Ангел в эфире

Настя согласно кивает, а в конце визита интересуется невзначай:

— Скажите, а почему вы выбрали именно меня?

Гайдуков осторожно скалит свои ровно-белые, только что от лучшего протезиста зубы:

— А разве вам муж ничего не говорил?

— Нет. — Девушка хмурится при упоминании об Игоре Ильиче.

— Тогда вам лучше спросить у него, — намекающе улыбается президентский помощник.

После недавнего скандала, когда дело чуть было не дошло до драки, Настя вообще боится разговаривать с мужем. Она явно избегает его, предпочитая худой мир доброй ссоре.

Вы думаете, недавний семейный скандал сколько-нибудь повлиял на него и он перестал хотя бы идиотически сюсюкать с ребенком? Ничуть не бывало! Как будто бы она не просила изменить его дурацкую манеру общения с дочерью, как будто не объясняла ему всю пагубность подобного поведения! Как будто она вообще ничего не говорила ему! Как будто она не имела права что-либо требовать от него!

Игорь Ильич поступает назло ей. Посмотреть только, как он вытягивает девочку из кроватки, когда она еще не совсем проснулась, как перед завтраком сует ей в рот конфету, как, не стесняясь жены, принимается за свои глупые игры и ребяческие смешки! Он балует ребенка совершенно невыносимо, так что, когда Настя хочет взять дочь на руки, девочка обиженно морщит лицо и вырывается от нее к отцу. Тянет к нему ладошки.

Попав в его объятия, она заливисто смеется, отворачивая от матери улыбчивое личико. Но, едва Настя возвращает себе ребенка, чтобы покормить завтраком, Алина оскорбленно сучит ногами, неожиданно сильно извиваясь в руках. Только когда Игорь Ильич уходит, она вынужденно смиряется с материной властью. Но когда отца нет поблизости, дочка из капризного маленького чудовища мигом превращается в идеальное дитя. Послушно ложится в кроватку, засыпает сразу, без укачивания, без многочасовых песенок осипшим голосом…

Алина вообще чудесный ребенок, когда его нет. Вот если бы его не было совсем!

Вопрос, почему для эфира с президентом выбрали именно ее, зудит, царапая Насте внутренности. Тогда она решается узнать ответ на него у Шумского. Он знает все и про всех. Только захочет ли сказать правду…

В кабинете ее названого дядюшки, как всегда, царит легкий кавардак, — бронированный сейф открыт нараспашку (зачем дирекции детского вещания нужен бронированный сейф, непонятно), кассеты без наклеек свалены на дне глубокого ящика. Настя посматривает в утробу сейфа, с трудом удерживаясь от вопроса. А Шумский, торопливо прикрыв дверцу, вдруг начинает извиняться — по поводу своей фразы, прозвучавшей в программе Ельцовой.

— Я не имел в виду ничего такого, — уверяет он. — Меня спросили, что я думаю насчет твоего интервью с Земцевым — того, самого первого, еще до его премьерства, а я сказал, что интервью получилось прекрасным, потому что у тебя с ним прекрасные отношения. Но клянусь, ничего такого я не имел в виду! Они просто вырезали конец фразы и состыковали ее так, что мои слова приобрели совершенно иной смысл. Прости, милая, но я ни в чем не виноват…

Настя делает вид, что верит ему. На самом деле ее интересует совсем другое.

— Дядя Захар, — произносит она с родственной лаской, — как ты думаешь, почему вести президентский эфир пригласили именно меня? Обычно в таких случаях Администрация приглашает кадры с федеральных каналов.

Шумский тревожно бегает глазами в поисках ответа.

— Потому что ты лучшая! — с унтер-офицерской честностью заявляет он, простодушно просияв лицом.

Однако Насте нужны не льстивые комплименты, а информация, достоверная информация. Старому сплетнику, поднаторевшему в подковерных играх, в тайных ходах и явной дружбе, наверняка все известно!

