Август и великая империя

Общественная нравственность и реформа сената

Даже в воздухе была реакция против социальных законов Августа. Издав столь строгие наказания против прелюбодеяния, спустив против виновных в этом преступлении всю свору наиболее низких человеческих страстей: шпионство, донос, месть, — общество было так испугано применением закона, скандальными процессами и осуждениями, что само скоро стало покровительствовать лицам, виновным в прелюбодеянии. Последние с этих пор были уверены, что найдут между своими друзьями и выдающимися особами усердных защитников, готовых предоставить в их распоряжение все свое влияние; они знали, что в суде они будут перед судьями, расположенными в их пользу, и что им придется бороться только против обвинителей, которых публика заранее презирала как клеветников.[106] Можно ли наказывать вечным изгнанием и конфискацией имения преступление, которое так легко совершить? Неужели Рим упадет с высоты своего величия оттого, что несколько праправнучек Лукреции не наследовали одновременно с ее красотой и добродетели своей прабабки? Lex de maritandis ordinibus, возможно, увеличил число браков в высших классах, ибо этому способствовало положение страны. Молодые люди не имели такого отвращения к браку и рождению одного или двух детей теперь, когда было легче найти супругу со значительным и верным приданым, которое не только обещали, но и с точностью выплачивали. Со всем тем, однако, распоряжение, исключавшее холостяков от присутствия на публичных зрелищах, казалось всем слишком суровым, и с каждым днем становилось все труднее применять закон, потому что общественное мнение показывало себя слишком снисходительным к его нарушению.[107]

Реставрация аристократической и тимократической конституции, которая должна была возродить республику, делая возможным лучший подбор магистратов и сенаторов, угрожала, напротив, нанести ей более сильный вред оставив ее совсем без магистратов. Не только заседания сената, несмотря на штрафы за отсутствие, становились все малочисленное, так что с трудом каждый раз собиралось требуемое законом число,[108] но и Август в качестве цензора был в затруднении пополнить пробелы, произведенные в рядах сенаторов смертью. Вещь, неизвестная дотоле: молодые люди отказывались от величайшей почести, которую только мог домогаться человек, живший на территории огромной империи.[109] Для более многочисленных магистратур, как-то вигинтивирата и трибуната, не являлось более достаточного числа кандидатов, и сенат был принужден во время отсутствия Августа пополнять этот недостаток разными средствами.[110] Более бедные классы оказались исключенными от участия в управлении, потому что страшились их честолюбия и их решительности, а богатые классы, со своей стороны, отказывались принимать слишком тяжелые почести магистратур, и, таким образом, республика оставалась без магистратов. Сила вещей была могущественнее теоретических реформ. Политическая и военная традиция римской аристократии пропадала; молодые люди удалялись от политики и войны с целью наслаждаться своим богатством. Процесс интеллектуальной культуры также способствовал ослаблению могущества государства.

В высших классах Рима было слишком много поэтов, и это также было причиной того, что храбрыми генералами и мудрыми администраторами становились там все реже и реже.

«Мы, и умелый, и неуч, стихи сочиняем повсюду», — скоро скажет Гораций.[111] Сам сын Антония, Юл, воспитанник Августа, бывший претором этого года, заигрывал с Музой и в подражание Вергилию написал в двенадцати песнях эпическую поэму о Диомеде.[112]