Оружие Вёльвы

* * *

Как и думала Хравнхильд, улучшение оказалось недолгим. Середину дня Свидрир проспал почти спокойно, только дышал с хрипом, но когда начало темнеть, у него снова поднялся жар. Он тяжело метался на подстилке, глухо вскрикивая от боли, когда невольно задевал рану в боку. В сознании он не показывал боли, но сейчас не мог себя сдерживать; от его коротких глухих стонов даже у Хравнхильд сжалось сердце. Она не была жалостливой женщиной, да и повидала всякое, но эти стоны походили на вой – глухой вой существа, которое бесконечно долго страдало где-то вдали от света и уже не имеет надежды выбраться на волю. Не в силах этого слушать, она приготовила новый отвар ивовой коры, отгоняющий лихорадку, и разбудил Свидрира.

– Выпей, – велела она, когда его веки дрогнули и с трудом приподнялись. – Тебя давила мара[15], я боялась, удавит совсем. Что я стану делать с таким тяжеленным телом?

От жара у Свидрира кружилась голова. Еще раз осмотрев рану, Хравнхильд убедилась, что ее опасения сбылись: началось воспаление. Сделав отвар дубовой коры, она наложила на рану примочку, посыпала сушеным листом подорожника и снова перевязала. Эти простые действия так утомили Свидрира, что он не мог даже поесть.

– Постой! – Когда Хравнхильд хотела отойти, он тронул ее за руку своей горячей рукой. Ей показалось, что ее коснулся тролль, сделанный из камня. – Не уходи.

Хравнхильд снова присела.

– Нужно… Есть одно… что мне поможет. Я за этим пришел.

– За чем ты пришел? – Хравнхильд наклонилась к нему.

– Чудесное… средство. Сильное… сильная вещь. Она у него… Ульвара. Давно… пять… или шесть лет. С тех пор у него.

– Пять или шесть лет Ульвар владеет некой сильной вещью? – Голос Хравнхильд выражал изумление.

Свидрир только пошевелил веками в ответ, сберегая силы.

– Что это за вещь?

– Найди… Принеси сюда. Тогда я… смогу… одолеть этих двергов…

– Но что я должна принести?

– Ларец.

– Ларец с чем?

– Он знает какой. Он такой один.

– Ты уверен? Ни разу я не слышала, чтобы Ульвар имел какой-то особенный ларец…

Хравнхильд задумалась. Она не бывала в Южном Склоне и тем более в Оленьих Полянах, с тех пор как Снефрид туда вернулась – Асбранд не желал видеть свояченицу. Так что, строго говоря, она не могла поручиться, что у Снефрид ничего подобного нет.

– Я сам… ему отдал. В Хедебю. Летом, когда… Через лето, как нас разбил… Мы играли… я отдал ему ларец, и он дал слово, что вернет, когда я привезу деньги. Пойди… туда. Кто там есть? Спроси. Если найдут ларец, я дам деньги… сотню…

– Сотню? – Хравнхильд подняла брови как могла выше. – Что же такое в этом ларце? Ожерелье Фрейи?

Свидрир не ответил.

– Принеси… – пробормотал он чуть позже. – Тогда я… буду жить. Я дам тебе… тебе денег. Сколько хочешь… Сотню серебра… хочешь?

– Да ты, зимний странник, бредишь, – догадалась Хравнхильд. – Выпей-ка еще ромашки и постарайся заснуть. Это для тебя сейчас лучше всего.

Свидрир и правда едва держался в сознании, его клонило не то в сон, не то в забытье. Занимаясь делами, Хравнхильд часто подходила к нему: сон его был беспокойным, он то глухо стонал, то вскрикивал, то бормотал что-то. Сказал ли он правду? Сотня серебра! За эти деньги можно купить тридцать коров или убить человека. Или выплатить долг Ульвара его фелагам, чтобы они оставили Снефрид в покое. Хравнхильд сердилась на упрямство племянницы, но не желала ей зла и уж тем более не хотела, чтобы ту ввергли в разоренье два таких хорька, как Фроди и Кальв. Мелькала даже мысль наведаться в Оленьи Поляны и расспросить Снефрид. Асбранд будет недоволен, но случай особый… Что если у Снефрид и правда что-то такое есть?

