Ее незабываемый испанец

Дженни

Я смотрела на красивое жестокое лицо Кона. Он не мог сказать это всерьез. Теперь, когда Кон показал мне эту комнату, я еще лучше понимала его. Он был изуродован своим отцом. Я знала, как его вылечить, но он слишком сильно заботился обо мне.

Я проигнорировала его слова.

— Значит, ты веришь своему отцу-психопату, а не мне?! — Я не пыталась скрыть свой гнев. — Ты это хочешь сказать? Он сказал тебе, что ты такой же, как он, и поэтому ты ему веришь?

Взгляд Кона сверкнул, острый и непреклонный.

— Ты думаешь, это только из-за его слов? Я всегда боролся за то, чтобы контролировать свои эмоции.

— Потому что тебя никогда не учили, как справляться со своими эмоциями! — перебила я, внезапно разозлившись. Не на Константина, а на его отца, который оставил на его душе уродливые шрамы. И на брата, который бросил его. — Тебя воспитал психопат, Кон. Неудивительно, что ты думаешь, что все твои чувства токсичны.

— Я не могу подвергать тебя риску. — В его голосе звучала железная нотка.

Я чувствовала, как будто у меня в горле застрял камень, из-за которого было трудно дышать, глотать, и все, чего я хотела, — это броситься в объятия Кона. Сказать ему, что все в порядке, что мы можем поговорить об этом позже, если он даст нам еще несколько дней счастья. Но я не могла сдаться. Если бы я хотела заполучить его — если бы я вообще хотела иметь с ним какие-то отношения, — я не могла позволить ему отдалиться от меня. Если Константин не собирается сражаться за нас, тогда это сделаю я.

— Я уверена, что в твоих мыслях это звучит великолепно, — сказала я, — уверена, ты считаешь, что поступаешь очень благородно. Но это всего лишь предлог, не так ли? Это просто отговорка, чтобы оставить все как есть. Ты боишься перемен, предстоящих трудностей и не желаешь работать над собой. Пойми, ты защищаешь не меня, ты защищаешь себя!

Черный огонь вспыхнул в глазах Кона.

— Ты действительно думаешь, что вправе говорить мне это?

— Я вправе говорить тебе все, что захочу, — не сдерживая ярость, сказала я, понимая, что мне приходится сражаться не только с ним, но и с Доминго, который поселился в сознании Константина и продолжает управлять им, — потому что я люблю тебя и хочу тебя. Я хочу быть рядом с тобой до конца своей жизни. Я хочу, чтобы мы были семьей, и я думаю, ты тоже этого хочешь.

Я пристально смотрела на Константина, позволяя ему увидеть глубину того, что я чувствовала к нему, увидеть мою любовь к нему во всей ее болезненной красе.

— Но ты все еще позволяешь своему отцу принимать решения за тебя, Кон. И ты все еще веришь его лжи. И если ты этого не видишь, то только потому, что не хочешь.

Ярость, пылавшая во взгляде Кона, сменилась растерянностью. Внезапно он оказался передо мной, его теплые руки обхватили мое лицо с такой нежностью, что я чуть не заплакала. Даже в ярости он был нежен.

— Я не могу, — сказал Кон, как будто слова были вырваны из него. — Я не могу так рисковать. Ты и наш малыш… вы бесценны. Я не могу… Яне…

— Ты можешь рискнуть. Ты можешь. И если ты не можешь доверять себе — доверься мне. Доверься моей любви к тебе.

Его пристальный взгляд искал мой, и я увидела в нем отчаяние. Я хотела сказать ему, что все в порядке, что его любовь — это не то, чего нужно бояться. Но я не успела. Я увидела, как его глаза изменились, и поняла, что он уже принял решение. И я не могла сказать ничего, чтобы это решение изменить.

Кон думал, что таким способом защищает меня и нашего ребенка, так почему бы не позволить ему поверить в это? Почему бы не позволить ему обрести это душевное спокойствие? Это было больно. Это было так больно! Но это было всего лишь разбитое сердце. Ничего особенного.

— Ладно, — только и смогла проговорить я.

Мускул дрогнул на лице Кона, но он уже отступал от меня, в его взгляде был лед. Лед пронизывал его душу насквозь.

— Не плачь, Дженни, — Кон отпустил меня и отступил назад, — так будет лучше.

Я могла бы развернуться и уйти без промедления. Но я хотела дать ему последнюю вещь, которую он мог бы унести, частичку себя, которую он мог бы взять с собой, куда бы он ни пошел. Чтобы он знал, что, по крайней мере, в этом мире есть один человек, который заботится о нем.

Из моих глаз хлынули слезы, и я не стала сдерживать их, потому что эти слезы были для него.

— Я люблю тебя, — четко сказала я. — Я так сильно люблю тебя, Константин Сильвер, и ты ничего не можешь сделать, чтобы это изменить! Ты не можешь сделать ничего такого, что заставило бы меня любить тебя меньше.

Выражение его лица изменилось, трещина в его ледяной отстраненной маске позволила мне мельком увидеть что-то расплавленное и бушующее под ней.

— Дженни, я…

— Нет, — перебила я. — Нет. Я еще не закончила. Я хочу, чтобы ты знал: в этом мире будут два человека, — я положила ладонь на живот, чтобы Кон понял, кого еще я имела в виду, — которые любят тебя беззаветно и безоговорочно.

Этот бушующий вулкан в его глазах ярко вспыхнул на одно сияющее мгновение. Затем Кон отвел взгляд, а когда снова посмотрел на меня, эмоций уже не было. Ледяной Константин Сильвер снова одержал победу.

— Пожалуйста, не беспокойся о деньгах, — сказал он, как будто не слушал меня. — Ты и ребенок будете финансово обеспечены. Я позабочусь об этом.

Слезы потекли по моим щекам.

— Ты, наверное, тоже не захочешь это слышать, но я все равно это скажу. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя любили. И ты заслуживаешь любить сам.

Его лицо оставалось бесстрастным.

— Может быть, — проговорил Кон безучастно. — Может, и нет.

Я подошла к нему и подняла руку, желая прикоснуться к нему в последний раз. Я провела пальцами по его подбородку, чувствуя тепло его кожи. Кон ничего не сказал, его большое, мощное тело напряглось, как заведенная пружина.

— Я уйду, но знай, что я тебя не оставлю, — мягко сказала я. — Я никогда не покину тебя, по крайней мере мысленно. Я буду рядом, когда понадоблюсь тебе, Кон, и наш ребенок тоже.

Тогда я отчетливо поняла, что переубеждать Кона бессмысленно. Если он захочет быть со мной, пусть это будет его решение. Я не хотела просить или уговаривать.

Я убрала руку с его лица и покинула его тайное убежище. Вышла из коттеджа и, не разбирая дороги, по тропе пошла к дому. Я не пыталась сдержать слез, они ручьями текли по моим щекам. Я позволила им пролиться без остатка.

Глава 20