Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

20

Так, обнимая ногами своих ослов, двигались они дальше.

Ламме все никак не мог всласть насмеяться. Ни с того ни с сего Уленшпигель ожег его хлыстом по заду, а зад его подушкой возвышался на седле.

— За что ты меня? — жалобно воскликнул Ламме.

— Что такое? — спросил Уленшпигель.

— За что ты меня хлыстом? — спросил Ламме.

— Каким хлыстом?

— Таким, которым ты меня ударил, — отвечал Ламме.

— Слева?

— Да, слева, по моей заднице. За что ты меня, нахал бессовестный?

— По недомыслию, — отвечал Уленшпигель. — Я прекрасно знаю, что такое хлыст, прекрасно знаю, что такое поджарый зад в седле. Но когда я увидел твой зад, широкий, толстый, в седле не умещающийся, я себе сказал: «Ущипнуть его не ущипнешь, да и хлыст навряд его проберет». Не рассчитал!

Ламме это насмешило, а Уленшпигель продолжал:

— Да ведь не я первый, не я последний согрешил по недомыслию. На свете немало выставляющих свой жир на седле остолопов, которые могли бы мне по части таких прегрешений нос утереть. Ежели мой хлыст согрешил перед твоим задом, то ты совершил еще более тяжкое преступление перед моими ногами, не пустив их бежать к девушке, которая заигрывала со мной в саду.

— Стерва ты этакая! — воскликнул Ламме. — Так это была месть?

— Мелкая, — отвечал Уленшпигель.