Оружие Вёльвы

* * *

Только через три дня, когда Асбранд достаточно окреп, чтобы сидеть, привалившись к стене и подушкам, и начал хорошо есть, они смогли поговорить. Еще не вернув прежней силы, Асбранд был очень бодр и даже весел от мысли, что избежал огромной опасности.

– Все-таки я не зря сходил на курган, – не без торжества сказал Асбранд, когда Снефрид принесла ему миску молочной каши.

– Ты чуть в Хель не сходил, – с упреком ответила она. – Я же просила тебя подождать до лета!

Вспоминая те три дня и три ночи, Снефрид отчетливо понимала, как близка была к тому, чтобы осиротеть.

– Ну, я немного заглянул в Хель, но без этого мы бы ничего не узнали. Старик все же сказал мне кое-что важное. Главное – он сказал, что Ульвар жив. Ты не вдова, и это хорошо само по себе. Но это важно еще и потому, что никто не может затевать с тобой тяжбу из-за долгов мужа и вызывать в суд, пока жив он сам. Была бы ты вдова и наследница его имущества – другое дело. А так, пусть даже они найдут десять свидетелей и того человека, кому он проиграл пушнину, они бессильны что-то спрашивать с тебя – пусть ищут самого Ульвара и его вызывают в суд.

– Хотела бы я посмотреть, как Фроди и Кальв отправятся в Грикланд и там отыщут Ульвара! Но сможем ли мы притащить в суд Хравна и заставить подтвердить, что Ульвар жив! – тревожно смеясь, ответила Снефрид. – Пока у нас не самый надежный свидетель – тот, кто умер много лет назад! Хравн сказал мне, чтобы мы больше его не тревожили, и у меня нет никакого желания снова его видеть!

– Но и те двое не смогут доказать, что Ульвар мертв. Однако есть новость похуже. Старик сказал, что ты в безопасности только до тех пор, пока есть у тебя мужская защита. «Когда она останется одна, – сказал он, – волки сбросят овечьи шкуры, и она лишится всего. Мудрость женщины приведет к ней на помощь силу мужчины, если она сумеет ею овладеть».

– Но когда… – Снефрид похолодела, – когда я… останусь одна, как он считает?

– Видно, он думал, что в этот раз сумеет утащить меня с собой, – Асбранд прокашлялся. – Не ждал, что у тебя хватит сил его прогнать. И тогда ты осталась бы одна… если бы не решилась поскорее выйти замуж.

– Но Оттара я упустила. Как ты и предрекал, на Южном Склоне уже хозяйничает Гро.

– Это, конечно, неудача, но если ты, скажем, объявишь Фридлейву, что желаешь найти мужа, ждать сватовства долго не придется.

– Но мы же знаем, что Ульвар жив!

– Ты можешь объявить о разводе. Летом сравняется три года, как его нет дома, это будет законно.

Снефрид подумала и вздохнула:

– Н-не думаю, что хочу объявлять о разводе. Не могу сказать, что до сих пор безумно люблю его, но все же бросить мужа, как прохудившийся башмак, мне представляется некрасивым. Он ведь не наносил никакого оскорбления мне, а что его так долго нет… то вина судьбы, а не его воля. И еще, сдается, не новое замужество мне предрек мой добрый дедушка. Он сказал, что в этот раз я заставила его уйти, но он в отместку заставит меня саму бежать… до самого Утгарда.

– Ты хорошо поняла, что он сказал? – Асбранд нахмурился.

– Да. Он сказал именно это. «Тебе придется бежать до самого края Утгарда, и только там ты сможешь остановиться, если не упустишь время и сумеешь уцепиться за якорь».

– За какой якорь?

– Этого он не сказал. Думаю, он имел в виду, что волны судьбы унесут меня еще дальше, как лодку, если рядом не будет якоря. Я это все хорошо помню. Я сразу узнала Хравна, как только он показался – он был точно такой же, как в прошлый раз.

– Какой прошлый раз? – Асбранд нахмурился и подался к ней.

– Ну, я же видела его, когда была совсем маленькая. Мать возила меня к ним, посадив перед собой.

– Вот как! – Асбранд явно был удивлен.

– И однажды я там его видела. Он сидел у очага – такой же маленький, с длинной белой бородой, черными бровями и большими руками. Он тогда дал мне подержать какую-то бронзовую палочку…

– Палочку?

– Ну, вот такой стрежень, – Снефрид показала руками величину, – с одного конца такие… как тонкие веточки, собранные в пучок у самого конца, как у веретена, которое делают из еловой верхушки, только все это было отлито из бронзы. Это веточки вместо прясленя… Хотя прядет Хравнхильд еловым веретеном с прясленем из хрусталя. Мне в детстве безумно нравился этот ее пряслень: когда она прядет, веретено вращается, он так ярко сверкает, как звезда… Что с тобой? Кого ты увидел? – Снефрид обернулась и проследила направление Асбрандова взгляда. – Он что, опять здесь?

