Янтарный след

* * *

Настало лето. Во всех обитаемых мирах шумели пиры, люди и альвы приносили жертвы дисам, мне и брату. Фрейр все время ходил пьяный от жертвенной крови и пива, дисы, валькирии и заглянувшие к нам девы альвов водили его под руки, из его палат день и ночь доносились вопли. Я тоже была в особой силе. Восхваляемая во всех мирах, я не ходили, а парила над землей. Цветы в моих волосах и на платье росли так буйно, что окутывали меня всю и волочились по земле; они расцветали и тут же сменялись новыми. Цветы устилали мой путь, расцветая у меня под ногами. На десятки шагов от меня веяло цветами, ягодами, солнечным ветром, пролитым через кудрявую листву берез. Утром на моих волосах искрилась роса, днем с них стекал солнечный свет, а поздним вечером – отражения звезд. Меня распирало от всех ощущений жизни, и если бы я не делилась этой силой, то лопнула бы. Каждую ночь у меня бывал кто-то из Одиновых волков или воронов. Думаю, Один об этом знал; не подавал вида, но то и дело посылал их с какими-нибудь утомительными и бессмысленными поручениями. Они тоже знали, что будут наказаны, но снова и снова я заставала кого-то из них то у дверей своих, то на окне. Они – альвы, мы с ними почти одной природы, и наша сила взаимно питает одна другую, помогая усваивать и запасать всю ту силу, что шлют нам с земных жертвенников, рассылать ее по миру, туда, где нужна мощь любви и роста.

Но не успели праздники закончиться… Ульв Черный только что ушел от меня – в облике волка, – как быстро вернулся и, подвывая, дергая за платье, потащил за собой.

Все асы толпились у распахнутых ворот, глядя наружу. Здесь уже были мои отец и брат – ошарашенные и встревоженные. Я подошла, выглянула из-за отцовского плеча… и вскрикнула, зажала себе рот.

На земле, сразу за воротами, лежала отрубленная голова. Суровые черты, плотно сомкнутые губы, резкие морщины на щеках, длинные седые волосы. Закрытые глаза. Я не сразу узнала Мимира. И вовсе не могла понять, что означает это появление…

Кто-то пробирался сквозь толпу. Мы посторонились, и к голове подошел Один. Оба ворона тревожно вились над ним. Потом сели ему на плечи и приникли клювами к ушам.

– Ваны убили Мимира, – заговорил он среди напряженной тишины, пересказывая услышанное от воронов. – Они прослышали… будто Фрейю отдали турсу в уплату за постройку стены… И в гневе, сочтя это нарушением договора, убили нашего заложника.

– А как же Хёнир? – с дрожью голосе спросила Фригг.

– Хёнир жив.

Все стали коситься на меня, как будто это я была виновата. А я похолодела. Ведь в те дни, пока все ждали, что стена будет закончена до начала лета, я однажды в сердцах предсказала… что с заложниками от асов в Ванахейме случится что-нибудь нехорошее. Этим предсказанием я создала судьбу Мимира? Или чье-то злое ухо меня подслушало, а злой язык донес до ванов ложную весть о моей гибели? Я не желала смерти Мимира, но вышло, что я так или иначе подтолкнула ее.

– Нам следует пойти и обсудить это дело. – Один взглянул на моего отца, но меня будто не замечал.

Мы все пошли в Чертог Радости. Асы долго спорили, считать ли это нарушением договора, но не могли отрицать, что заключением той глупой сделки дали ванам повод для гнева. И как теперь быть, если у них остался только один заложник от асов, а здесь нас по-прежнему трое? Многие хотели новой войны – Тюр, Тор с сыновьями, Улль, Видар, Хеймдалль и даже Браги. Но Один их не поддержал. Он сказал, что постарается исправить причиненное зло, найти способ сохранить мир. Как он собирается это сделать – никто не знал, но голову Мимира он забрал и унес к себе. Его послушались – как-никак, Мимир был его дедом, ему и решать, нужна ли месть за родича.

Сколько-то времени о нем было ничего не слышно. Мой отец объявил, что раз уж ваны убили заложника и наш договор в прежнем виде больше не существует, он не может более занимать верховный престол в Чертоге Радости. Мне и брату он говорил, что даже рад этому – ему хватало собственных дел, и править еще и Асгардом для него было слишком утомительно. Главный престол в Чертоге Радости оказался свободен, но асы пока не заговаривали о том, чтобы выбрать нового вождя – никто еще не знал, будет у нас мир, война или новый договор. Бранили Локи – рассказать ванам, будто меня отдали великанам, была шутка в его духе. Но Локи больше близ Асгарда не показывался – в последний раз мы его видели в облике кобылы, когда он увел за собой коня ётуна-строителя, – и никто не знал, где он теперь обретается.

Одина я встретила там, где не ждала – возле Источника. Я сидела меж корней Ясеня, глядя на игру серебристых струй и блеск мокрых камней. Ясень шумел над мной, как зеленая кровля, оберегая от жгучих лучей солнца. Вдруг мне показалось, что рядом кто-то есть. Я обернулась и вскрикнула. Даже не сразу его узнала – подумала, какой-то жуткий ётун пробрался. Он стоял возле ствола, с посохом в руке, и опирался на него всем весом. Черты его стали резкими, белые волосы отросли ниже локтей и висели сосульками. Но самое ужасное был шрам на груди – он кровоточил. По этому шраму я и поняла, кто передо мной, и ужаснулась еще раз – переменам в нем. Багровая густая кровь ползла по его груди, на живот, капала на землю, и трава дымилась под этим медленным жутким дождем. Эта кровь была не просто красной – из нее на лету испарялась тьма, черные искры срывались с капель и шипели на земле. От него веяло и жаром, и ознобом.

