Оружие Вёльвы

* * *

Уговаривая принять наследство вёльвы, Хравнхильд обещала Снефрид королевскую жизнь. И в этом тоже не обманула. Оглядываясь вокруг, Снефрид не могла опомниться. Это конунгова усадьба Кунгсгорд на острове Алсну, одно из двух главных гнезд конунгов Свеаланда! Когда дружина Эйрика высадилась здесь, за Снефрид и Мьёлль съездил Сиггейр Ухмылка. На причале ее ждал Вальди, Эйриков оружничий.

– Госпожа Хравнхильд, идем скорее со мной, конунг хочет, чтобы ты поскорее оделась в лучшее платье и пришла в грид!

– В лучшее платье? Зачем?

– Конунг должен принести жертвы, а потом ты должна подать ему чашу.

Остров Алсну был довольно велик – как сказал Сиггейр, два роздыха в длину и один в ширину. Находясь в удобном для жизни месте, в прямой видимости вика Бьёрко на соседнем острове, Алсну был густо населен – на нем жило семь-восемь сотен человек. Самое большое поселение называлось Ховгорд, а вокруг стояло немало хуторов. Вдоль низких берегов были разбросаны рыбачьи хижины из серого камня и деревянные сушилки для сетей и рыбы. Часть жителей при вестях о приближении Эйрика убежала на север, но многие остались и теперь толпились поодаль, разглядывая корабли и войско.

На всхолмлениях и скалах между дворами росли дубы, березы, собиравшиеся в лиственные рощи; были сосны, а на северном конце острова имелся даже целый еловый бор. Из травы тут и там выглядывали серые камни, будто головы любопытных троллей, вокруг них паслись овцы и козы. Имелась довольно высокая гора, под названием Кунста – на ней в неспокойные времена конунги держали дозорных, чтобы наблюдать за окрестными проливами.

В гавани, куда Снефрид привезли, имелась вымощенная серым камнем пристань длиной шагов в пятьдесят, а к ней были приделаны деревянные, уходившие в воду причалы. От пристани широкая дорога вела к невысокому холму, на котором стояла усадьба Кунгсгорд – Конунгов Двор. О том, как давно здесь жили конунги свеев, могли поведать три высоких кургана – их называли Конунговы Курганы, но кто в них погребен, местные жители точно сказать не могли. Близ курганов находилось старое святилище, где конунги приносили жертвы за весь свой народ – рукотворная гора с плоской вершиной, а вокруге него собирался местный тинг. Когда-то здесь жил отдельный род из потомков Инглингов, но, когда Уппсалой овладел Бьёрн Железнобокий, старший сын Рагнара Косматые Штаны, он подчинил себе и эту область тоже, и с тех пор власть в Свеаланде была сосредоточена в одних руках. Порой, во время летнего торга, Бьёрн конунг наезжал сюда, но в остальное время здесь распоряжался управитель.

Вместе с Мьёлль и поклажей Снефрид доставили в усадьбу и провели в хозяйский дом. Усадьба Кунгсгорд была огромна: отдельный дом для пиров, длиной шагов в сто и шириной в сорок, хозяйский дом с множеством пристроек, расходящихся во все стороны, кладовые, мастерские, челядь. Это было почти как целый город, и Снефрид мельком подумала, что с непривычки тут можно заблудиться. Вокруг усадьбы паслось конунгово стадо. Везде шумела толпа: Эйриково войско заняло все помещения, устраиваясь на отдых, уже забили несколько коров и готовили мясо.

В теплом покое большого дома был перегородкой отделен спальный чулан, и Снефрид отвели туда: мол, конунг сказал, она будет жить здесь. Снефрид озиралась, не веря глазам. Спальный покой был весьма внушительных размеров – она видала хижины поменьше этого. Вдоль стен стояли большие лари, на которых можно было спать; свернутые тюфяки, засунутые между ними, намекали, что здесь и правда ночует ближняя конунгова челядь. Собственный ларь Снефрид с пожитками смотрелся перед своими знатными родичами почти жалко. Три ларя были заперты на прочные замки, и ключи, надо думать, Бьёрн конунг увез с собой; один был отперт, и внутри любопытная Снефрид обнаружила несколько хороших пуховых подушек и два крытых шелком одеяла – на соболях и на куницах, множество простыней из тонкого беленого льна. В углу чулана имелась небольшая, сложенная из камня печь; летом, пока ее не топили, оконце прикрывала от комаров полупрозрачная ряднина, пропускавшая свежий воздух. На стенах висело множество разного оружия.