Однако, высунувшись наружу, Хравнхильд убедилась, что время для хождений неподходящее: все еще мела метель, и чтобы пройти к козам, пришлось отгребать снег от двери. Лошади у Хравнхильд не было, а брести в метель за два роздыха на лыжах будет слишком утомительно для немолодой женщины.

Снова приблизилась ночь. Кари, дико косясь на раненого, ушел со своими пожитками в самый дальний конец помоста и улегся спать. Хравнхильд и сама думала лечь, как услышала хриплый голос:

– Эй, хозяйка!

Она подошла. Свидрир повернул к ней лицо с открытыми глазами, блестящее от пота. Жар снова отступил, но раненый был бледен и дышал с трудом. В груди у него что-то свистело и клокотало. Воспаление и боль раны в соединении с холодом зимней ночи и усталостью наградили его такой сильной лихорадкой, что даже закаленный морем и бурями викинг был на грани изнеможения.

Взяв чистый влажный лоскут, Хравнхильд стала вытирать пот с его лица, шеи и груди, но этого он не замечал.

– Хозяйка… – повторил он. – Я видел… во сне Одина и всех моих братьев. Тех, что уже шесть лет нет в живых. Они говорят, скоро я буду среди них. Но я могу… если ты найдешь тот ларец… Я могу спасти жизнь себе и им тоже.

– Нельзя спасти жизнь тем, кто уже мертв, – спокойно заметила Хравнхильд. Она допускала, что он и сейчас бредит, но была готова выслушать. – Ты же сказал, они уже у Одина.

– Это так. О́дин владеет нами… но Фрейр может спасти нас. Их и меня. Это такая вещь. Сильная вещь. Найди ее. Тогда твоей будет сотня серебра.

Хравнхильд двинула углом рта: какой любопытный бред!

– Не веришь? Посмотри, – он слабо двинул рукой, указывая на свой мешок, который так и остался лежать у двери. – Посмотри там, на дне.

Утром, разыскивая сорочку, на дне мешка Хравнхильд видела другой мешок, но подумала, что в нем лежит кольчуга – прощупывалось что-то тяжелое, металлическое.

– Там серебро. Две сотни с лишним. Одну отдай за ларец. Одну возьми себе. Только принеси его.

– Сначала я должна узнать, что это такое.

– Зачем тебе это знать? – Свидрир слегка нахмурился, но рассердиться по-настоящему у него не было сил. – Не спорь. Делай, что говорю… ётуна мать!

– Это ты не спорь со мной. Пока ты так лежишь, это ты будешь делать, что я говорю. Я должна знать все как есть. Речь идет о моей племяннице, и я должна знать, в какое дело ее втравили вы с Ульваром. Пока ты не скажешь мне всю правду, я не сдвинусь с места.

Свидрир промолчал.

– Можешь подумать до утра. Ночью я уж точно не пойду два роздыха через метель, даже посули мне все сокровища Фафнира.

– Это не хуже сокровищ Фафнира, – произнес он наконец. – Это… рог Фрейра.

– Тот, которым он сражался? – хмыкнула Хравнхильд.

– Нет. Жертвенный. С тех пор как сам Фрейр был конунгом, этот рог хранился в святилище… в Каупанге. Мы забрали его оттуда.

– Мы – это кто?

– Мы – люди Стюра. Стюр Одноглазый. Ты слышала о нем?

– Нет. Я живу уединенно и мало кого знаю.

– Это был великий вождь. Он набрал себе в дружину сначала двенадцать человек. Брал только таких, кто мог поднять камень… величиной с барана. Кто не ведал страха. Никогда не вел себя малодушно. Мы были из первых – я, Аслак, Вегард, Асгаут, Ёкуль, Гутторм… Потом нас стало шестьдесят. Мы везде… сражались… на морях… прославились, и никто не мог нам противостоять…

Слабая речь его часто прерывалась натужным кашлем, голос переходил то в хрип, то в шепот, но Хравнхильд терпеливо слушала.

– Мы забрали рог Фрейра и еще много сокровищ. Шесть лет назад нам встретился этот ублюдок… Эйрик, сын какой-то шлюхи, его родной дед не признавал…

– Что? – Хравнхильд вздрогнула и подалась к нему. – Ты говоришь об Эйрике, сыне Анунда и Алов? Внуке Бьёрна конунга?

