Последний бастион – 2. Бремя белых

Картинки из прошлого, Родезия, зима 1979 года

— Так все-таки — почему бы вам не приобрести здесь дом и не приезжать сюда хотя бы на лето? Я даже вам подарю дом, только чтобы чаще видеть Эда…

— Ну, что вы, мистер Дейв… Мы и так здесь почти нелегально. Джон каждый раз, когда узнает, что я еду в вам, такое устраивает… Он категорически против…

— Ну, он пускай против, это наши с ним дела. Но ты же понимаешь, дочка — гораздо лучше растить сына на природе, на натуральных продуктах, там, где пахнет не бензином, а навозом. Скажи, ведь Эдриану нравится здесь…

— Ну…

— Нравится, нравится… И тебе нравится — хоть ты и родилась далеко отсюда… Эта страна, дочка… — старик задумался, подыскивая правильные слова — это страна гордых и свободных людей. Мы живем здесь так, как жили наши предки, полагаясь только на себя и ни на кого другого. Так что подумай — мое предложение остается в силе, даже если сейчас ты не можешь сказать "да".

— Хорошо, мистер Дейв… — покладисто кивнула Марина

— Ну, а теперь расскажи мне о Джоне. Он ведь мне и письма не напишет… Все еще в морской пехоте?

— Уже сержант. Его в какую-то специальную экспедиционную группу взяли, он почти дома из-за этого не бывает. Постоянно в командировках на военных базах, Япония, Гавайи, Ближний Восток. Я его и не вижу почти…

— Экий молодец… — старый Дейв де Вет поджал губы, оценивая своего блудного сына — вырастил героя на свою голову. Да и на твою тоже. Мужчина должен быть вместе с семьей, защищать ее — и свою родную землю тоже. А он — за чужую геройствует…

Марина Фраскетти внимательно посмотрела на изборожденное морщинами, загорелое лицо своего свекра — и вдруг отчетливо поняла, что за старческим брюзжанием и ворчанием Дейв де Вет скрывает то, что гордится своим сыном. Гордится — где бы тот ни служил…

— Каждый выбирает свою судьбу…

— И за нее отвечает… — пробормотал Дейв де Вет — он, кстати, не знает, что с Эдрианом тут приключилось?

Марина закатила глаза

— Если бы знал — у нас во дворе уже разворачивалась бы десантно-штурмовая операция…

— Вот как? Ну, у нас десантники тоже — грех жаловаться. Ладно. Поедешь проведать — возьми гостинцев на кухне.

— Врачи не разрешат. После аппендицита то.

— Много эти врачи понимают. Я вот последний раз у врача семь лет назад был — деньги на ветер выкинул… — пробурчал Дейв де Вет, чтобы хоть что-то сказать…

Это был последний год. Тогда мы приехали с мамой в Родезию на новый год и задержались погостить — все равно отец должен был вернуться из очередной командировки не раньше апреля. Последний год жизни моей мамы. Последний год жизни страны под названием Родезия. Последний год моего детства. Последний год счастья…

Прошлый раз она опоздала и теперь, наученная горьким опытом, приехала заранее, едва ли не за полчаса до момента отправления охраняемой колонны. Оставалось время еще поболтать, узнать последние местные новости — ни один итальянец не упустит возможности поболтать. А про итальянок и говорить не стоит…

Ситуация в стране становилась все хуже и хуже. Если даже в семьдесят пятом году можно было ездить по дорогам в одиночку — только взяв с собой свой автомат — то сейчас повстанцы начали применять новую тактику. Проигрывая в открытых схватках с родезийскими десантниками и стрелками, теряя людей, террористы начали закладывать мины на дороге. Это тебе не встречный бой с десантом — просто ночью вышел на дорогу, поработал лопатой, установил мину, замаскировал — и все. Кто попадет на эту мину — военный транспорт или гражданский, неважно. Особенной популярностью пользовались советские мины типа ТМ-62, весом по десять килограммов каждая. Они предназначались для танков и наезд на них обычного Лендровера означала гибель всех, кто находился в машине. Советский союз поставлял эти мины террористам в избытке — благо у мин был срок хранения и те мины, у которых он истекал не уничтожали, а просто бесплатно дарили "братским народам Африки, борющимся против угнетения и апартеида". То, что в Родезии апартеида не было, а черных в армии служило не меньше чем белых, террористов и их марксистских идеологов ничуть не смущало — угнетенные негры и все тут!

