Ангел в эфире

Девочка хнычет во сне, потревоженная светом, лепечет пухлыми губками: «Па-а-а!» Тянет руки во тьму. Наверное, хочет, чтобы ее покачали перед сном — Игорь Ильич любит баловать дочь, убаюкивая ее ласковой песенкой. Скоро она скажет о нем в прошедшем роде — любил…

Потому что скоро он умрет. Она еще не знает как и когда. Может быть, он упадет, обливаясь кровью, на кафельный пол. Корчась от резкой кинжальной боли…

Может быть, простреленный навылет, ужом совьется у ее ног, чтобы уже никогда не распрямиться. И даже для похорон его не смогут разогнуть, чтобы он лежал в гробу прямо и благостно, как принято покоиться в домовине.

Может быть, в последний раз в жизни, увидев упершийся в зрачки свет бестрепетно неоновых фар, он коротко вскрикнет — прощаясь с ней. То есть с жизнью.

Настя возвышается над кроваткой, сложив руки на груди. Белки ее глаз воинственно сверкают в темноте. Уже скоро, очень скоро…

Алина, немного похныкав, затихает.

Скоро, уже совсем скоро… Скорей бы!

— Во многом умение прощать тождественно умению любить, — произносит она, глядя в расположенный напротив нее суфлер, — а тот, кто не умеет прощать, не умеет любить… Героиня нашего следующего сюжета не умела прощать, и это в конечном итоге разрушило ее жизнь…

— Отлично! — произносит Антон, наискось пробегая текст. Оторвав усталый взгляд от бумаги, любовно вглядывается в дорогое лицо. — Только… Послушай, Настя, у тебя синяки под глазами. Где гримерша? Приведите в порядок ведущую… Кто ставил свет?

— Свет здесь ни при чем, просто я всю ночь не спала, — вздыхает Настя, смыкая веки под ласковой кисточкой гримера.

А потом из заресничной темноты пристально вглядывается в Антона, ни слова не говоря, ни полслова. И даже не говоря ему: «Сделай что-нибудь, ты ведь мужчина!»

Он и так прочтет эту фразу в ее умоляющем взгляде.