Путь огня

Глава 1

Аль выглянул в коридор, убедился, что он пуст, взлетел по лестнице на верхний уровень башни. Огляделся, выдохнул обрадованно - никого.

Еще пару месяцев назад он и подумать не мог, что станет жаждать одиночества. Насиделся в покоях, ощущая себя то ли принцем в изгнании, то ли дворцовым призраком, а каждый выход наружу казался пыткой.

Когда был маленький – не понимал, почему его избегают. Став старше – избегать начал сам. Слуги его не замечали, придворные тоже, а родственники… От них он и сам держался подальше.

«Птичник». Так их называла Юля, когда думала, что ее никто не слышит. Гнездом личров их считал сам Аль.

Личры опасаются нападать на взрослых, зато любят охотиться на детей. В раннем детстве Аль часто мечтал проснуться взрослым, чтобы «личры» и глянуть боялись в его сторону. Потом понял, что повзрослеть за ночь… Увы, такое только в сказках бывает.

Отбросил глупые мечты, усмехнулся горько. А ведь кто-то ему завидовал, мечтал о дворце. Но у него не было такого количества дядюшек и тетушек, считавших своим долгом напомнить Шестому о его слабости, о долге перед страной, да еще вложить в детскую голову толику своей мудрости.

Зато теперь все изменилось.

Аль сел на каменный пол башни, вытянул ноги, прикрыл глаза, отдаваясь раздумьям.

Академия оказалась совсем не такой, какой он себе представлял. Здесь тоже были свои «личры», но, слава пламени, были и те, кто плевать хотел на его статус. Полтора месяца Аль в академии, а кажется – вечность. Сколько всего случилось, много к чему пришлось привыкать. Например, жить по четверо в комнате. Обходиться без слуг и без охраны безмолвных. Последнее было непривычнее всего – жить без надзора, но кто-то из ребят просветил, что безмолвные здесь все же есть – старшекурсники, выбравшие себе эту специализацию. Даже если это так – Аль сейчас ничего не нарушает. И ему до пламени нужно побыть одному.

Хотя дворец всегда был полон народа, Аль ощущал там себя скорее частью интерьера, чем высочеством и уж, тем более, сыном. Вот положено жить Шестому наследнику, он и живет, а сильно ли отличается от кресла или стола, никого не волнует. На приемах его старались не замечать, но когда случайно натыкались взглядом - морщили лица, отворачивались, либо разражались длинными и нудными речами, которые сводились к многочисленным «Не…». Не достоин, не умен, не силен, не одарен и так далее… Позор пламени.

В академии все иначе. Здесь он всего лишь один из многих. И это равенство позволяет то, чего лишал дворец. «Высочество» можно было проверить на силу пламени. Причем без особых последствий. Драки между воспитанниками официально были запрещены, но поединки один на один, особенно у малышни, спускались без последствий.

И ему нравилось это равенство. Даже то, что приходилось доказывать правду не только на словах… Зато все было по-настоящему, без притворства. Без укоризненного: «Ваше высочество, как вы можете?!» с гадливостью на лице, точно со слизнем разговаривали.

А еще здесь действовало отличное правило: прогорел один - отвечают все! Как оказалось, совместные наказания здорово сближают. Без отсылки на родовитость.

Аль улыбнулся, вспомнив, как Юля напевала смешную песенку: «…Драться надо, так дерись». Все-таки ассара сильно отличалась от привычных ему воспитателей, но при этом понимала его лучше остальных. Ассара - пламя его сердца.

Аль никому не рассказывал, зачем удрал в тот мир. Все решили – почуял появление ассары или наслушался сказок о чудесах немагического мира, вот и удрал погулять. Никто даже не догадывался, что ничего он не почуял и не просто погулять удрал, а решил остаться в том мире навсегда. Отказаться от пламени. Убить в себе то, что оказалось ненужным его семье. Только Юля что-то почуяла, когда пыталась уговорить вернуться.

Аль давно знал, что на малое совершеннолетие его удалят из дворца. Бывший наставник не скрывал этого. И готовил его скорее к жизни вне дворца, чем к учебе в академии. Но упрямство – наследная черта королевской семьи. Аль верил в изгнание и одновременно не желал его принимать. Занимался тайком от наставника. Брал без спроса книги в библиотеке, читая их ночами. Бегал вверх и вниз по крутой лестнице. Сначала без ничего, потом с ведрами, наполненными водой. Закалял характер, отказываясь от сладкого. И все равно этого было мало… Ничтожно мало для того, чтобы доказать, что он достоин стать Столпом. А ему так хотелось убедить отца, что мама не зря пожертвовала своей жизнью, что он сильный и сможет пройти ритуал. Но жизнь… увы, безжалостнее пламени.

Вот тогда он и выбрал тот мир, рассудив, что если там нет магии, то его дар, возможно, и не проснется. А еще его заворожили рассказы Кайлеса о различных механизмах, о качелях для детей, о холодном сладком молоке, об оживших детских сказках, о местных «Принцах», которые могут сами распоряжаться своей жизнью... Он засыпал дядю вопросами, а в груди в это время росло убеждение – если изгнание, то только туда, где никто и не слышал о Шестом и королевстве Асмас.

Фактически Кайлес приходился ему двоюродным братом, как и всем остальным братьям, но из-за существенной разницы в возрасте Аль привык называть его дядей.

Побег готовился долго и тщательно, а потом Аль случайно заметил у дяди в лаборатории ключ к порталу и рванул, забыв все приготовления. Единственное, на что хватило ума – вставить мыслевик, да активировать плетения, наложенные Лайрой на родовой амулет.

