Добрым словом и пистолетом

Отсюда, с вершины, в сумерках хорошо были видны кострища отмирающих пожаров — в долине вокруг горы было полтора десятка партизанских баз, постов и схронов. Столько же огоньков Белег и насчитал. Поэтому долго размышлять не стал: вернулся в убежище, наполнил там припасами чей-то ранец и пару патронташей, забрал из тайника оставшиеся коробочки с медикаментами и спустился вниз, уповая, что приспособленную под склад и гараж нижнюю пещеру Мим выдавать не стал.

Гарью и бензином запахло почти сразу, поэтому, оказавшись на пороге, Белег уже был готов: гараж выгорел подчистую. Там еще что-то тлело и изо всех сил воняло, поэтому остовы автомобилей (трофеи, плоды откровенного мародерства ранних дней существования банды и кое-какие приобретения, включая подаренный от щедрот новый нарготрондский бронемобиль — пробное изделие, непрошибаемое, но очень уж тихоходное, более смертоносное внешним своим видом, нежели встроенным в крышу пулеметом; пулемет на платформе все время клинило, и в конце концов его решили снять и приспособить под турель) — остовы эти он рассматривать не стал и вышел наружу. По иронии уцелел мотоцикл. На нем обычно отправляли связного на базы и на окрестные хутора, поэтому он вечно валялся в кустах, закиданный лапником. Наверное, одной рукой его еще можно было поднять и завести, но нестись по разбитой дороге, надеясь догнать далеко оторвавшийся отряд, удалось бы до первой ямы.

Накатывающее отчаяние требовало какого-то выхода: Белег без толку метался по площадке перед замаскированным ходом внутрь горы — не иначе, действовало содержимое ампулы — и уже почти поддался искушению всадить в неповинный мотоцикл всю обойму. Но тут из зарослей, пошуршав там, пофыркав, потопав, будто сообразив, что не стоит появляться слишком внезапно, вышла лошадь. Простая, живая и очень грустная бурая лошадка с прозаичной белой отметиной во лбу, с одним ухом и с сильно опаленной куцей гривой. До того как во всеобщую жизнь вошли ныне не особо любимые Белегом автомобили и прочая колесная техника, он не слишком жаловал лошадей — вернее, не слишком понимал сам принцип доверять свою жизнь животному красивому, но пугливому и глупому. Но сейчас шагнул к лошади и, обхватив ее за шею, поцеловал прямо в грустную исцарапанную морду. Глупой она не выглядела.

Через два с половиной дня и еще через три ампулы они были у переправы Тейглина. Ангбандский рейд опережал сильно, но как будто не торопился — часто останавливался пограбить, попьянствовать и тащил с собой прибавляющуюся добычу, а потому расстояние между ним и Белегом понемногу сокращалось. От переправы след вел напрямую через пустынный ныне Старый Южный тракт: очевидно, отряд был хорошо подготовлен и не боялся идти так близко к Бретильским укреплениям и рисковать нарваться на встречную разведку боем.

Еще через три дня они с лошадью перешли Бритиахский брод и двинулись в сторону предгорий. Путь надежно помечали следы стоянок, полное отсутствие местных жителей, что прозябали в убогих халупах в стороне от тракта и спешили убраться с пути любого подозрительного отряда, а еще иногда встречались трупы — и ангбандские, и вовремя не спрятавшихся людей.

На восьмой день лошадь захромала. Это была простая крестьянская лошадка, когда-то она всего лишь возила телегу по равнинам Талат-Дирнен, а потом послушно катала партизан по долине вокруг Амон-Руд — с весточкой до одной базы, с ответом до другой… Рывок на сорок с лишним лиг с ее стороны уже был подвигом, и Белег не мог ее винить. Поэтому только расседлал и, как сумел, обработал пораненное копыто. Кто-нибудь из кавалерии или даже Маблунг, большой любитель лошадей, сказали бы, что правильнее и милосерднее было бы ее пристрелить: к ночи нагорья Таур-ну-Фуин кишели волками и тварями похуже (они кишели и днем, но Белег знал способы тварей отвадить). Может, даже сама лошадь это понимала, потому что по-прежнему грустно и покорно глядела на него, не собираясь от судьбы сбегать, но Белег не стал вынимать револьвер; погладил ее, потрепал по гриве, пошептал в уцелевшее ухо, как лучше выйти из этих проклятых мест обратно к опасным, но все же не настолько низинам Димбара и отпустил. Лошадь медленно повернулась и, хромая, потопала вниз по склону. Позади на крупе у нее белело смешное совершенно круглое пятно, и Белег понял вдруг — сопоставил: видно, именно эту лошадь Турин назвал Пуговицей.

