Август и великая империя

Борьба между старым и новым поколениями

Поэтому Гораций в эту эпоху с полным основанием хвалил выдающуюся энергию принцепса, который почти ни в ком не встречал поддержки:

Стольких дел и таких один выносишь ты бремя, защищаешь оружьем Италию, нравы смягчаешь, Исправляешь законами… [284]

Занятия и обязанности Августа увеличивались с каждым днем. В Германии и в иллирийских провинциях продолжались войны; внутри страны остатки пуританского духа в старом поколении с каждым днем все более и более возмущались против нового поколения и испорченности нравов; приходили известия о новых ожесточенных конфликтах. Никто не мог более сомневаться, что поколение, выросшее после гражданских войн, готовилось, наконец, возмутиться против данного ему сурового воспитания и уничтожить вокруг себя все то, что предшествующее поколение старалось восстановить. Насколько это новое поколение было скептично, эгоистично и склонно к удовольствиям, можно было видеть в Риме, где Овидий являлся руководителем знатной молодежи;[285] где, несмотря на старания Августа, Тиберия и Ливии, Юлия подавала пример непозволительной роскоши в том самом семействе, которое должно бы подавать всем другим пример строгого соблюдения законов против роскоши, изданных в 18 г.;[286] где народ ежеминутно с настойчивостью и дерзостью требовал у знати, у республики, у Августа хлеба, вина, зрелищ и денег;[287] где классы, полы и возрасты смешивались во всех театрах в шумную, грубую и беспорядочную толпу, теряя понемногу свое достоинство, свою стыдливость или свою невинность. В театрах Рим, по-видимому, с особенным удовольствием выставлял напоказ свою нравственную распущенность.

Попытки, сделанные с целью создать национальный, серьезный художественный театр в подражание великим классическим образцам, потерпели неудачу; сами высшие классы предпочитали мелодраматические пьесы изящным литературным произведениям, полным философского духа или воодушевления.[288] Тем в большей мере это было свойственно той plebecula, которая не получила никакого литературного образования. В трагических или комических театрах зритель мог подумать, что слышит шум лесов на горе Гаргане или прибой Тирренского моря;[289] таково было молчание и уважение, с которым публика слушала изысканные творения наиболее выдающихся поэтов! Наиболее отделанные стихи, наиболее патетические пассажи, наиболее глубокие и нравственные идеи — все это тонуло в гвалте, подобно листьям, оторванным бурей. Всякому шедевру древнего или современного театра предпочитали хорошую кулачную драку, большие бега колесниц, охоту на диких зверей, хорошую резню гладиаторов.[290] К последним зрелищам всех влекло с безумной страстью: сенаторов и плебеев, мужчин и женщин, старых и молодых, включая и самого Августа; матроны сбегались посмотреть на обнаженных атлетов; молодые люди — чтобы видеть, как режут диких зверей; а на гладиаторских играх мужчины и женщины смешивались на одних и тех же скамьях в одинаковом припадке жестокости и сладострастия.[291] Все классы испытывали теперь такое удовольствие при виде крови, что Август вынужден был запретить гладиаторские бои со смертельным исходом,[292] иначе публика требовала бы резни каждый спектакль. Безопасная жестокость, наиболее ужасная и постыдная из всех человеческих страстей, была наслаждением, которым господствовавшая над миром олигархия упивалась с величайшей радостью!