Лайра была единственной во дворце, кто относился к нему по-доброму. Остальные слуги либо жалели - считая убогим, либо сторонились - точно он был проклят. И только Лайра тайком называла «младшим братом». Пела по вечерам тапунские песни, рассказывала легенды своего народа, прятала книги от проверок наставника, лечила синяки, смазывала ссадины. Она же подсказала про воду и ведра. И она была единственной, кого Аль посвятил в план побега.

Лайра же ему и указала на главное препятствие – родовой амулет, который он сам снять не мог. Лайра тоже не могла, зато могла сделать так, чтобы амулет стал невидимым, а вместе с ним невидимым для погони становился и Аль.

Чужой мир встретил неприветливо, но Аль бодрил себя тем, что обязательно привыкнет: к вонючему воздуху, к странным повозкам, к высоким зданиям и к местной еде, но главное – к жизни без магии, к отсутствию постоянного контроля. В общем, к свободе!

Лес ему не понравился – мокро и пусто, а молодая листва, надкусил, оказалась невкусной. На дорогу соваться не стал – боязно. До ближайших домов, неказистых, деревянных, что были видны, решил дойти пешком. И уже потом, подходя к ним, ощутил, что у него появилась цель. И стало неважным: вонючий воздух, странные машины и собственный страх, все вытеснила потребность найти ассару. Он сам себе напоминал магический компас, настроенный на единственную цель – ассару.

Первым встретившимся ему людям – одетых в странную, местами грязную одежду – Аль сказал правду: «Я потерялся и ищу дорогу домой». Ведь его дом теперь был там, где была его ассара.

Люди почему-то приняли его за малыша. Он решил, что так даже и лучше, ведь когда ты маленький, можно ничего не объяснять, а просто твердить «Надо! Ну очень надо! Пожалуйста!!!».

Люди долго охали и возмущались. Предлагали куда-то «звонить». И тогда он сделал то, чего давным-давно не делал – заплакал.

Во дворце слезы не работали. Никогда. А о том, что за них могут наказывать в два раза сильнее, он узнал довольно рано.

- Стыдитесь, ваше высочество, слезы – это вода, а вода – враг пламени. Как же вы можете предавать свою стихию?

Предавать огонь Аль не собирался, но что оставалось делать, если обида жжет сердце, а слезы сами текут из глаз?

Этот мир был другим, и слезы тут работали. Нашелся какой-то дядька, который вызвался доставить «Мальца» до дома, пусть только покажет, куда ехать. Он даже был согласен посидеть в машине и убедиться, что ребенка забрали.

Так он встретил свою ассару.

И все стало иначе. Словно за спиной встала невидимая защита, и можно было не бояться предательского удара. Пусть он все еще оставался слабаком для «птичника», и его могли выгнать из дворца, но с этой поддержкой Аль был согласен жить где угодно. Он заново учился видеть мир. Без злобы, без отчаяния, без тягостного ожидания отречения от титула. А еще он учился доверять окружающим и верить в себя.

И было так здорово ощущать чужие эмоции… Пусть слабо, часто едва ощутимо, но даже эти слабые отголоски прогоняли кислое чувство одиночества, и Аль больше не чувствовал себя частью дворцовой обстановки.

Первое время он часто просыпался в страхе, боясь, что ему все приснилось. Прислушивался к эмоциям ассары и только убедившись, что все спокойно, засыпал. Даже когда Юля заблокировала связь и снимала блок на несколько часов в день, ему хватало и этого. Просто знать, что она рядом и никуда не исчезнет.

С ней было нестрашно гулять по дворцу, быть на приемах, встречаться с родственниками и придворными. Немного обижало то, что она не брала его с собой, когда срывалась в приключения, но он знал, что Юля его оберегает и боится навредить. Она часто твердила про репутацию, про то, что на него вся страна смотрит. Но при этом не забывала упомянуть, что в академии смотреть не станут ни на связи, ни на родство, а спросят по полной! И правило «едины все» можно отлично использовать себе на пользу.

Аль и использовал. Нет, он не делал послаблений в обучении, потому что твердо решил - у лучшей ассары должен быть лучший воспитанник, но позволил себе немного расслабиться и стать самим собой: чаще смеяться, не бояться заводить друзей и не переживать о «Высочестве».

Утром Аль проснулся сам, а не по приказу наставника, встал, выглянул в окно и улыбнулся солнцу.

- С днем рождения, Совенок, - поздравил он себя. Ему нравилось это прозвище, было в нем что-то уютное и домашнее, а еще оно, почему-то, напоминало о матери. Пусть он видел ее лишь на портретах, но ему очень хотелось верить, что будь она жива, то называла бы его таким же милым прозвищем. И братьям, он слышал сам, оно запало в душу. Даже наставник Ирлан, несмотря на свою строгость, пару раз назвал его так.

Сегодня во дворце устроили бы праздник - малое совершеннолетие Шестого наследника. Нарядили бы виновника торжества как куклу. С фальшивыми улыбками дарили подарки. А потом, на утро зачитали бы приказ отца об удалении из дворца. Скорее всего его отправили бы на материк в чужую семью. Отец наверняка уже нашел подходящий вариант.

Так что именно здесь и сейчас Аль совершенно не жалел о том, что никакого праздника у него нет. Как и о том, что пришлось раньше приехать в академию. Лучше так, чем снова умирать от страха за Юлю. Тот день, когда ее похитили, он запомнит на всю жизнь, как и дикий страх при мысли, что она может умереть.

Первый курс академии имел весьма условные даты начала. Курсанты приезжали сюда в течение года, сразу после наступления малого совершеннолетия. Максимально разрешенный срок задержки составлял один месяц. После этого у курсанта могли начаться первые проблески дара, и родовой дом рисковал сгореть в пожаре.