Портрет Дориана Грея [англ. и рус. параллельные тексты]

After about ten minutes he got up, and, throwing on an elaborate dressing-gown of silk-embroidered cashmere wool, passed into the onyx-paved bathroom.

Минут через десять Дориан встал и, накинув элегантный кашемировый халат, расшитый шелком, прошел в облицованную ониксом ванную комнату.

The cool water refreshed him after his long sleep.

После долгого сна холодная вода очень освежила его.

He seemed to have forgotten all that he had gone through.

Он, казалось, уже забыл обо всем, пережитом вчера.

A dim sense of having taken part in some strange tragedy came to him once or twice, but there was the unreality of a dream about it.

Только раздругой мелькнуло воспоминание, что он был участником какой-то необычайной драмы, но вспоминалось это смутно, как сон.

As soon as he was dressed, he went into the library and sat down to a light French breakfast, that had been laid out for him on a small round table close to the open window.

Одевшись, он прошел в библиотеку и сел за круглый столик у раскрытого окна, где для него был приготовлен легкий завтрак на французский манер.

It was an exquisite day.

День стоял чудесный.

The warm air seemed laden with spices.

Теплый воздух был насыщен пряными ароматами.

A bee flew in, and buzzed round the blue-dragon bowl that, filled with sulphur-yellow roses, stood before him.

В комнату влетела пчела и, жужжа, кружила над стоявшей перед Дорианом синей китайской вазой с желтыми розами.

He felt perfectly happy.

И Дориан чувствовал себя совершенно счастливым.

Suddenly his eye fell on the screen that he had placed in front of the portrait, and he started.

Но вдруг взгляд его остановился на экране, которым он накануне заслонил портрет, -- и он вздрогнул.

"Too cold for Monsieur?" asked his valet, putting an omelette on the table. "I shut the window?"

-- Мосье холодно? -- спросил лакей, подававший ему в эту минуту омлет.-- Не закрыть ли окно?

Dorian shook his head.

Дориан покачал головой.

"I am not cold," he murmured.

-- Нет, мне не холодно.

Was it all true?

Так неужели же все это было на самом деле?

Had the portrait really changed?

И портрет действителБно изменился?

Or had it been simply his own imagination that had made him see a look of evil where there had been a look of joy?

Или это игра расстроенного воображения, и ему просто показалось, что злобное выражение сменило радостную улыбку на лице портрета?

Surely a painted canvas could not alter?

Ведь не могут же меняться краски на полотне!

The thing was absurd.

Какой вздор!

It would serve as a tale to tell Basil some day. It would make him smile.

Надо будет как-нибудь рассказать Бэзилу -- это его изрядно позабавит!

And, yet, how vivid was his recollection of the whole thing!

Однако как живо помнится все!

First in the dim twilight, and then in the bright dawn, he had seen the touch of cruelty round the warped lips.

Сначала в полумраке, потом в ярком свете утра он увидел ее, эту черту жестокости, искривившую рот.

He almost dreaded his valet leaving the room.

И сейчас он чуть не со страхом ждал той минуты, когда лакей уйдет из комнаты.

He knew that when he was alone he would have to examine the portrait.

Он знал, что, оставшись один, не выдержит, непременно примется снова рассматривать портрет.

He was afraid of certainty.

И боялся узнать правду.

When the coffee and cigarettes had been brought and the man turned to go, he felt a wild desire to tell him to remain.

Когда лакей, подав кофе и папиросы, шагнул к двери, Дориану страстно захотелось остановить его.

As the door was closing behind him he called him back.

И не успела еще дверь захлопнуться, как он вернул Виктора.

The man stood waiting for his orders.

Лакей стоял, ожидая приказаний.

Dorian looked at him for a moment.

Дориан с минуту смотрел на него молча.

"I am not at home to anyone, Victor," he said, with a sigh.

-- Кто бы ни пришел, меня нет дома, Виктор, -сказал он наконец со вздохом.

The man bowed and retired.

Лакей поклонился и вышел.

Then he rose from the table, lit a cigarette, and flung himself down on a luxuriously-cushioned couch that stood facing the screen.

Тогда Дориан встал изза стола, закурил папиросу и растянулся на кушетке против экрана, скрывавшего портрет.