Поэтому, сейчас все фермеры ездили только в колоннах. Первым шло многотонное бронированное чудовище — самодельный минный тральщик, кроме него в колонне были еще одна- две машины с солдатами и пулеметами — на случай нападения из засады. Так и ездили — как будто по чужой земле…

Сегодня колонна шла быстрее обычного, видимо у минного тральщика перебрали мотор. Так он с трудом выдавал двадцать километров в час, при этом чихая и обдавая сизым дымом всю округу, добираться до Солсбери с таким вот "прикрытием", дыша гарью было настоящим мучением. Сегодня же они добрались до Солсбери, когда было еще два часа дня…

Больницы в Солсбери были, на удивление Мартины даже чем-то лучше, чем в ее родной Италии. Строили их британцы, а когда Южная Родезия отделилась от Британии — уровень они старались не только поддержать, но и превзойти. Современные, недавно построенные здания, белый персонал, оборудование, лекарства — все если и немного хуже, чем в Европе, но уж явно лучше всех окружающих стран, за исключением, может быть, ЮАР.

Эдриана уже прооперировали — вырезали аппендицит, и она нашла его в общей палате — на четверых. Там, кроме него было еще трое мальчишек, один белый и двое темнокожих и они сосредоточенно что-то рисовали в альбоме, который она привезла последний раз. Ни про какую дискриминацию по расовому признаку и речи не шло, дети не воспринимали свой цвет кожи как отличительный признак, им это и в голову не приходило. Да и взрослые здесь не пытались объяснять детям, чем один цвет кожи лучше другого. Марина вздохнула, в который раз удивляясь, насколько лжива та информация, которую публикуют о Родезии в американских средствах массовой информации. Интересно, те репортеры, что взахлеб пишут о концлагерях вместо деревень, об этнических чистках — сами хоть раз были в этой части Африки? Или бумага как всегда все стерпит? Марина сама по образованию была журналистом, благодаря этому попала в Родезию и познакомилась с Джоном — и сейчас ей было просто стыдно за коллег по перу и за то, что они пишут…

— Как ты, кадет? — спросила она от двери. Обращение "кадет" к сыну казалось ей диковатым, но так обращались к Эдриану в морской пехоте сослуживцы отца, когда тот брал его с собой в часть. А морские пехотинцы для Эдриана были самым большим авторитетом в жизни, больше чем мать, дедушка, бабушка и все остальные. Каждый раз, когда они были в Штатах, Эдриан не отставал от отца, пока тот не брал его с собой на службу. И вопроса, кем ему дальше быть в этой жизни даже не стояло…

— Нормально! — Эдриан вскочил с кровати, побежал к матери — видишь, все нормально! Я уже и ходить могу!

— Стой, стой… — засмеялась Марина — а доктор разрешил тебе вставать?

— Мужчина не должен валяться на госпитальной койке! — с уморительно серьезным видом заявил Эдриан

Марина вздохнула. Спрашивать, где он этого набрался, было излишним…

— Мужчина не должен… — вывернулась Марина — а раненый мужчина должен, иначе он не сможет вовремя вернуться в часть. Так что — иди, ложись.

Марина села на кровать, посмотрела, что рисуют дети — стрельба, взрывы, человечки под куполами парашютов. Она вздохнула — других тем для рисования в Родезии было мало, только природа и война…

— Мам?

— Что?

— А почему папа со своим отрядом не придет сюда и не прогонит терров? Я спрашивал у дяди Ника, а он только засмеялся…

— Дядя Ник? Кто это?

