Золото

24

Пете непременно надо было сменить товарища, давно уже отбывшего свое дежурство у аппарата. Как только закончились подробности предварительного дознания, производимого милиционером, он коснулся руки Лидии и вполголоса напомнил о Радиосопке. Она поколебалась мгновенье, затем поднялась со скамьи и молча пошла к двери.

Сгущались сумерки. Внизу расплывались тени, в тумане далекого ключа зажигались огни, — старатели, прогуляв рабочий день, поспешно закладывали на ночь пожоги. Изгибами, следуя капризам горной тропы, всходили все выше и, несмотря на усталость, обоим становилось легче, покойнее, как будто тяжесть пережитого оставалась далеко внизу.

На сопке, куда они поднялись, горел еще закат. Сквозь деревья на острой вершине пылали облака. Лицо Лидии вспыхнуло яркими красками, ожило помимо воли.

— Какая нелепость! — воскликнула она. — Изверги, изверги кругом и только изверги!

Она заговорила, чтобы наконец излить скопившееся внутри горе. Говорила о детстве Мотьки у смотрителя — отца, сравнивала несчастливую жизнь подруги со своей. От собственных горьких воспоминаний опустилась на камень, закрыла лицо ладонями и заплакала. Петя не знал, как поступить с плачущей женщиной. Взял ее руку, но она вырвала: показалось оскорбительным его движение, жестким, эгоистическим, имеющим в виду одну цель — интимную близость. Никогда, даже потеряв мать, не рыдала она так безутешно. Сидела на земле, опустив руки. Мотька! Мотька! Может быть, ты сделала лучше, что ушла отсюда!

Наконец, припадок кончился, сама протянула руку Пете, чтобы помог подняться. И было приятно идти с ним об руку, чувствовать его заботу.

— Ни одной живой души, кругом одни звери! — вздрагивающим голосом говорила она.

Возле бревенчатой радиостанции, одинокой среди редколесья и каменных развалов, их встретил красноармеец. Стояла тишина. Вверху шел легкий ветерок, ласково гладил щетинистую спину сопки. Петя, как хозяин, вернувшийся домой, бросил два слова часовому и ввел гостью в низенькую дверь. Стены радиостанции, темные и голые, казались просторными, хотя радиостанция была очень маленькая. Неподбитый в пазы мох свешивался косматыми прядями. Вместо потолка зияла черная пропасть с балками и перекладинами. Учреждение, связывающее далекий Алдан с миром, походило на бедную мужицкую избенку.

Радист, товарищ Пети, в несколько минут сдав дежурство, ушел с папкой под мышкой. Петя с Лидией остались одни.

— Если можно, дайте телеграмму.

Петя, блестя глазами, оживленно спросил:

— Что вызвать?

— Хабаровск. Редакцию газеты.

— В редакцию мы не вхожи. А станцию попробуем.

Он снял пиджак, засучил рукава. После редких и оглушительных выстрелов мотор загудел ровно и плавно. Перед ним вспыхнула лампочка. С досадой пожимал плечами, поправлял наушники, и лицо его принимало такое выражение, будто он подслушивает у прикрытой двери. В тишине, заикаясь, застучал ключ.

— Есть. Что передавать. Кому?

— Хабаровск, редакция «Красный Путь», Мигалову. Жду ответа, письма. Лидия.

Ключ умолк. Петя с изменившимся лицом, без оживления, без блеска в глазах повернулся к Лидии.

— Передам телеграмму об открытии первого сплотка на Алдане и — все. В эту пору у нас только передача, приема нет.

Пока он снова возился с передатчиком, Лидия, задумавшись, стояла возле стены. Очнулась от наступившей тишины. Мотор молчал.

— Кто это Мигалов?

— Мой приятель… — Чтобы оградить себя от дальнейших расспросов, Лидия переменила разговор. — Мне казалось — здесь на радиостанции можно чувствовать мир ближе, но оказывается, здесь испытываешь еще большее одиночество. Ощутимее расстояние…

Она невольно полуприкрыла глаза. Петя возразил:

— Ничего подобного я не испытываю. По-моему, радио именно уничтожает расстояние, приближает к культуре оторванные окраины. И только. Или, может быть, я не чувствую того, о чем вы говорите, потому что у меня никого нет в Хабаровске… очень близкого…

Лидия невольно улыбнулась на мальчишескую выходку.

— Петя, мы ведь только знакомы, не больше, но вы почему-то считаете себя вправе устраивать мне сцены.

Петя упрямо и совсем по-мальчишески рассмеялся.