Больше всего Снефрид поразила лежанка, где Мьёлль тут принялась стелить для нее постель. Довольно высокая, лежанка была так просторна, что Снефрид легко могла бы на ней улечься поперек. По углам высились резные столбы, увенчанные бородатыми головами. На дощатой основе лежала толстая пуховая перина и несколько таких же подушек. На этой постели спали конунги свеев со своими законными женами, и вот теперь здесь будет жить она, Снефрид из Оленьих Полян, хотя к роду конунгов не имеет ни малейшего отношения. А Олав сын Бьёрна, раненый, лежит где-то взаперти с другими пленными – пленник в своей собственной усадьбе! Услышав об этом, Снефрид было захотела повидать Олава в память прежнего знакомства, но тут же опомнилась: ему-то никак нельзя ее видеть! Едва ли он с зимы успел ее забыть, а ей совсем не надо, чтобы кто-то сейчас взглянул нее удивленно и спросил: «Снефрид, а ты как здесь оказалась?»

В спальном чулане она расчесала велосы, переоделась, сменила серое платье и синюю накидку Хравнхильд на свой зеленый хенгерок и голубой шелковый чепчик. Надела даже тот серебряный браслет с бирюзой, что Рандвер вручил ей от имени Ульвара. В гриде ей подали налитый медом рог, сплошь окованный позолоченным серебром, и она поднесла его Эйрику, чтобы он поднял его в честь Одина, Тора и Фрейра, а потом выпил, плеснув немного в очаг. Тем самым он сделал людей и богов свидетелями своей победы и мог располагаться в усадьбе своего рода по праву победителя.

Во всех Северных Странах трудно было бы сыскать добычу лучше. Поскольку сам старый Бьёрн жил в Уппсале, в Кунгсгорде оставалась только челядь и скот, который там постоянно держали. Теперь и стадо, и припасы достались Эйрику. Уже скоро во всех мясных ямах, в котлах и на вертелах на всех очагах варили, запекали и жарили мясо бычков, свиней и баранов, из погребов несли бочонки пива и меда. Здесь-то ни в какое время года не было недостатка в хлебе, солоде и хмеле, не говоря уж о мясе.

Снефрид и не заметила, как приблизилась ночь. Обнаружив, что солнце село, она осознала и то, как устала. Несколько прошлых ночей она не отдыхала толком, но теперь ее ждал не тесный шатер из сосновых веток, не овчина, брошенная на камень и мох, а спальный чулан конунгов с периной из куриного пуха. Оставив одежду на ближайшем ларе, а башмаки и короткие вязаные чулки на расстеленной по полу медвежьей шкуре, Снефрид улеглась в постель. Лежа продолжала озираться в изумлении. Два тканых ковра на стенах, покрытые фигурками богов и валькирий. Секиры, копья, два франкских меча, несколько щитов в таком же изумлении взирали на нее со стен. Она хорошо помнила, что все это ей не принадлежит, не принадлежит даже Эйрику; это его военная добыча, которую, увы, он не сможет унести с собой, но тем не менее она служила доказательством их совместной удачи. И эту удачу Снефрид могла считать отчасти своей заслугой. Она не сидела сложа руки, пока Эйрик сражался с войском деда. Призванные ею валькириии направили копье Эйрика, отдавшее в его руки самого Олава ярла. А потеря единственного сына заставит старого Бьёрна быть осторожным, может, даже подтолкнет к соглашению. И Эйрик, видимо, это понимает, раз оказал ей честь поднести ему рог.