Пеший путь напрямую через лес занял у него еще сутки. Сама дорога шла окружным путем, и он рассчитывал хорошо здесь срезать и нагнать отряд на спуске. Две коробочки с ампулами уже опустели, и за пазухой оставалось еще две; рана почти не беспокоила, голова была удивительно легкая и соображала хорошо — иной раз даже как будто слишком хорошо и слишком просто, и непонятно было, как долго будет длиться этот эффект и не выйдет ли боком: средство это всегда использовали как меру экстренную и краткосрочную, а вот держаться на ней сутками в постоянном напряжении сил никто раньше не пробовал. Не говоря о том, что неясно было, как поступать дальше, если он действительно сумеет нагнать многочисленный, до зубов вооруженный отряд…

В лесном мраке вдруг что-то мигнуло и осталось светить — белым электрическим светом. Белег вскинулся. Он устроился на ночлег в корнях дерева, рассчитывая продолжить путь еще до рассвета; вскинулся и снял пистолет с предохранителя. Тяжелый «Карсид» висел в кобуре на поясе, а маленький, компактный и почти бесшумный пистолет удобно ложился в руку даже во сне.

За горным уступом под укрытием из склонившейся сосны темнело нечто странное, в чем не сразу распознался бронемобиль: по сравнению с этим ублюдком, нарготрондский сородич его показался бы почти симпатичным. Бронемобиль стоял как-то криво, вывернув переднее колесо, и возле этого колеса, привалившись спиной и выпустив из рук включившийся фонарик, кто-то сидел. Белег присмотрелся и подошел ближе.

— Эй.

Сидевший оказался эльфом, но таким запущенным замученным, что не стоило даже пытаться угадать принадлежность к какому-то народу, зато место пребывания его в последние — месяцы? годы? — было очевидным. Из оружия у него нашелся только мясницкого вида палаш, рука была одна, правая, а от второй, укоротившейся по меньшей мере до запястья, обернутой грязной тряпкой, даже через тряпку шел и характерный запах, и сильный жар. Впрочем, жар шел от него всего.

Белег сдвинул предохранитель и огляделся: переднее колесо бронемобиля попало в трещину между камнями, и там то ли заклинилось, то ли вовсе погнулось — так или иначе, вытащить его даже с помощью набросанных веток и сучьев-рычагов явно не получалось…

На то, чтобы сходить к своему маленькому лагерю, у него ушло несколько минут. Еще несколько — чтобы вколоть неизвестному бедняге лекарство, а потом, дожидаясь эффекта, промыть ему рану и сменить повязку.

Тот очнулся через час. Дернулся вдруг, заерзал и сел, одурело озираясь по сторонам: Белег оттащил его в сторону, на траву, забрал на всякий случай все лишнее и только вложил в целую руку флягу с водой. Сам сел ждать на подножке бронемобиля.

— Ты кто такой? — спросил раненый, когда осознал свое положение, напился и откашлялся.

— А ты?

— Ага. Значит, Дориат, — раненый криво ухмыльнулся, и этого отчасти оказалось достаточно.

— Значит, голдо.

Они посидели, рассматривая друг друга. Потом раненый мотнул головой на север и спросил снова:

— Оттуда?

— Нет. Этот агрегат на ходу?

— Был на ходу. Видишь, застрял… Отряд ангбандский увидел, вот и рванул куда попало. Повезло — не заметили…

— Большой отряд?

— Большой… Изрядная толпа, еще и пленника с собой тащили.

— Пленника?

