Книжный мотылек. Гордость

Глава 6

Тетушка была весьма довольна итогами суаре. Дамы признали меня «весьма перспективной», предвкушали, что я «внесу приятное оживление в малый сезон», а одна из патронесс «Камелии», оказавшаяся в числе приятельниц виконтессы, собралась рекомендовать меня в этот закрытый клуб. Для полного сходства со щенком — победителем галактической собачьей выставки — мне не хватало только парадной розетки из лент и диплома с описанием, составленным экспертом надлежащего класса. Впрочем, я была более чем уверена, что «хорошая породная голова, высокий постав шеи, прикус — норма» уложилось в каждой головке, украшенной чепцом, тюрбаном или перьями. Я же получила карточку с контактами Нессы и, заодно, информацию, что мы с тетушкой Агатой через неделю будем присутствовать на балу, который дает графиня Пентеркост в честь своего юбилея — Несса и Бринэйнн как раз собирались объявить на нем о помолвке. Приглашения на бал графиня рассылала еще шесть или семь недель назад, и тетушка Агата, в ответном письме, отправленном через неделю, просила позволения присутствовать вместе со своей юной родственницей, каковое было тут же ей дано.

Поднимаясь в свою комнату, я шипела, как раскаленный чайник, плюющийся кипятком — вокруг меня одни интриганы, что тетушка, что Ксав!

Заснуть после суаре никак не удавалось. Сказывались и новые впечатления, и раздражение на родственников, да и временной сдвиг, к которому я никак не могла привыкнуть. В мейферских сутках было на пару часов больше, чем в «изначальных земных», поэтому, в свое время, перед новорожденной империей встала проблема, казавшаяся неразрешимой. С одной стороны — астрономические данные были неумолимы, с другой — возрождаемые традиции, в которых распорядок дня и весь земной антураж играли немаловажную роль, требовали использовать земную систему отсчета. Да и, кроме того, винтажные часы с Изначальной так мило смотрелись в императорских аппартаментах…Простой и элегантный выход придумала императрица Жозефина, жена первого императора Фердинанда — она просто предложила считать, что в мейферских сутках двадцать четыре мейферских часа. Астрономы почесали в затылке и высчитали длительность мейферских секунд относительно земных, известные часовые дома Изначальной внесли необходимые изменения в часовые механизмы, бомонд пожал плечами и достаточно быстро привык к нововведениям.

Я распахнула высокую створку окна, прижалась к ней спиной и долго смотрела на ночной Веллингтон в огнях ночной иллюминации, безо всяких мыслей и планов на будущее, пока, наконец, Прю, заглянувшая ко мне в комнату, не загнала меня в постель.

А со следующего дня началась подготовка к моему первому балу. Каждый полдень, в маленьком, похожем на жука-бронзовку, флайкаре, в Редлиф прибывал месье Анатоль Жермон, преподаватель танцев. Был он высок, седовлас и сухопар, держался с достоинством, на уроках не повышал голоса и не отчитывал за ошибки, но каждая его скупая похвала дорогого стоила. У месье Анатоля были необыкновенно красивые жесты, его руки в неизменных белых перчатках словно летали по воздуху. К моему удивлению, хоть у меня и была, благодаря тете Полине, некоторая базовая школа, но у танцев-фаворитов Веллингтонских балов были свои особенности. В частности, я с тихой паникой узнала, что версии танцев для «домашних» балов отличаются от тех, что танцуются на «публичных ассамблеях» и уж, тем более, на балах, устраиваемых императорской семьей. Если первые требовали просто аккуратности в том, чтобы разминуться с другими танцевальными парами или сохранить танцевальный рисунок, то публичные и императорские балы требовали четкого порядка выполнения па в зависимости от места, которое заняла в начале тура пара. В случае императорских балов надо было, кроме того, твердо знать еще и место, на которое пара могла бы претендовать исходя из своего положения на социальной лестнице. Впрочем, для тех, кто впитывал подобные премудрости с младых ногтей, эта система не вызывала ни удивления, ни паники, да и, надо признаться, записи таких балов завораживали красотой и слаженностью выполнения фигур и составления танцующими волшебных картин.

Эти занятия выматывали даже не столько физически. Каждый вечер, перед сном, я пыталась систематизировать полученные знания, разложить их на простые, понятные и легко запоминающиеся части, и с трудом, но это удавалось. Иначе, боюсь, в моей голове в первый же день случилось бы короткое замыкание от перегрузки. Измученная, я добиралась до ванной комнаты и отдавалась в ловкие руки Прю, чтобы возрожденным фениксом выпорхнуть на прогулку по Веллингтону вместе с Нессой, с которой мы очень близко сошлись. Ездили с нами по очереди тетушка Агата и бабушка Нессы, графиня, перед которой я немного робела, и которую про себя звала «Пиковой дамой».

Мы неспешно гуляли по улице Жозефины, названной в честь первой императрицы, заглядывали то в один магазинчик, то в другой. Иногда я покупала что-нибудь по совету Нессы или не сумев справится с искушением. Например, специальную жесткую щеточку — поднимать ворс на кожаных подошвах бальных туфелек, чтобы они не слишком скользили по паркету. Или шикарную керимскую шаль теплого шоколадного цвета, на поверхности которой, стоило только немного её повернуть, проступали алые маки и золотистые бабочки. Я так и не смогла выпустить шаль из рук, но ни Несса, ни тетушка Агата, сопровождавшая нас в этот раз, и не подумали меня поддразнивать, отнесясь к этому, как к чему-то само собой разумеющемуся. У моей любви к этой шали была и еще одна причина — мне казалось, что покупая что-то керимское, я словно бы протягиваю невидимую нить между собой и кузиной Соней.