– Да. Этот рыжий ублюдок. Мол, он должен быть конунгом, но дед его не признал, и он такой же викинг, как и мы. Ничем не лучше. Только моложе и наглее.

Хравнхильд невольно приложила руку к груди. Ее пронзила, будто молния, мысль: он не бредит. О чем-то подобном она слышала, и в таком месте, где не стали бы лгать – в усадьбе Тюлений Камень, где живет госпожа Алов, ее покровительница. Это было давно – пять или шесть лет назад, а разговоры о сражениях на морях Хравнхильд волновали мало, пока ей удавалось успешно делать свое дело и получать за это щедрую награду от госпожи Алов.

И человек, лежащий перед ней, был живым – или полуживым – доказательством ее чародейной мощи. Хравнхильд стиснула кулаки, стараясь не выдать свое потрясение. Как хорошо, что он не знает о тесной связи между нею и Эйриком! Почти никто об этом не знает, и в этой тайне – залог ее безопасности. И тем не менее Хравнхильд не могла унять дрожи: как будто соприкоснулись две тучи, начиненные каждая своим огнем. Вспомнилась лиловая молния, виденная в тот вечер, когда явился Свидрир. Так вот за кем гнался Тор… А она приютила его у себя под крышей…

– Нас уцелело трое, – продолжал между тем Свидрир, так тихо, что Хравнхильд приходилось наклоняться к его лицу. Ноздрей ее касался запах лихорадочного пота, и ей казалось, она слушает хриплый шепот из-под земли. – Я, Аслак и… еще один. Мы унесли рог Фрейра и еще кое-что. Он лежал в таком резном ларце, с оковкой из меди и бронзы. Был замок, а запирал его особый ключ… Мы поделили – ключ взял Аслак, а ларец я. За мной следили… Сигтрюгг что-то унюхал… хотел сам добраться до наших сокровищ. И я… на гостином дворе был тот человек, Ульвар. Мы играли в кости. Я поставил ларец, а он – свой товар. Я проиграл и отдал ему ларец. Взял слово, что он вернет, когда я привезу сотню. И никому не покажет.

– Он никогда не говорил… ни словом не обмолвился! – Хравнхильд верила и не верила, что такое поразительное дело свершилось у нее под носом.

– Он не знал… что там внутри. Я не сказал.

– У него нет ключа?

– У меня тоже нет. Ключ у Аслака. А где Аслак – не знаю. Я сказал, если к нему придет Аслак, ему тоже отдать.

– Так может, он уже приходил? И ларец давно у него?

Свидрир помолчал. Пошевелил веками, обдумывая эту возможность.

– Мы дали слово, – заговорил он, тяжело дыша, – что если кто вернет ларец… то оживит… всех братьев. Нас… двенадцать. Кто был первым. Стюра и других. Тогда у нас будет дружина… которую больше нельзя убить.

– О Фригг! – Хравнхильд отшатнулась, сообразив, что он имеет в виду. – Вы никак решили собрать дружину из поднятых мертвецов?

– Их больше не убить. Рог Фрейра будет давать им силу.

– Кто вам такое обещал? Это бред! Фрейр – владыка жизни, он мог давать силу вашим жеребцам, которые между ног, пока вы сами были живы, но когда вы умерли, он больше не ваш бог.

– Что ты знаешь? – безнадежно пробормотал Свидрир. – Кроме как о жеребцах…

– О силе богов я кое-что знаю.

– Достань… этот ларец.

Хравнхильд задумалась. Существует ларец или нет – это можно узнать у Снефрид. С трудом верилось, что ее племянница могла пять или шесть лет владеть такой поразительной вещью, за которой охотились конунги всех Северных Стран, а она даже не знала об этом. Или Снефрид сама ни о чем не знает? Ульвар мог где-то спрятать ларец, ничего не сказав жене, и тогда он остался где-то на хуторе Южный Склон, за балками, а еще хуже – в окрестностях, под неведомым камнем, где его без Ульвара не найдет никто и никогда…

– Но если у тебя нет ключа, что толку в ларце? – сказала она, помолчав. – Как же его достать? Ломать ларец?

– Нет. Он заклят. Если ларец сломать, рог Фрейра рассыплется в прах. Но его не надо открывать. Если он только будет рядом… он даст мне сил и спасет жизнь.