Это она здесь случайно, думала Снефрид, закрыв глаза и стараясь не заснуть раньше времени. А Эйрик – законный наследник этого дома и всей той власти, которую он олицетворяет. Никто не скажет, будто он плохо смотрелся перед длинным очагом в гриде – в таком очаге плясать можно, – среди резных столбов, видевших его прадедов. Жаль, что высокое сидение конунга он занять не может, пока на то не даст согласия тинг. А она сегодня была той женщиной, что подала ему чашу – исполнила обязанности королевы. Конечно, это не сделало Снефрид королевой, но она чувствовала себя вмиг вознесенной на какую-то головокружительную высоту, где люди далеко внизу, а боги – рукой подать. И будто даже не на конунговой лежанке она так мягко дремлет, а на облаке…

Через дощатую перегородку из грида доносились голоса дружины – хирдманы обсуждали битву и отмечали свою первую победу над людьми старого Бьёрн. Но не только этот шум мешал Снефрид заснуть. Эйрик, скорее всего, тоже придет ночевать сюда; она ждала его в волнении и нетерпении, хотя ее нетерпение относилось не к тому, что могло бы его обрадовать. Когда она вспоминала его на носу корабля перед битвой – его обнаженную мускулистую спину, его развевающиеся по ветру светло-рыжие волосы, его низкий голос, поющий и рычащий, – ее одолевал разом восторг и священный ужас. С этим человеком ей предстоит провести ночь наедине! Сердце обрывалось, охватывал жар, пробирала дрожь волнения. Снефрид надеялась, что Эйрик не станет ни к чему принуждать свою «старую пряху», но если он пожелает ее любви, едва ли она сможет всерьез ему противиться. Он привык получать все, что хочет, и вырос в убеждении, что имеет на это право. А она своим «превращением», честно сказать, порядочно его раззадорила.

Вот раздался скрип двери, шум стал намного громче, светлый дверной проем заслонило нечто крупное, потом шум опять отдалился. Сквозь полузакрытое заслонкой оконце проникало довольно света, чтобы Эйрик мог разглядеть, как Снефрид, в белой сорочке и с двумя светлыми косами, освобожденными из-под чепчика, садится на постели, прислонив подушку к резному изголовью.

– Я не очень пьян, – сразу сказал он, увидев, что она ждет его; у Снефрид мелькнула мысль, что, похоже, какая-то другая женщина приучила его беспокоиться об этом, после пира вваливаясь в спальню. – Как тебе здесь?

– Великолепно. Могла ли я мечтать в моей бедной хижине, что когда-нибудь мне приведется спать на столь роскошном ложе! – с благоговейным восторгом воскликнула Снефрид, отчасти имея в виду, что любопытные уши могут в эти мгновения прижиматься к двери с той стороны. – Иди ко мне скорее, конунг!

Если бы вчера на озере Снефрид вздумала отворачиваться, когда Эйрик раздевался и шел в воду, а потом из воды, это было бы странно. Хравнхильд уже точно не стала бы – ей было бы любопытно посмотреть, как ее питомец изменился за прошедшие девять лет. Но Снефрид тогда видела это впервые, и ее это зрелище опять вогнало в трепет. Без одежды в Эйрике проявилось что-то звериное. Волос на его теле было не настолько много, чтобы это напоминало шкуру, но без одежды впечатление от его мощного сложения, силы и звериной точности движений было цельным и настолько мощным, что бросало в дрожь.

Жутко представить, что сделает дух Одина, вселившись в это тело. И тогда, и теперь у Снефрид екнуло сердце: именно это она собиралась испытать на себе… почти собиралась… нет, она еще не решилась. Это будет куда более сильным потрясением, чем просто замужней женщине связаться с чужим мужчиной.

Если она это переживет, то окончательно уподобится Хравнхильд. Это даст ей кое-какие преимущества, но сумеет ли она после этого снова стать обычной порядочной женщиной, даже когда доберется до Ульвара и они заведут хозяйство, о котором она мечтала? Но сейчас и Ульвар, и то будущее хозяйство виделись Снефрид очень смутно.