— Вроде как. Я удивился даже: барахла тащат много, даже скотину гонят, а пленный всего один. Парень — из смертных. Нет… а… — голдо прищурился, — а зачем спрашиваешь? сам куда собрался? Мне-то — на юг.

— На юг, — повторил Белег, размышляя.

Голдо подождал, но, видно, решил, что продолжения не будет. Поэтому неловко поднялся, качаясь, подбрел к бронемобилю, поймал рукой выступ кузова и критически посмотрел на колесо.

— Раз на юг, — он охнул, замолчал и прикрыл глаза, постоял так шатаясь, — раз на юг, то предлагаю времени не терять и попытаться вытащить этого монстра в… — он покосился на затянутую на груди у Белега портупею, — в две руки. И двигать побыстрее. Выглядит так себе, не спорю, но прет честно, даже по камням. Должен дотянуть до границы вашей… Тут лиг пятьдесят осталось, да?

— Даже меньше. Если по прямой, — Белег тоже поднялся, встал рядом, рассматривая колесо.

— Тогда решили. Я, — надумав, голдо повернулся и протянул руку, — я Гвиндор Дуилинион. Нарготронд.

Белег помедлил.

— Я знаю, как выглядит Гвиндор из Нарготронда, ты не похож на него.

Голдо рассмеялся — криво и зло.

— Верю! Только ты знал прежнего Гвиндора! Гвиндора — командира Нагорной стражи. Гвиндора-без-пяти-минут-зятя-короля. Гвиндора — осла, который не смог сдержать себя в руках в самый важный момент! Гляди, от него остался огрызок, но имя все равно прежнее: Гвиндор Дуилинион из Нарготронда. Назовись и ты, и возьмемся уже за дело. А потом дернем на юг.

Лекарство подействовало хорошо, и теперь в раненом можно было опознать голдо: худющий, грязный, наполовину седой, весь скособоченный, он глядел на Белега снизу вверх, но глядел твердо и сверкал глазами со всей присущей голодримской задиристостью. Теперь Белег его узнал.

— Ты прав. Быстрее сделаем, быстрее отправимся. Но сначала захватим кое-кого. Я Белег Куталион. Из Дориата.

Гвиндор, на глазах теряя решительность, смотрел на Белега. Потом на руку, крепко ухватившую — поймавшую — его протянутую худую и грязную ладонь, и взгляд его из задиристого делался тоскливым. Он вздохнул и обреченно выругался.

18 часов 26 минут

— Ты спишь или думаешь?

Турин тронул его за плечо, и Белег обнаружил, что все еще сидит и смотрит перед собой — туда, где недавно стоял мастер Гуин и где теперь осталось пустое место.

— Думаю.

— О подлых гномьих комбинациях? Что это вообще сейчас было?

— Похоже, намерение отделаться от неудобного поручения.

— Пф-ф! Ну хитрила! Может, он вообще хотел, чтоб мы его с конвоем куда-то проводили?

— Запросто, — согласился Тиглдан и поскреб седую щетину на щеке. — Я ваш разговор только в самом конце услышал, но отчего-то догадываюсь. Задницу свою от прежних товарищей спрятать хочет, не иначе.

— Возможно. Не уверен. Не думал о нем, — Белег медленно покивал, потом провел ладонью по лицу, поднялся.

— А о чем думал?

— О том, — стул от тычка по спинке снова встал на задние ножки и завалился к прилавку, — о том, что если бы он вот так меня ударил, то как раз бы в нужном направлении. Но я бы никак не разбил голову обо что-то на столе — спинка стула не дала бы.

Тиглдан на этот раз если и удивился, то виду все равно не подал.

— Какие интересные тебя посещают мысли… Своевременные.

— Не-не, Тигл, это он про короля! — сообразил, пояснил Турин, подошел к стулу с другой стороны, потрогал его. — Но… Если боком?.. Хотя там же кресло с подлокотником… А! А если тогда на нем? Если на подлокотнике король и сидел? Как раз бы плашмя на стол и рухнул, а кресло потом передвинули. Что скажешь? Только вот по росту тогда…