— Дядя Ник — командир папы! Ну, новый, большой такой, больше папы, обритый наголо, у него еще шрам на лице, вот здесь. И медали — правда, он их не носит, но мне показал. Он так интересно про Вьетнам рассказывал. И обещал разрешить мне покататься на вертолете следующий раз, когда я приеду в часть. А когда я спросил, почему он не прилетит сюда и не прогонит терров, он только засмеялся и подмигнул…

Терры… Слэнг войны, который в Родезии знали все, даже малые дети. От войны нельзя было спрятаться никуда…

— Наверное потому, что дяде Нику мистер президент США должен отдать приказ сделать это. Дядя Ник военный, как и твой папа и он должен подчиняться приказам. А мистер президент не хочет отдавать такой приказ.

— Но почему? — в глазах Эдриана светилось недоумение — разве американские морские пехотинцы не должны бороться с плохими парнями?

— Должны…

Эдриан задумался…

— Мам, знаешь что! Когда я вернусь в Штаты, я напишу мистеру президенту письмо. Он его прочитает и обязательно пошлет дядю Ника, пару и других морских пехотинцев прогнать отсюда терров…

Из больницы Марина вышла через час. Дети забросали ее вопросами об Италии, об Америке, о других странах, где она была в поисках репортажей. Удивительно, но темнокожие дети говорили по-английски и по уровню развития, по образованности ничем не отличались от белых — неудивительно, с всеобщим образованием то…

Ехать в поместье было уже поздно, ночью в буше передвигались только военные. Можно переночевать у Роджера, у него квартира неподалеку. Да, именно так она и поступит. Но сначала, надо зайти в супермаркет, пока он не закрылся, купить то, что нужно в поместье. Когда еще в город выберешься…

У дверей супермаркета Марина Фраскетти столкнулась с молодым, хорошо одетым чернокожим, тот так спешил, что чуть не сбил ее с ног. Скомкано извинившись, тот побежал дальше. Пожав плечами, Марина прошла через вращающиеся двери и поднялась на второй этаж, где продавалась детская одежда. К выписке Эдриану нужна новая, растет как на дрожжах…

Через пять минут две противотанковые мины ТМ-62, лежавшие в большой картонной коробке в углу одного из торговых отделов, в которых детонаторы были заменены на часовой механизм, превратили маму и еще двадцать человек в кровавое месиво…

После всего этого отец, приехав на похороны, страшно разругался с дедом. До сих пор не забыл их крики — они думали, что я спал — но я не спал. Я все слышал. И все понимал…

В Родезию мы больше не ездили, отец даже думать запретил о Родезии. Домом мне стал корпус морской пехоты США — отец не хотел нанимать няню, он вообще больше никогда не привел ни одну женщину в наш дом. Воспитывал меня папа, дядя Ник, женщины из офицерского городка, где мы жили. Хоть в США нет такого понятия — но я стал сыном полка. Верней сыном специальной экспедиционной группы Корпуса морской пехоты США.

А через несколько лет погиб дядя Ник — у него было двое своих мальчишек, Том и Джон и мы были как братья. Он, а также еще двести сорок наших морпехов, погибли в Бейруте, страшным осенним днем двадцать третьего октября 1983 года, когда грузовик, начиненный пятью тоннами взрывчатки, протаранил ворота и взорвался у знания штаба миротворческой миссии. Идиоты, пославшие американских морпехов замирять разорванный гражданской войной город, приказали держать оружие незаряженным — когда грузовик пошел на прорыв, никто просто не успел зарядить оружие и открыть огонь. И тогда уже моему папе пришлось стать отцом всем нам троим. Почти сразу после этого мы втроем поступили в кадетскую школу-интернат, а папа поступил в офицерскую школу, решил стать офицером. Дальше пути наши разошлись, Том стал военным летчиком, сейчас уже подполковник, а Джон служит в пятой группе боевых пловцов, последнее, что я о нем знаю — Ирак, сто двадцать первая группа особого назначения. Мне же выпало уйти из армии, всегда бывшей для меня домом и снова оказаться в Родезии — стране, которую я помнил и тайно любил до сих пор. Стране, которой больше нет…