— Скорее всего, муж, — с легкомысленным смешком произносит Настя, — хотел сделать мне приятный сюрприз ко второй годовщине свадьбы… Ведь так?

— Что-то вроде того, — соглашается дядя Захар. — Тем более еще до назначения Земцева было решено, что Администрация в качестве платы за свержение премьера окажет Цыбалину определенные услуги. Вот и рассчитались, чем смогли…

— Понятно, — раздумчиво тянет Настя.

Значит, ее пригласили вести эфир вовсе не потому, что она лучшая. Значит, за ее успех было заплачено звонкой монетой — но монетой не реальной, а телевизионной. По сути — той же самой «джинсой».

Ничего, она сумеет воспользоваться выпавшим шансом!

…Все же интересно, зачем Шумскому сейф с кассетами? Что там — детские передачи сугубой важности, ценные записи, которые как зеницу ока берегут от злобных конкурентов?

Странно, эти кассеты в сейфе… А ведь Настя однажды наблюдала, как ее муж передавал Шумскому одну такую кассету, на что тот бессловно подмигнул в ответ, пряча черный прямоугольник в портфель… С чего бы им скрытничать?

Странно, очень странно…

Несколько дней Настя проводит в тягостном раздумье, не зная, на что решиться. Все это невыносимо. Да, невыносимо! В прессе Плотникову уже в открытую называют любовницей премьера — а ее мужу хоть бы хны! Он ни словом не обмолвился в ее защиту. Ни словом!

Нет, обмолвился…

Вечером, когда она готовилась ко сну, муж тактично постучал в дверь ее спальни.

— Ты не спишь? — спросил, приоткрыв створку.

— Еще нет, — проговорила она, торопливо запахнув на груди халат.

Он положил перед ней распечатки рейтингов по столице и среднесуточной доли аудитории. Неожиданно их канал вышел на третье место.

— Видишь? — спросил Игорь Ильич, зримо ликуя.

— Очень рада, — холодно ответствовала Настя.

— Сама того не ведая, Ельцова оказала нам гигантскую услугу… — заметил он, мелко посмеиваясь. — Если бы этого скандала не было, его стоило бы выдумать.

Настя резко обернулась, ожидая прочитать на лице мужа оскорбленное супружеское чувство, озабоченность, тревогу или что-то в этом роде… Но ничего подобного не было.

Через пару недель рейтинги неумолимо поползли вниз — народный интерес, вызванный связью телезвезды и премьера, постепенно сошел на нет.

— Я так и думала, — пожала плечами Настя, когда муж пригласил ее в свой кабинет для делового разговора. — Поболтают и забудут. Эти моськи могут сколько угодно тявкать на слона!

— Мы не слоны, — возразил Игорь Ильич. — Ты должна понимать, если рейтинг упадет — нам придется снизить расценки на рекламу.

Но Настю не волновало грядущее снижение расценок, на ее личном благосостоянии доходы канала почти не отражались: ее долларовая зарплата, твердо зафиксированная в контракте, ежемесячно капала на банковский счет, почти не расходуясь, — разве что на подарки Алине да на скупые супружеские подношения к дням рождения, сделанные более из приличия, чем из желания порадовать драгоценную половину.

— Конечно, — раздраженно заметил Игорь Ильич. — Ты отчитала текст — и пошла себе домой, у тебя голова ни о чем не болит. Но если бы ты знала, во сколько мне обходится ведущая Плотникова…

— Во сколько же вам обходится плохая ведущая Плотникова? — прищурилась Настя, вспомнив давнюю ресторанную беседу.

Муж промолчал.

— Нам надо удержать рейтинг, — произнес он, закруглив паузу.

— Каким образом? — пожала плечами Настя. — Кардинально изменить манеру подачи материала? Но зритель уже привык к имиджу программы, так что, погнавшись за журавлем, можно упустить банальную синицу. Что еще… Развивать корреспондентскую сеть? Дорого, дешевле покупать материалы у других каналов…

— Есть более простые способы… — деловито заметил Игорь Ильич.

