Пока смерть не разлучит...

* * *

— Робеспьер!!!

От громоподобного голоса Дантона дрожали стекла; позорная телега ехала по улице Сент-Оноре.

Да, вот этот дом, где он прячется в комнатке над столярной мастерской в глубине двора; его пустили туда из милости, а он кичится тем, что у него ни кола ни двора! Наш Неподкупный! Кровавый карлик!

— Робеспьер!!!

Он услышит! О, он услышит! Пусть же слышит и трепещет в своей конуре.

— Ты пойдешь за мной! Твой дом снесут! А место засеют солью!

Эшафот на площади Революции вновь превратился в театральную сцену, но актеров нельзя было вызвать на бис. Восемь человек по очереди поднялись на подмостки. Фабр д’Эглантин напевал: "Льет дождь, моя пастушка" — песенку о надвигающейся грозе, которую он сочинил за два года до Революции и оказался пророком. Демулен предпочел пасторали трагедию: "Вот как окончит жизнь первый апостол свободы", — сказал он, ни к кому не обращаясь, а затем вложил в руку Сансона перевитый лентой локон, который сжимал в ладони: "Передайте это моей теще". "Люсиль", — прошептали его губы, прежде чем умолкнуть навсегда. Дантон умирал последним. Он молча обвел глазами притихшую площадь, повел могучими плечами и усмехнулся.

— Не забудь показать мою голову народу, она того стоит, — сказал он палачу.