Жёлтый вождь

Глава XXI. Более приятный плен

Если вид лошадей удивил индейцев, не менее были удивлены те, кто в долине ждал их приближения. Трапперы, укрывшиеся в хорошо продуманной засаде, видели, как Желтый Вождь поднялся на вершину хребта, и заметили его необычные движения. Разделившись примерно поровну на две группы, они стояли у входа в ущелье. Две продольных расселины, поросших деревьями, давали им хорошее укрытие. Они собирались пропустить индейцев внутрь, а потом закрыть выход и помешать отступлению. Доверяя своим ружьям, пистолетам и ножам, надеясь на неожиданность, они намеревались устроить облаву на индейцев – нанести им «неожиданный удар», как они сами выражались. Никаких разговоров о пощаде не было. Это слово даже не упоминалось. В сознании этих людей не было места милосердию к индейцам, тем более к шайеннам, тем более к отряду Желтого Вождя – это имя связывалось с враждебностью к трапперам и со всеми видами жестокости.

– Убить всех краснокожих! – таково было решение, понятное всем и высказанное несколькими, когда они разделялись, чтобы занять свое место в засаде. Увидев всадников на верху хребта – вождь уже начал спускаться к лагерю, трапперы решили, что их план вскоре осуществится. Они были так близко к дикарям, что могли разглядеть выражение их лиц. Не было видно никаких признаков сомнения. Через пять минут ничего не подозревающий враг пройдет через вход в ущелье, и тогда…

Потом они услышали восклицание тех, кто стоял на холме, заставившее вождя неожиданно повернуть лошадь и поехать назад.

Что бы это значило? Никто из трапперов не мог догадаться. Даже Лидж Ортон был удивлен.

– Там что-то необычное на той стороне, – прошептал он О’Нилу, который был в засаде рядом с ним. – Здесь они ничего не могли увидеть. Они даже не смотрят сюда. Будь я проклят, если понимаю, что их остановило!

Из всех, кто наблюдал за индейцами, больше всех страдал из-за их остановки молодой ирландец. Впервые за пять лет видел он лицо, которое каждую ночь являлось ему во сне. Она так близко, что он видит черты ее лица, неизгладимо запечатлевшиеся в его памяти. И если они изменились, то только став еще прекрасней. Тень печали и бледность кожи, характерная для дочери юга, сменились румянцем на щеках, вызванным гонкой, пленением и сильным возбуждением, Девушка словно сверкала своей красотой. И кое-что еще делало ее все более прекрасной в глазах О’Нила. Во время кратких и поспешных действий в индейском лагере он сумел поговорить с несколькими белыми пленными, ее спутниками в пути. И узнал достаточно, чтобы понять, что Клер Блекэддер не замужем, что она постоянно печальна, словно в ее сердце пустота, причину которой никто не мог понять.

Прячась за кедром в ожидании ее возвращения, он предавался сладким догадкам о причинах этой пустоты; и когда он увидел ее на вершине хребта, она словно уже оказалась в его объятиях, его охватили радостные предчувствия. Он едва сдерживался, чтобы не побежать ей навстречу. С большим трудом старому трапперу удалось заставить его оставаться в укрытии и молчать.

Это стало еще трудней, когда индейцы остановились на вершине.

– Они снова уезжают, – полным боли шепотом сказал он своему более терпеливому партнеру. – Что если они заподозрили наше присутствие? Они могут ускакать и забрать ее с собой. У нас нет лошадей, чтобы гнаться за ними. Пешком мы их никогда не догоним.

– Мы не можем гнаться за ними. Они не должны нас видеть. Стоит им увидеть хоть одно ружье, они ускачут, словно охваченные паникой. Носа не показывай, Нед, ради её жизни!

Наверно, этот совет не был нужен. О’Нил был охвачен мучительным страхом из-за этой задержки. Казалось, легко подняться на хребет и освободить ту, которую он так любит. Ему казалось, что он может перегнать самую быструю лошадь и в одиночку уничтожить всю окружающую ее банду!

Подчиняясь импульсивности так долго сдерживаемой страсти, он готов был к самоубийственной попытке, но его остановили последующие действия индейцев; и пленные, и трапперы удивились, когда увидели, что индейцы повернулись спиной к лагерю, оставив девушку под охраной одного дикаря! Ортону стало очень трудно удерживать О’Нила, не дать ему выскочить из засады и броситься к любимой. Казалось, сейчас так легко ее освободить!

Старый траппер снова вынужден был прибегнуть к силе, он обхватил ирландца руками и удержал на месте.

– Еще минута, придурок! – прошипел он не слишком любезно на ухо О’Нилу. – Потерпи еще минуту, и она упадет тебе в руки, как облаянная белка с ветки дерева. Тише!

Последнее восклицание было произнесено одновременно с тем, как индеец, которому поручили охрану девушки, начал двигаться. Повинуясь торопливому приказу вождя, он взял узду ее лошади и повел вниз по склону в направлении ущелья, глядя на землю.

Перед входом в ущелье он остановился. По-видимому, его удивила необычная тишина. Никаких движений. Он видел несколько товарищей, лежащих на земле, и других, стоящих перед пленными, точно так как он их помнил, когда начиналось преследование.

Индейцы на земле кажутся вполне естественными. Это те, кто выпил слишком много огненной воды белых. Но часовые, стоящие неподвижно, опираясь на копья; странно, что они молчат и не шевелятся! Он знает, что его товарищи приучены к стоицизму, но, учитывая предшествующие возбуждающие сцены, такого он не ожидал.

Тем не менее это не вызвало у него подозрений. Как он мог догадаться о том, что произошло в его отсутствие?

Больше не останавливаясь, он продолжал двигаться, ведя лошадь пленницы, пока не миновал вход в ущелье. Увидел ли он что-то подозрительное, догадался ли о засаде, сказать невозможно. Даже если бы догадался, у него не было времени задуматься или убежать. Из кустов неслышно показался человек, прыгнул, как пантера, на спину его лошади, и, прежде чем тот успел повернуться и посмотреть, кто там, нож вонзился ему в спину, прошел между ребрами и заставил упасть за землю мертвым без единого звука!

Смертельный удар ножом нанес старый Лидж Ортон.

В то же мгновение другой человек, выбежав из того же укрытия, подхватил девушку на руки и нежно снял с седла.

Она была удивлена, но не испугана. Она больше не чувствовала ужаса. Даже если бы чувствовала, он прошел мгновенно, когда она узнала того, кто пять лет был мукой и утешением ее мыслей.