Портрет Дориана Грея [англ. и рус. параллельные тексты]

The expression looked different. One would have said that there was a touch of cruelty in the mouth.

Выражение было какое-то другое, -- в складке рта чувствовалась жестокость.

It was certainly strange.

Как странно!

He turned round, and, walking to the window, drew up the blind.

Отвернувшись от портрета, Дориан подошел к окну и раздвинул шторы.

The bright dawn flooded the room, and swept the fantastic shadows into dusky corners, where they lay shuddering.

Яркий утренний свет залил комнату и разогнал причудливые тени, прятавшиеся по сумрачным углам.

But the strange expression that he had noticed in the face of the portrait seemed to linger there, to be more intensified even.

Однако в лице портрета попрежнему заметна была какая-то странная перемена, она даже стала явственнее.

The quivering, ardent sunlight showed him the lines of cruelty round the mouth as clearly as if he had been looking into a mirror after he had done some dreadful thing.

В скользивших по полотну ярких лучах солнца складка жестокости у рта видна была так отчетливо, словно Дориан смотрелся в зеркало после какого-то совершенного им преступления.

He winced, and, taking up from the table an oval glass framed in ivory Cupids, one of Lord Henry's many presents to him, glanced hurriedly into its polished depths.

Он вздрогнул и, торопливо взяв со стола овальное ручное зеркало в украшенной купидонами рамке слоновой кости (один из многочисленных подарков лорда Г енри), погляделся в него.

No line like that warped his red lips.

Нет, его алые губы не безобразила такая складка, как на портрете.

What did it mean?

Что же это могло значить?

He rubbed his eyes, and came close to the picture, and examined it again.

Дориан протер глаза и, подойдя к портрету вплотную, снова стал внимательно рассматривать его.

There were no signs of any change when he looked into the actual painting, and yet there was no doubt that the whole expression had altered.

Краска, несомненно, была нетронута, никаких следов подрисовки. А между тем выражение лица явно изменилось.

It was not a mere fancy of his own. The thing was horribly apparent.

Нет, это ему не почудилось -- страшная перемена бросалась в глаза.

He threw himself into a chair, and began to think.

Сев в кресло, Дориан усиленно размышлял.

Suddenly there flashed across his mind what he had said in Basil Hallward's studio the day the picture had been finished.

И вдруг в его памяти всплыли слова, сказанные им в мастерской Бэзила Холлуорда в тот день, когда портрет был окончен.

Yes, he remembered it perfectly.

Да, он их отлично г помнил.

He had uttered a mad wish that he himself might remain young, and the portrait grow old; that his own beauty might be untarnished, and the face on the canvas bear the burden of his passions and his sins; that the painted image might be seared with the lines of suffering and thought, and that he might keep all the delicate bloom and loveliness of his then just conscious boyhood.

Он тогда высказал безумное желание, чтобы портрет старел вместо него, а он оставался вечно молодым, чтобы его красота не поблекла, а печать страстей и пороков ложилась на лицо портрета. Да, он хотел, чтобы следы страданий и тяжких дум бороздили лишь его изображение на полотне, а сам он сохранил весь нежный цвет и прелесть своей, тогда еще впервые осознанной, юности.

Surely his wish had not been fulfilled?

Неужели его желание исполнилось?

Such things were impossible.

Нет, таких чудес не бывает!

It seemed monstrous even to think of them.

Страшно даже и думать об этом.

And, yet, there was the picture before him, with the touch of cruelty in the mouth.

А между тем -- вот перед ним его портрет со складкой жестокости у губ.

Cruelty!

Жестокость?

Had he been cruel?

Разве он поступил жестоко?

It was the girl's fault, not his.

Виноват во всем пе он, виновата Сибила.

He had dreamed of her as a great artist, had given his love to her because he had thought her great.

Он воображал ее великой артисткой и за это полюбил.

Then she had disappointed him.

А она его разочаровала.

She had been shallow and unworthy.

Она оказалась ничтожеством, недостойным его любви.

And, yet, a feeling of infinite regret came over him, as he thought of her lying at his feet sobbing like a little child. He remembered with what callousness he had watched her.

Однако сейчас он с безграничной жалостью вспомнил ту минуту, когда она лежала у его ног и плакала, как ребенок, вспомнил, с каким черствым равнодушием смотрел тогда на нее.