Встав на ноги, я ждала, пока он заговорит, и сама от страха сделалась белой и хрупкой, будто изморозь. Никогда раньше я не встречала его в этом месте. Его Ясень – Конь Ужаса, тот, на котором он обрел свои руны, – был совсем не то что мой Ясень, теплый и приветливый.

– Что тебе нужно? – прошептала я.

Глаза у него были совершенно белые и казались слепыми. Я не была уверена, слышит ли он меня.

– Я пришел… к тебе с просьбой… – донеслось до меня в ответ.

У него и голос изменился: звучал глухо, как из-под земли. Видя, что я не гоню его, он медленно подошел.

– Сядь, – пригласила я. – Что с тобой случилось?

Он положил посох на траву, и я увидела, что по его руке, по коже, бежит рисунок, состоящий из цепочки рун. То огненного цвета, то черные, то красные как кровь, то синие как тучи, они вспыхивали и гасли.

– Я… добивался… чтобы голова Мимира заговорила со мной, – тихо ответил он.

Никогда я не ощущала с такой ясностью, до чего трудно ему даются его умения.

Я взглянула ему на спину – и на спине шрам тоже кровоточил. Я зачерпнула воды из Источника и вылила ему на спину, смывая кровь. Потом провела по шраму ладонью. Руку обожгло болью и холодом, и я затрясла ладонью, сбрасывая боль с пальцев, но я забрала ее, и он явственно вздохнул с облегчением. Тогда я велела ему лечь и смыла кровь с груди. Я пела над ним целящие заклинания, чувствуя, как боль постепенно уходит. Должно же быть во всех девяти мирах хотя бы одно место, где он будет свободен от боли! Именно здесь, где обретает жизнь все живое. Боль проходила через меня, унося часть моей силы, но я не смогла бы разговаривать с ним, пока он похож на немертвого. О́дин не может умереть. Но и жизнью его нынешнее состояние я не назвала бы. Хорошо, что уже началось лето, недавно прошли жертвенные пиры и во мне хватало силы.

Наконец я ощутила, что ему намного лучше. Кровь, перемешанная с тьмой, перестала сочиться из огромной раны, шрам закрылся. Лицо Одина посвежело и уже не выглядело таким изможденным. Волосы не казались седыми, они оставались белыми, но наполнились жизнью.

Но когда он открыл глаза, они по-прежнему были почти белыми.

– Благодарю тебя, – он медленно сел и посмотрел на свой шрам. – Мне пришлось нелегко… но все же я добился ответа.

– И что теперь нас ждет? – Я поджала ноги и обхватила колени.

Из моих волос поползли ростки водяных цветов, лилий, кувшинок. Они спускались с головы на плечи, потом на руки, одевали меня цветочным плащом. Он следил за ними, но не смотрел мне в лицо.

– Я с этим и пришел, чтобы рассказать тебе. Можно сохранить голову Мимира живой, если опустить ее в твой Источник. Вода Источника будет питать ее жизнью, и с ним даже можно будет разговаривать. Ты понимаешь, что это значит? – Наконец он взглянул на меня, но я в его глазах не увидела ничего. – Мимир будет жить в мире мертвых. Он сможет рассказать нам то, чего мы сами, пока мы живы, не узнаем. А когда узнаем, будет поздно.

Я содрогнулась и плотнее закуталась в цветы.

– Ты нашел способ уладить этот раздор?

– Это и есть способ… чтобы ты и твои родичи остались в Асгарде и между вами и нами продолжался мир. В Источнике Мимир будет продолжать жить, а значит, он не умрет, и его убийства как бы не было. Но доступ к нему будем иметь только мы, а значит, у ванов останется лишь один заложник, когда у нас их три. Асы будут довольны.

– Но мой отец больше не будет вождем?

– Он ведь сам этого не хочет. Ему больше нравится море, разве нет?

– И кто будет править Асгардом?

– Может быть, Мимир? – Он слегка двинул бровью, сил улыбнуться у него не было. – Мудрее его нам не найти вождя.

Я поколебалась. Источник Жизни только мой. Если я позволю Мимиру жить в нем, а Одину – разговаривать с ним, они оба все равно что поселялся в моих владениях. Мне не хотелось допускать их к себе – ни одного, ни второго. Но ваны убили заложника, когда мне на самом деле не было причинено никакого вреда. Нужно как-то исправить зло, дать асам выкуп, восстановить равновесие. Оживлять мертвых я не умею. Это умеет Один. Другого пути уладить дело я не знала.

– Хорошо, – сказала я. – Приноси голову.

– Хочешь мою собственную?

К моему изумлению, он опустил голову мне на колени, так что его лицо скрылось в цветах. Я ждала, что он встанет, но он все лежал и не двигался. Тогда я приподняла пару лилий – и обнаружила, что он спит. Возможно, в первый раз за очередную вечность.