— В чем дело? Я только сказал, что у меня нет никого, до кого было бы так недосягаемо далеко. Только это.

— Ну, Петя же, прошу вас, не надо так.

Лидия, расстроенная, пошла к двери: хотелось свежего воздуха. В свете белой ночи небо походило на прозрачный голубой абажур. Под абажуром сияла яркая лампочка — молодая луна. Жалость к юноше, заброшенному на пустынную сопку, лишенному женской ласки, сжала сердце. Взяла под руку и тихонько прижалась к плечу Пети. От луны лицо ее было бледно, а глаза — глубокими, огромными.

— Мигалов далеко. Он никогда, конечно, на Алдан не приедет. Он очень талантливый человек, Петя. Очень.

Юноша нетерпеливо шевельнулся.

— Ну, что еще он? Рассказывайте все сразу.

Лидия улыбнулась, чтобы успокоить юношу, но он не смягчился.

— Для чего вы все это мне говорите про Мигалова?

— Давайте оставим, Петя. — Лидия хрустнула пальцами.

Совсем не так представлялась прогулка на сопку. Хотелось отдохнуть от Белоснежного, от всего того, что приходится переносить в новеньком домике на разведке. И вот стоило только приблизиться или позволить приблизиться к себе — уже враги. Худощавое приятное лицо, глаза с насмешливым и веселым огоньком куда-то исчезли. Уйти сейчас же. Что за тон, что за манера придираться к каждому слову! Но уйти одной по запутанной тропе, совершенно незнакомой, нечего было и думать. Озабоченно озиралась — скоро ли начнет светать. Вдруг вспомнила встречу мужа с инженером на открытии сплотка. Показалось давно-давно произошло это, где-то не здесь, не на Алдане. Ясно видела, как Федор Иванович вскочил и вытянул руки по швам. Глаза ее расширились.

— Петя, вы понимаете что-либо в разведочных работах? — спросила она и с трудом выразила свою мысль: — Можно ли взятые, скажем, где-нибудь в земле пробы увеличить или преуменьшить так, что в данных разведки и в фактическом содержании получится расхождение?

— Такой тонкости не могу вам сказать. А в чем дело?

В голосе Пети слышалось не простое любопытство. Лидия вдруг поняла свою ошибку и солгала:

— Один рабочий сказал мне это. Просто интересно, прав он или нет.

Объяснение не удовлетворило Петю, это было видно по его глазам.

— Но ведь Федор Иванович, кажется, опытный горняк, он все может объяснить.

Лидия чувствовала, что ее малейший неосторожный шаг может погубить ни в чем неповинного мужа.

— К нему-то как раз и нельзя обращаться. Мне не хочется, чтобы он думал, будто женщина не в состоянии разобраться.

— А вы сами как думаете, можно исказить или нельзя?

— Думаю, можно.

Петя близко заглянул в глаза.

— Скажите, в чем дело. Я не верю вашим объяснениям.

Лидия затаила дыхание и готова была схватиться за голову. Предательница. Предать, не зная, кто прав, кто виноват. Какое ей дело до разведки!

Петя продолжал:

— Вы представляете себе, какое ответственное дело поручено вашему мужу. Если даже у вас, совсем постороннего человека, возникают какие-то недоумения, по-видимому, в самом деле есть что-то. В чем нелады у него?

— Да нет же, что вы меня допрашиваете?

— Если так, давайте кончим на этом.

— Самое лучшее.

Оба умолкли и пытались скрыть волнение. Прошлись по площадке возле избенки и так же молча двинулись вниз.

— Куда же вы пойдете ночью?

— Как-нибудь и куда-нибудь дойду. Кстати, Петя, завтра похороны Моти, вы не поможете нам с Мишей?

Бледное небо едва заметно красилось на востоке в розовый тон.

— Вот и утро, — проговорила Лидия. — Ну, я пойду теперь.

Петя неожиданно схватил ее руку и прижал к губам.

— Вы торопитесь? — шептал он. — Я обидел вас.

Пыталась отнять руку, но он не выпускал ее из горячих ладоней.

Наконец, словно ожегся, резко отбросил руку.

— Не доверяете мне?

— Вы опять за свое.

— Да, шуточками не отделаетесь.

— Вы, Петя, по-видимому, решили вывести меня из терпения. Вы в самом деле придаете значение моему вопросу?

Они оба, не мигая, несколько мгновений смотрели в глаза друг другу.

— Ничего не могу вам ответить, — сказал он.

— Прощайте. Я пошла.

Лидия быстро зашагала по уже наметившейся тропинке. Вдогонку ей раздалось:

— До свидания!