– Н-нет, – отец перевел взгляд на нее, как будто с трудом. – Хрустальный… пряслень… это да. Это правда. Это так и есть. Но остальное…

– Что? – Снефрид забеспокоилась, не понимая, чем отец так потрясен.

– Хравн… Когда он умер, ему не было еще и пятидесяти. Он был довольно высоким мужчиной, у него были темно-русые волосы, от возраста они потускнели, но еще не поседели до белизны, и в бороде седины было мало. И она была не длинной, вот такой, – Асбранд показал на середину груди, – и он всегда заплетал ее концы в две-три коротких косички, а на них надевал костяные бусины в виде птичьих черепов. У него было мало морщин, крупный сломанный нос и очень яркие голубые глаза.

По мере его рассказа глаза самой Снефрид раскрывались все шире и шире. Она начинала понимать, почему ее слова так взволновали отца, а теперь его речь то же действие произвела на нее саму.

– Но я видела совсем другого человека! И в тот раз, и сейчас! Кто же ко мне приходил, если не Хравн!

– Может, и Хравн, просто тебе он показался в ином облике. Посмертном.

– Но в тот раз, когда я была маленькой…

– Снеф, дорогая! – Отец накрыл ее руку своей. – Когда он умер, тебе не было двух лет. И тебя никогда не возили туда в это время. При его жизни – ни разу.

– Но я же помню… – Снефрид растерялась. – Я помню их дом с самого раннего…

– Мать стала брать тебя туда, когда скончалась твоя бабка Лауга. Тебе тогда было уже около четырех лет.

– Но что же… я придумала это? – Снефрид ничего не понимала. – Клянусь, я не выдумываю! Я помню, как я сидела одна у очага, мать и Хравнхильд были где-то вне дома, и я увидела напротив старика… И когда я увидела его здесь у нас, я сразу его узнала! Если бы я его не видела раньше, как бы я догадалась, кто это? Приснился он мне, что ли?

– Я этому вижу только одно объяснение, – помолчав, с неохотой сказал Асбранд. – И в тот первый раз… ты увидела его… он явился тебе уже после смерти. Во сне или наяву – не важно. А тебе было около четырех лет. Может быть, это было в самый первый раз, как Хравнхильд осталась в доме одна и твоя мать повезла тебя туда, чтобы ее подбодрить.

– И мне явился мертвец? – в изумлении Снефрид даже привстала. – Но я даже не испугалась!

– Ты была слишком мала. Ты не знала, что дед умер, и не удивилась, увидев его. И не знала, как он выглядел.

– Пожалуй… да, – вынуждена была согласиться Снефрид.

Для маленького ребенка мир еще окутан туманом, он знает мало и не уверен даже в том, что знает, поэтому ничему не удивляется. Она тогда знала, что у нее имелся какой-то дед, отец матери, но не могла бы точно сказать, жив он или умер, то есть присутствует ли в мире, где вещи и людей можно потрогать, или… где-то в отдалении, как все воображаемое. Если четырехлетняя девочка и знала, что «дедушка умер», то, увидев его перед собой, просто решилась, что ошиблась или не совсем верно поняла, что значит «умер».

– Но почему ты раньше мне не говорил, что я не могла его видеть?

– Я не знал, что ты его видела.

– Не знал?

– Ты мне не говорила.

– Я думала, ты знаешь!

– Откуда я мог знать?

– Мама разве тебе не сказала?

Опять же, как это свойственно маленьким детям, Снефрид думала, что родители знают все. Ни разу за всю ее взрослую жизнь ей не пришло в голову рассказывать отцу о той встрече, поэтому она и не знала раньше, что при жизни деда ни разу не была в Каменистом Озере.

– А зачем ему понадобилось мне показываться? Тогда он мне вроде бы ничего не говорил.

– Ты сказала, он дал тебе «жезл вёльвы». Иначе «веретено вещих жен».

– Это был жезл вёльвы? Та бронзовая палочка?

– По описанию похоже. Ты разве больше никогда его не видела?

– Нет. Это ведь тот самый жезл… ну, который Хравнхильд хочет мне отдать. Оставить, когда умрет. Она хочет, чтобы я взяла его и стала вирд-коной вместо нее. Хочет передать мне нить судьбы своего питомца, сына Алов. Но я не хочу его брать и не желаю даже смотреть…

Снефрид осеклась. Вся ее решимость вдруг испарилась от простой мысли: да ведь она уже взяла этот жезл. Маленькой девочкой, понятия не имея, что это такое и на что ее обрекает. А дал ей это судьбоносное орудие уже покойный дед-колдун, нарочно ради этого вылезший из могилы…

В растерянности она посмотрела на свои руки. «И руки целящие даруйте мне…» Она вылечила отца от хвори, которая должна была его сгубить. Прогнала старого Хравна. Только ради этого на многое можно было пойти…

Но выходит, что судьба ее была решена много лет назад, еще в то время, когда она по малолетству неспособна была понимать и решать. «Жезл вёльвы» остался у Хравнхильд, но некая часть живущей в нем силы осталась у Снефрид.

И как теперь от нее избавиться?