— Какие?

— Пиар, — ответил он.

— Что ты под этим подразумеваешь? — поморщилась Настя. — Грязное белье? Статьи в газетах о том, что Плотникова на вечеринке подралась со своей соперницей Ларионовой? Или подложила Ельцовой шпильку в туфлю? Выплеснула стакан сока в лицо? Смешно и глупо!

— Нет, зачем же… — рассудительно произнес Цыба-лин. — Все это, конечно, ерунда… Но вот если ты вдруг появишься с Земцевым на официальном приеме, то это подстегнет интерес к вашим отношениям и, соответственно, к нашим «Новостям»…

Настя побледнела как мел.

— У меня с Земцевым никогда ничего не было! — отчеканила она, задыхаясь. — Слышишь! Никогда! Ничего! Не было!

— Какая разница… Было, не было… Главное, сколько этот слух принесет денег каналу.

Настя сжала, челюсти так, что скрипнули зубы.

— Может быть, мне вообще с ним переспать для повышения рейтинга? — взяв себя в руки, проговорила она спокойно и даже насмешливо. — В прямом эфире, в реал-тайме?

Муж молчал. Кажется, ради рейтинга он был готов продать свою жену, мать своего ребенка. Хотя Алина, конечно, не его ребенок, а она ему не жена — потому. что…

— Что ж, — заметила Настя спокойно. — Возможно, в вашем предложении, Игорь Ильич, есть некое рациональное зерно. Только, я думаю, нам лучше какое-то время пожить отдельно. Не могу же я грешить с Земцевым на глазах у собственного мужа!

— Да, конечно, иначе в этой ситуации я буду выглядеть дураком, — согласился он. — Только у меня одно условие — Алина останется со мной. — В его голосе звучала жесткая, даже жестокая сила, с которой невозможно было спорить. — Я не допущу, чтобы моя дочь оказалась замешанной в скандале!

Ночью Настя измыслила виртуозный ход, призванный показать всему миру, что она совершенно ни от кого не зависит. Дабы, наконец, прекратились дурацкие слухи о ее связи с премьером, она выступит в «Новостях» с осуждением пенсионной политики Земцева. Тогда недоброжелатели заткнутся, поняв, что сплетни о них высосаны из пальца. Конечно, жалко ни за что ни про что пинать бедного Михаила Борисовича, однако, если при встрече Настя объяснит Земцеву, что позиция честного журналиста для нее дороже, чем старая дружба, премьер, старый поборник демократии, конечно, поймет ее и простит.

Как раз в эфир должен был выйти материал об очередной непопулярной реформе — повышении пенсионного возраста. Протасов уже набросал приличествующую случаю подводку к сюжету — мол, количество пенсионеров в стране растет угрожающими темпами, мера эта печальная, но вынужденная, так что, граждане, готовьтесь…

— Не годится! — заметила Настя, пробежав глазами текст. — Надо так: наше новое правительство заражено тем же вирусом, что и правительство старое, — искренней нелюбовью к своим гражданам. На Земцева люди возлагали надежды на улучшение жизни, а вместо этого премьер собирается отнять у них честно заработанные пенсии…

— Ты что, Настя! — в ужасе всплеснула руками Гурзова.

— Ангел мой, — бледнея, произнес Протасов, — нам всем головы оторвут, и тебе — первой! Что с тобой стряслось, а?

— Ничего особенного, — безмятежно улыбнулась ведущая. — Просто мне кажется, что вредно все время премьера По шерстке гладить…

— А Игорь Ильич знает о твоей инициативе? — с сомнением проговорил Протасов. — О том, что ты собираешься гладить премьера против шерстки?

Настя рассмеялась:

— Нет, Игорь Ильич ничего не знает… Ты не переживай, Антон, всю ответственность я беру на себя. До начала выпуска мы оставим твою подводку, так что, когда Игорь Ильич станет визировать верстку, он ничего не заметит. А потом… потом валите все на меня! — Она задорно махнула рукой.