Why had he been made like that? Why had such a soul been given to him?

Зачем он так создан, зачем ему дана такая душа?..

But he had suffered also.

Однако разве и он не страдал?

During the three terrible hours that the play had lasted, he had lived centuries of pain, aeon upon aeon of torture.

За те ужасные три часа, пока шел спектакль, он пережил столетия терзаний, вечность мук.

His life was well worth hers.

Его жизнь, уж во всяком случае, равноценна ее жизни.

She had marred him for a moment, if he had wounded her for an age.

Пусть он ранил Сибилу навек -- но и она на время омрачила его жизнь.

Besides, women were better suited to bear sorrow than men.

Притом женщины переносят горе легче, чем мужчины, так уж они создалы!

They lived on their emotions. They only thought of their emotions.

Они живут одними чувствами, только ими и заняты.

When they took lovers, it was merely to have someone with whom they could have scenes.

Они и любовников заводят лишь для того, чтобы было кому устраивать сцены.

Lord Henry had told him that, and Lord Henry knew what women were.

Так говорит лорд Генри, а лорд Генри знает женщин.

Why should he trouble about Sibyl Vane?

К чему же тревожить себя мыслями о Сибиле Вэйп?

She was nothing to him now.

Ведь она больше для него не существует.

But the picture?

Ну а портрет?

What was he to say of that?

Как тут быть?

It held the secret of his life, and told his story.

Портрет храпит тайну его жизни и может всем ее поведать.

It had taught him to love his own beauty. Would it teach him to loathe his own soul?

Портрет научил его любить собственную красоту, -- неужели тот же портрет заставит его возненавидеть собственную душу?

Would he ever look at it again?

Как ему и смотреть теперь на это полотно?

No; it was merely an illusion wrought on the troubled senses.

Нет, нет, все это только обман чувств, вызванный душевным смятением.

The horrible night that he had passed had left phantoms behind it.

Он пережил ужасную ночь -- вот ему и мерещится чтото.

Suddenly there had fallen upon his brain that tiny scarlet speck that makes men mad.

В мозгу его появилось то багровое пятнышко, которое делает человека безумным.

The picture had not changed. It was folly to think so.

Портрет ничуть не изменился, и воображать это -- просто сумасшествие.

Yet it was watching him, with its beautiful marred face and its cruel smile.

Но человек на портрете смотрел на него с жестокой усмешкой, портившей прекрасное лицо.

Its bright hair gleamed in the early sunlight. Its blue eyes met his own.

Золотистые волосы сияли в лучах утреннего солнца, голубые глаза встречались с глазами живого Дориана.

A sense of infinite pity, not for himself, but for the painted image of himself, came over him.

Чувство беспредельной жалости проснулось в сердце Дориана -- жалости не к себе, а к своему портрету.

It had altered already, and would alter more.

Человек на полотне уже изменился и будет меняться все больше!

Its gold would wither into grey.

Потускнеет золото кудрей и сменится сединой.

Its red and white roses would die.

Увянут белые и алые розы юного лица.

For every sin that he committed, a stain would fleck and wreck its fairness.

Каждый грех, совершенный им, Дорианом, будет ложиться пятном на портрет, портя его красоту...

But he would not sin.

Нет, нет, он не станет больше грешить!

The picture, changed or unchanged, would be to him the visible emblem of conscience.

Будет ли портрет меняться или нет, -- все равно этот портрет станет как бы его совестью.

He would resist temptation.

Надо отныне бороться с искушениями.

He would not see Lord Henry any more-would not, at any rate, listen to those subtle poisonous theories that in Basil Hallward's garden had first stirred within him the passion for impossible things.

И больше не встречаться с лордом Г енри -- или, по крайней мере, не слушать его опасных, как тонкий яд, речей, которые когда-то в саду Бэзила Холлуорда впервые пробудили в нем, Дориане, жажду невозможного.

He would go back to Sibyl Vane, make her amends, marry her, try to love her again.

И Дориан решил вернуться к Сибиле Вэйн, загладить свою вину. Он женится на Сибиле и постарается снова полюбить ее.

Yes, it was his duty to do so.

Да, это его долг.

She must have suffered more than he had.

Она, наверное, сильно страдала, больше, чем он.

Poor child!

