначала отец меня не узнал. Он хныкал, как усталый ребенок, и твердил: «Иосиф, где Иосиф?» Я ответил: «Вот я». Но он всё спрашивал: «Где мой сын Иосиф? Почему он не пришел?» Я приложил губы к его уху и сказал: «Иосиф здесь, вместе со своими сыновьями, как ты и просил». Наконец он понял и начал хватать меня – за лицо, за руки, за одежду. Плача, Иаков повторял мое имя снова и снова и просил прощения у меня и моей матери. Он проклинал память о Левин, Симоне и Рувиме. Затем он завопил, что так и не простил своего первенца. Он называл имена братьев по очереди, благословляя их и проклиная, сокрушался об их детских шалостях, звал их матерей, чтобы те вытерли им попы. Как ужасно дожить до такого! – произнес Иосиф с жалостью и отвращением. – Уж лучше умереть, прежде чем наступит день, когда ты не будешь понимать, младенцы или старики твои сыновья. – Он помолчал и продолжил: – Потом Иаков задремал, но через мгновение снова позвал: «Где Иосиф?» Ему показалось, что он еще не поцеловал меня. «Вот я», – ответил я. «Позволь мне благословить твоих мальчиков, – сказал Иаков, – позволь мне увидеть их сейчас».

Сыновья дрожали и жались ко мне, шатер старика насквозь провонял болезнью, и его голос пугал детей, но я сказал им, что дедушка хочет благословить их, и подтолкнул мальчиков к нему. Отец положил правую руку на голову Эфраима, а левую – на голову Менаше. Он благословил обоих во имя Аврама и Исаака, а затем сел и взревел: «Помните меня!» Сыновья испуганно отступили и спрятались за мной.

Я назвал Иакову имена его внуков, но он меня не услышал. Он слепыми глазами уставился вверх и заговорил с Рахилью, извиняясь за то, что оставил ее кости на обочине дороги. Он плакал о своей возлюбленной и умолял ее позволить ему умереть спокойно. Он даже не заметил, когда я ушел вместе со своими сыновьями.

Пока Иосиф говорил, я чувствовала, как былая тяжесть наваливается на мое сердце: этот груз я носила все годы в доме Нахт-ре. Но это была не печаль, как я думала прежде. Это был гнев, который вырвался из меня теперь, обретя голос:

– А как же я? Отец упомянул про меня? Он не раскаивался в том, что со мной сделал? Иаков говорил о злодейских убийствах в Сихеме? Оплакивал невинно пролитую кровь Салима и Хамора?

Иосиф некоторое время молчал. Потом произнес с усилием:

– Он ничего не сказал о тебе, совсем ничего. Дина забыта в доме Иакова.

Казалось бы, его слова должны были унизить меня, однако этого не произошло. Я оставила Иосифа сидеть на земле и вернулась в лагерь. Я внезапно ощутила усталость, с трудом делая каждый шаг, но мои глаза были сухими.

После прибытия Иосифа Иаков перестал есть и пить. Его смерть была уже вопросом нескольких дней, если даже не часов. Поэтому мы ждали.

Я проводила время, сидя у входа в свой шатер, пряла, присматривалась к внукам Лии, Рахили, Зелфы и Билхи. Я узнавала улыбки и жесты моих матерей, слышала их смех. Я увидела точную копию Билхи в той, кто, должно быть, была дочерью Дана; другая маленькая девочка могла похвалиться волосами моей тети Рахили. Острый нос Лии был заметен у многих ее потомков.

На второй день ко мне подошла девушка, в руках ее была корзина со свежим хлебом. Она представилась на языке Египта как Гера, дочь Беньямина и его жены, египтянки Не-сет. Гере было любопытно узнать, почему женщина из свиты царского наместника сидела и спокойно пряла, тогда как все прочие сопровождавшие Зафената Пане-аха целыми днями готовили и убирали.

– Я сказала своим сестрам, что ты, должно быть, няня сыновей господина, моего дяди, – объяснила она. – Это так? Я угадала?

Я улыбнулась и кивнула:

– Ты очень догадливая девушка.

А затем попросила ее сесть и рассказать мне о своих сестрах и братьях. Гера приняла мое приглашение с довольной улыбкой и мигом выложила все подробности жизни своей семьи.

– Мои сестры еще дети, – объявила девушка, которая и сама была очень юной. – Совсем маленькие, пока даже прясть не научились. Они близняшки, и их зовут Меза и Наама. Раньше мой отец Беньямин жил в Ханаане, и у него там была жена, которая умерла. Она родила ему сыновей. Моих братьев зовут Бела, Бехер, Эйи и Ард. Они славные, хотя мы и не очень хорошо знаем друг друга. А еще у меня есть двоюродные братья; они многочисленные, как наши стада, и такие же шумные, – сказала она и лукаво подмигнула мне, словно мы были давними подружками.

– У тебя много дядей? – спросила я.

– Одиннадцать, – ответила Гера. – Но трое старших уже умерли.

Я кивнула, прощаясь в своем сердце с Рувимом.

А племянница села рядом со мной, вытащила из кармана фартука веретено и принялась за работу, одновременно разматывая моток истории нашей семьи.

– Самым старшим был Рувим, сын Лии, первой жены моего деда. Ой, там вышел такой скандал, когда Рувима застали в постели с Билхой, младшей из жен Иакова! Дед не простил своего первенца даже после смерти Билхи, хотя Рувим принес ему больше внуков и богатства, чем остальные братья, вместе взятые. Говорят, умирая, мой дядя плакал и просил Иакова о прощении, но отец даже не пришел к нему.

Симона и Левия, также родившихся от Лии, убили в Танисе, когда я была еще ребенком. Никто толком не знает подробностей, но женщины говорили, что эти двое якобы пытались получить от какого-то торговца за свой товар гораздо больше денег, чем он стоил. И выбрали себе в помощь какого-то беспощадного головореза из Египта, а тот убил и их тоже.

В общем, эти двое погибли из-за своей собственной жадности. – Гера подняла голову и увидела, что Иуда входит в палатку Иакова. – Дядя Иуда, сын Лии, уже много лет наш старейшина. Он честный человек и хорошо заботится о семье, хотя некоторые из моих двоюродных братьев и считают, будто к старости он стал слишком осторожен.

Гера продолжала, рассказывая мне историю моих братьев и их жен, указывая на их детей, называя имена моих племянниц и племянников, с которыми, однако, я никогда не обменяюсь и парой слов.

Вот что я узнала. У Рувима было три сына от жены по имени Зилла. Его вторая жена Аттар родила ему двух девочек, Бину и Эфрат.

У Симона было пятеро сыновей от жены Иалуту. Гере запомнилось, что эта женщина постоянно скандалила и еще у нее вечно воняло изо рта. У него был еще один сын от какой-то женщины из Сихема, но тот утонул в затопленной долине-вади.

– Моя мать говорит, что он убил себя, – шепотом добавила девушка. – А вон того юношу зовут Мерари, – сказала она. – Просто чудо, что он хороший человек, хотя и родился у Левия и Инбу. А вот все его братья такие же скверные, как и их отец.