The screen was an old one, of gilt Spanish leather, stamped and wrought with a rather florid Louis-Quatorze pattern.

Экран был старинный, из позолоченной испанской кожи с тисненым, пестро раскрашенным узором в стиле Людовика Четырнадцатого.

He scanned it curiously, wondering if ever before it had concealed the secret of a man's life.

Дориан пристально всматривался в него, спрашивая себя, доводилось ли этому экрану когда-нибудь прежде скрывать тайну человеческой жизни.

Should he move it aside, after all?

Что же -- отодвинуть его?

Why not let it stay there?

А не лучше ли оставить на месте?

What was the use of knowing?

Зачем узнавать?

If the thing was true, it was terrible.

Будет ужасно, если все окажется правдой.

If it was not true, why trouble about it?

А если нет, -- так незачем и беспокоиться.

But what if, by some fate or deadlier chance, eyes other than his spied behind, and saw the horrible change?

Ну а если по роковой случайности чей-либо посторонний глаз заглянет за этот экран и увидит страшную перемену?

What should he do if Basil Hallward came and asked to look at his own picture?

Как быть, если Бэзил Холлуорд придет и захочет взглянуть на свою работу?

Basil would be sure to do that.

А Бэзил непременно захочет...

No; the thing had to be examined, and at once.

Нет, портрет во что бы то ни стало надо рассмотреть еще раз -- и немедленно.

Anything would be better than this dreadful state of doubt.

Нет ничего тягостнее мучительной неизвестности.

He got up, and locked both doors.

Дориан встал и запер на ключ обе двери.

At least he would be alone when he looked upon the mask of his shame.

Он хотел, по крайней мере, быть один, когда увидит свой позор!

Then he drew the screen aside, and saw himself face to face.

Он отодвинул в сторону экран и стоял теперь лицом к лицу с самим собой.

It was perfectly true. The portrait had altered.

Да, сомнений быть не могло: портрет изменился.

As he often remembered afterwards, and always with no small wonder, he found himself at first gazing at the portrait with a feeling of almost scientific interest.

Позднее Дориан частои всякий раз с немалым удивлением -- вспоминал, что в первые минуты он смотрел на портрет с почти объективным интересом.

That such a change should have taken place was incredible to him. And yet it was a fact.

Казалось невероятным, что такая перемена может произойти, -- а между тем она была налицо.

Was there some subtle affinity between the chemical atoms, that shaped themselves into form and colour on the canvas, and the soul that was within him?

Неужели же есть какое-то непостижимое сродство между его душой и химическими атомами, образующими на полотне формы и краски?

Could it be that what that soul thought, they realized?-that what it dreamed, they made true?

Возможно ли, что эти атомы отражают на полотне все движения души, делают ее сны явью?

Or was there some other, more terrible reason?

Или тут кроется иная, еще более страшная причина?

He shuddered, and felt afraid, and, going back to the couch, lay there, gazing at the picture in sickened horror.

Задрожав при этой мысли, Дориан отошел и снова лег на кушетку. Отсюда он с ужасом, не отрываясь, смотрел на портрет.

One thing, however, he felt that it had done for him.

Утешало его только сознание, что коечему портрет уже научил его.

It had made him conscious how unjust, how cruel, he had been to Sibyl Vane.

Он помог ему понять, как несправедлив, как жесток он был к Сибиле Вэйн.

It was not too late to make reparation for that.

Исправить это еще не поздно.

She could still be his wife.

Сибила станет его женой.

His unreal and selfish love would yield to some higher influence, would be transformed into some nobler passion, and the portrait that Basil Hallward had painted of him would be a guide to him through life, would be to him what holiness is to some, and conscience to others, and the fear of God to us all.

Его эгоистичная и, быть может, надуманная любовь под ее влиянием преобразится в чувство более благородное, и портрет, написанный Бэзилом, всегда будет указывать ему путь в жизни, руководить им, как одними руководит добродетель, другими -- совесть и всеми людьми -- страх перед богом.

There were opiates for remorse, drugs that could lull the moral sense to sleep.

В жизни существуют наркотики против угрызений совести, средства, усыпляющие нравственное чутье.