Бедняжка!

He had been selfish and cruel to her.

Он поступил с ней, как бессердечный эгоист.

The fascination that she had exercised over him would return. They would be happy together.

Любовь вернется, они будут счастливы.

His life with her would be beautiful and pure.

Жизнь его с Сибилой будет чиста и прекрасна.

He got up from his chair, and drew a large screen right in front of the portrait, shuddering as he glanced at it.

Он встал с кресла и, с содроганием взглянув последний раз на портрет, заслонил его высоким экраном.

"How horrible!" he murmured to himself, and he walked across to the window and opened it.

-- Какой ужас! -- пробормотал он про себя и, подойдя к окну, распахнул его.

When he stepped out on to the grass, he drew a deep breath.

Он вышел в сад, на лужайку, и жадно вдохнул всей грудью свежий утренний воздух.

The fresh morning air seemed to drive away all his sombre passions. He thought only of Sibyl.

Казалось, ясное утро рассеяло все темные страсти, и Дориан думал теперь только о Сибиле.

A faint echo of his love came back to him.

В сердце своем он слышал слабый отзвук прежней любви.

He repeated her name over and over again.

Он без конца твердил имя возлюбленной.

The birds that were singing in the dew-drenched garden seemed to be telling the flowers about her.

И птицы, заливавшиеся в росистом саду, как будто рассказывали о ней цветам.

CHAPTER VIII
ГЛАВА VIII

It was long past noon when he awoke.

Когда Дориан проснулся, было далеко за полдень.

His valet had crept several times on tiptoe into the room to see if he was stirring, and had wondered what made his young master sleep so late.

Его слуга уже несколько раз на цыпочках входил в спальню -- посмотреть, не зашевелился ли молодой хозяин, и удивлялся тому, что он сегодня спит так долго.

Finally his bell sounded, and Victor came softly in with a cup of tea, and a pile of letters, on a small tray of old S?vres china, and drew back the olive-satin curtains, with their shimmering blue lining, that hung in front of the three tall windows.

Наконец из спальни раздался звонок, и Виктор, бесшумно ступая, вошел туда с чашкой чаю и целой пачкой писем на подносе старого севрского фарфора. Он раздвинул зеленые шелковые портьеры на блестящей синей подкладке, закрывавшие три высоких окна.

"Monsieur has well slept this morning," he said, smiling.

-- Вы сегодня хорошо выспались, мосье, -- сказал он c улыбкой.

"What o'clock is it, Victor?" asked Dorian Gray, drowsily.

-- А который час, Виктор? -- сонно спросил Дориан.

"One hour and a quarter, Monsieur."

-- Четверть второго, мосье.

How late it was! He sat up, and, having sipped some tea, turned over his letters.

-- Ого, как поздно! -- Дориан сел в постели и, попивая чай, стал разбирать письма.

One of them was from Lord Henry, and had been brought by hand that morning.

Одно было от лорда Г енри, его принес посыльный сегодня утром.

He hesitated for a moment, and then put it aside. The others he opened listlessly.

После минутного колебания Дориан отложил его в сторону и бегло просмотрел остальные письма.

They contained the usual collection of cards, invitations to dinner, tickets for private views, programmes of charity concerts, and the like, that are showered on fashionable young men every morning during the season.

Это были, как всегда, приглашения на обеды, билеты на закрытые вернисажи, программы благотворительных концертов и так далее -обычная корреспонденция, которой засыпают светского молодого человека в разгаре сезона.

There was a rather heavy bill, for a chased silver Louis-Quinze toilet-set, that he had not yet had the courage to send on to his guardians, who were extremely old-fashioned people and did not realise that we live in an age when unnecessary things are our only necessities; and there were several very courteously worded communiations from Jermyn Street money-lenders offering to advance any sum of money at a moment's notice and at the most reasonable rates of interest.

Был здесь и счет на довольно крупную сумму -- за туалетный прибор чеканного серебра в стиле Людовика Пятнадцатого (счет этот Дориан не решился послать своим опекунам, людям старого закала, крайне отсталым, которые не понимали, что в наш век только бесполезные вещи и необходимы человеку), было и несколько писем от ростовщиков с Джерминстрит, в весьма учтивых выражениях предлагавших ссудить какую угодно сумму по первому требованию и за самые умеренные проценты.