Бронепароходы

13

Если бы не рисунок лоцмана Феди с обозначенной ходовой, Нерехтин наверняка посадил бы свой буксир на мель в протоках Бельского устья. Но всё обошлось: не потребовалось даже гнать перед пароходом матросов с шестами-намётками, чтобы промеряли глубину.

К середине дня «Лёвшино» добрался до нобелевской пристани. Здесь у причальных мостков стояла пустая баржа, и свою баржу Нерехтин пришвартовал к её борту. На берегу торчали краны-оцепы, за кустами виднелись склады и балаган. Пристанской сторож побежал на промысел за начальством — до промыслов было две версты.

— А я думал, что про нас уже все забыли, — весело сказал Фегреус Турберн, пожимая руки Нерехтину и Бубнову. — Со связью творится сущая чертовщина! Из Николо-Берёзовки и Арлана можно телеграфировать только в Уфу или Екатеринбург, а в Сарапуле телеграф обслуживает лишь военные нужды!

Иван Диодорович понял, что этот пожилой инженер, одичавший в глуши, не очень-то разбирается в обстоятельствах гражданской войны.

— Промысел работает? — строго спросил Бубнов.

— Да, мы продолжаем бурение. Приглашаю к нам посмотреть, господа.

— Мне ни к чему, — отказался Иван Диодорович. — Я своё дело сделал.

Он не раз бывал в Баку и знал, как устроены нефтяные промыслы.

— Веди, — согласился Бубнов.

От пристани до промыслов через жёлто-зелёный лес тянулся просёлок с разъезженными колеями. В сапогах, тщательно смазанных дёгтем, Турберн шагал напрямую, а Бубнов приотставал, огибая лужи с палой листвой. Турберн курил трубку, на ходу ловко вставляя мундштук под пышные сивые усы.

— Положение у промысла тяжёлое, — рассказывал он. — Местные рабочие сбежали, остались только бакинские, однако в их среде тоже нарастает недовольство. Из шести скважин я вынужден был законсервировать четыре. Оборудование изношено. Дважды на нас нападали какие-то бандиты, увели всех лошадей. Конечно, у меня есть наган, но, сами понимаете, это не защита. Я даже завёл тайник, чтобы прятать деньги и документы. Словом, я очень рад, что вы берёте наш промысел под контроль. Мне нужны порядок, дисциплина и безопасность. Когда я работал на Эмбе и в долине Ферганы, для ограждения буровых партий от грабежей азиатов у нас размещали казачьи команды.

— Не равняй красных военморов и царское казачьё! — зло сказал Бубнов.

Турберн посмотрел на него с укором.

— Промышленность немыслима без сотрудничества с властями, — пояснил он. — И я рад, что появилась власть, которая может нас поддержать. Если к нам прислали вооружённую охрану, а не управляющих на смену, значит, Нобели нашли способ взаимодействия с Советами. Это правильно и прекрасно. Вы не надзиратели, а долгожданные помощники, господин моряк.

— Я тебе не господин, — по инерции буркнул Бубнов.

— Как мне к вам тогда обращаться? Как вас по имени-отчеству?

Бубнов к такому не привык. Строгость командиров, дружеская простота других балтийцев, неприязнь речников, ненависть крестьян — оно понятно. А усатый хрен предлагал своё уважение. Бубнов даже растерялся.

— Про… Прохор Петрович я, — сказал Бубнов, удивляясь, как это звучит.

Буровая находилась на большой лесной поляне — былом покосе.

Бубнов оглядывался. Дощатая шатровая вышка высотой с дерево, наверху — помост, стойка с фрикционными колёсами и приводными ремнями; рядом с вышкой — несколько локомобилей под навесами, поленницы, штабеля труб и стальных штанг; поодаль — кузница, добротный бревенчатый домик управляющего, казармы и баня, столовая, пустая конюшня, амбары и пильная мельница.

— Вторая действующая буровая отсюда за полверсты. Вашему отряду будет удобно занять казарму. Там просторно, и чугунная печка есть.

— А где нефть? — наивно спросил Бубнов.

— А вот нефти ещё нет, — улыбнулся Турберн. — Не добурились.

Галантным жестом он пригласил Бубнова в свой дом.

Гостиной здесь служила камералка — лаборатория с полками, на которых блестели различные приборы и химическая посуда. Турберн усадил матроса за стол, застеленный старой пожухлой газетой, и принёс бутылку.

— Это биттер, — сказал он. — Крепкая горькая настойка.

— Знаю, чалился в твоей Швеции, — кивнул Бубнов.

Турберн разлил настойку в жестяные кружки.

— Нефть здесь очень глубоко, Прохор Петрович. По нашим оценкам, продуктивный горизонт начинается на пяти тысячах футов. В Американских Штатах бурили даже на семь тысяч шестьсот, но и пять — это исключительно. Так что здесь у нас всё имеет необыкновенную ценность. Новейшее буровое оборудование конструкции инженера Глушкова. Образцы пород из скважины. Бланки с рапортами, буровой журнал и чертёж геологического разреза.

Турберн посмотрел Бубнову в глаза.

— Понимаете, Прохор Петрович, наша скважина — подлинная революция в нефтеразведке. Если мы дойдём до нефти, то докажем правоту наших взглядов на законы нефтеносности. И по этим законам другие геологи смогут находить нефть там, где сейчас её никто не ищет. Мы откроем человечеству доступ к нефтяным морям под землёй. Вот чем мы с вами тут занимаемся.

Бубнов был польщён, что с ним разговаривают столь серьёзно.

— Что ж, мне ясно, — сказал он. — Революция — дело нам обыкновенное.

— Пускай мы и не добрались до нефти, но все её признаки у нас уже есть, — продолжил Турберн. — Потому главное на буровой — не вышка и не скважина, а вон та папка с документами, — Турберн указал на одну из полок, — и образцы пород. Они в ящиках в сарае. Если случится налёт, поджог, взрыв, то вы должны спасти эти материалы. Они важнее промысла и работников.

Бубнов хмыкнул, впечатлённый самоотверженностью усатого шведа.

— У вас, я гляжу, порядки-то флотские: сам погибай, а корабль спасай. Я на крейсере «Аврора» служил. В Цусимском бою нас япошки так зажали, что дым из всех пробоин повалил. Капитана убило, но «Аврору» мы вывели.

— Верно говорите, Прохор Петрович. — Турберн снова разлил по кружкам биттер. — Кстати, о корабле. Когда уходит ваш буксир?

— Братва разгрузит баржу, и отпущу.

— Прошу, задержите его немного. Я напишу Нобелям письмо с отчётом и номенклатурой дополнительного оборудования. Мне требуются обсадные трубы, раздвижные штанги, станки вращательного бурения, колонковые цилиндры, долота, термометр Петтенкофера… Если удастся раздобыть, хочу получить динамо и погружной электрический насос Арутюнова.

— Нобели твои — контра! — тотчас возразил Бубнов.

— Тогда пусть письмо передадут тем, кто принимает решения.

— Прикажу передать командованию, — согласился Бубнов. — Пиши письмо.

Бубнову понравилось, что учёный швед принимает его, простого матроса, как начальника, понравилось, что здесь, на промысле, от него действительно зависит большое свершение. Это тебе не на барже тащиться за буксиром.