But here was a visible symbol of the degradation of sin.

Но здесь перед его глазами -- видимый символ разложения, наглядные последствия греха.

Here was an ever-present sign of the ruin men brought upon their souls.

И всегда будет перед ним это доказательство, что человек способен погубить собственную душу.

Three o'clock struck, and four, and the half-hour rang its double chime, but Dorian Gray did not stir.

Пробило три часа, четыре. Прошло еще полчаса, а Дориан не двигался с места.

He was trying to gather up the scarlet threads of life, and to weave them into a pattern; to find his way through the sanguine labyrinth of passion through which he was wandering.

Он пытался собрать воедино алые нити жизни, соткать из них какой-то узор, отыскать свой путь в багровом лабиринте страстей, где он блуждал.

He did not know what to do, or what to think.

Он не знал, что думать, что делать.

Finally, he went over to the table, and wrote a passionate letter to the girl he had loved, imploring her forgiveness, and accusing himself of madness.

Наконец он подошел к столу и стал писать пылкое письмо любимой девушке, в котором молил о прощении и называл себя безумцем.

He covered page after page with wild words of sorrow, and wilder words of pain.

Страницу за страницей исписывал он словами страстного раскаяния и еще более страстной муки.

There is a luxury in self-reproach.

В самобичевании есть своего рода сладострастие.

When we blame ourselves we feel that no one else has a right to blame us.

И когда мы сами себя виним, мы чувствуем, что никто другой не вправе более винить нас.

It is the confession, not the priest, that gives us absolution.

Отпущение грехов дает нам не священник, а сама исповедь.

When Dorian had finished the letter, he felt that he had been forgiven.

Написав это письмо Сибиле, Дориан уже чувствовал себя прощенным.

Suddenly there came a knock to the door, and he heard Lord Henry's voice outside.

Неожиданно постучали в дверь, и он услышал голос лорда Генри.

"My dear boy, I must see you.

-- Дориан, мне необходимо вас увидеть.

Let me in at once.

Впустите меня сейчас же!

I can't bear your shutting yourself up like this."

Что это вы вздумали запираться?

He made no answer at first, but remained quite still.

Дориан сначала не отвечал и не трогался с места.

The knocking still continued, and grew louder.

Но стук повторился, еще громче и настойчивее.

Yes, it was better to let Lord Henry in, and to explain to him the new life he was going to lead, to quarrel with him if it became necessary to quarrel, to part if parting was inevitable.

Он решил, что, пожалуй, лучше впустить лорда Генри. Надо объяснить ему, что он, Дориан, отныне начнет новую жизнь. Он не остановится и перед ссорой с Г арри или даже перед окончательным разрывом, если это окажется неизбежным.

He jumped up, drew the screen hastily across the picture, and unlocked the door.

Он вскочил, поспешно закрыл портрет экраном и только после этого отпер дверь.

"I am so sorry for it all, Dorian," said Lord Henry, as he entered. "But you must not think too much about it."

-- Ужасно все это неприятно, Дориан, -- сказал лорд Генри, как только вошел.-- Но вы старайтесь поменьше думать о том, что случилось.

"Do you mean about Sibyl Vane?" asked the lad.

-- Вы хотите сказать -- о Сибиле Вэйн?спросил Дориан.

"Yes, of course," answered Lord Henry, sinking into a chair, and slowly pulling off his yellow gloves. "It is dreadful, from one point of view, but it was not your fault.

-- Да, конечно. Лорд Генри сел и стал медленно снимать желтые перчатки.-- Вообще говоря, это ужасно, но вы не виноваты.

Tell me, did you go behind and see her, after the play was over?" "Yes."

Скажите... вы после спектакля ходили к ней за кулисы? -- Да.

"I felt sure you had.

-- Я так и думал.

Did you make a scene with her?"

И вы поссорились?

"I was brutal, Harry-perfectly brutal.

-- Я был жесток, Гарри, бесчеловечно жесток!

But it is all right now.

Но сейчас все уже в порядке.

I am not sorry for anything that has happened. It has taught me to know myself better."

Я не жалею о том, что произошло, -- это помогло мне лучше узнать самого себя.

"Ah, Dorian, I am so glad you take it in that way!