После магазинов мы, обычно, заходили в весьма модную в этом году кондитерскую «У Тиффани», заказывали по чашечке шоколада и что-нибудь из богатого ассортимента десертов. И тетушка, и графиня неизменно встречали кого-либо из своих знакомых и отделялись от нас, а мы с будущей невестой, устраивались в нише у окна и болтали, глядя на людской поток за окнами. Болтали все больше о детстве, стараясь получше узнать друг друга, и Несса откровенно радовалась, что мы с ней, как гласит Мейферская поговорка, «читали одни сказки».

В четверг у Нэссы были свои планы и я, сидя в туалетной после завтрака, уже предвкушала, что проведу этот день с книгой в библиотеке, когда из гардеробной показалась Прю. Она держала в руках новое серебристо-дымчатое платье для прогулок, которое прислали от Мадам этим утром. Разложив его на кресле, она нырнула в гардеробную, и вернулась уже со спенсером весьма модного, как утверждала Несса, цвета сэлмон. И в этом «цвете сэлмон» был весь Мейфер — «лососевый» было бы слишком просто. Следом в туалетной появились изящные уличные ботиночки, капор из соломки с широкими полями, отделанный снаружи тканью в тон спенсера и украшенный веточкой левкоя и белыми лентами, а также тонкие серебристые перчатки.

— И что это значит? — Удивленно осведомилась я, разглядывая созданную Прю композицию.

— Как же, мисс Мила? — Изумилась Прю. — Тетушка Ваша еще третьего дня договорилась, что мадам баронесса, с внучком, значит, парк Вам покажут, Сент-Хонор. Надо, чтобы Вы были настоящей куколкой.

Я с трудом проглотила так и рвавшееся язвительное замечание, вспомнила, какая награда ждет меня за терпение и «непротивление злу насилием», и отдалась в ловкие руки своей камеристки.

В процессе застегивания многочисленных пуговок я узнала, что баронесса и её внук уже четверть часа пьют чай в компании тети Гасси, дожидаясь моего появления, что мастер Рауль прибыл на своем новеньком флайбусе которым — о, ужас и попрание всех норм приличия! — управляет сам, и что слуги разбились на два лагеря, и спорят, кто вызовет после этой прогулки больше толков — мастер Рауль, впервые появившийся в парке с дамой, или «их маленькая мисс». Я так и не поняла, радует меня то, что на меня ставят охотнее, или огорчает.

Перед тем, как покинуть свои покои, я бегло глянула на себя в трельяж: оттуда на меня смотрела незнакомая девушка, словно сошедшая с экрана галанета, показывающего мелодраму про Изначальную. Я поежилась, потому что привыкнуть к этой незнакомке никак не могла, и ладонь сама потянулась к небольшому, вытянутому флакончику, привезенному с земли. Капля на внутреннюю сторону запястья, чуть повыше границы перчатки, капля — на волосы, и легкое касание за ушами. Знакомый сладковатый запах сирени окутал меня, придавая уверенности, и я шагнула за дверь.

Баронесса и её внук обнаружились уже в холле — Рауль шагнул к лестнице, предлагая свою руку. Я оперлась на его ладонь, преодолела последние ступени, и, не успела опомниться, как этот невыносимый тип склонился над моей рукой, тронув губами воздух над перчаткой.

— Мисс Дюбо, Вы сегодня очаровательны, впрочем, как и всегда, — подал дежурную реплику мой сопровождающий.

Я не стала отвечать, ограничившись легкой улыбкой и кивком, сделала книксен перед баронессой, была расцелована тетушкой и, наконец, устремилась к двери.

Флайбус, ожидающий нас, действительно оправдывал пристальный интерес прислуги — было в его линиях что-то хищное, да и темно-серый, металлический цвет только подчеркивал внешнюю агрессивность. Я уже привычно подождала пока передо мной откроют дверцу и откинут подножку, только вот рука, поданная мне, оказалась не в белых, форменных, а в серых замшевых перчатках, да и глубокого вдоха рядом с моей шеей лакей бы себе не позволил. Я не обернулась, лишь повела плечом, показывая, что я заметила бестактность, но считаю ниже собственного достоинства на неё реагировать.

Баронесса, расправляя очередное лиловое платье, устроилась рядом, мягко захлопнулись дверцы, Рауль скользнул на водительское место, и флайбус плавно тронулся. Путь до парка ничем не отличался от обычной поездки с Нессой, разве что прогуливающиеся пешеходы чуть чаще смотрели вслед нашему транспорту, но и только. Те же самые веллингтонские особняки, заборы, дворики, та же самая веллингтонская публика, разряженная по последней моде или затянутая в безликую униформу.

— Волнуетесь, милочка? — Баронесса похлопала меня по руке.

— Волнуюсь? И в мыслях не было, — пожала я плечами. — А у меня есть повод переживать?

Баронесса в ответ лишь улыбнулась, и я снова сосредоточилась на видах за окном.

Парк меня совсем не впечатлил — после Эпохи Расселения оставшиеся на Изначальной жители принялись восстанавливать то, что веками приводили в упадок их предшественники. Теперь, на Изначальной, предпочтение отдавалось заповедникам и заказникам, которые были тем популярней, чем меньше в них прослеживалось влияние человека. Парк же Сент-Хонор был полной противоположностью: фигурно подстриженные живые изгороди, деревья причудливых форм, высаженные в строгом порядке, аккуратно подстриженные газоны. Неожиданной оказалась и парковка, вернее — ее «персональные места». Небольшие латунные таблички с именами владельцев, как оказалось, были гораздо эффективней современных посадочных систем.

Рауль припарковался именно в этой, закрытой части, и к флайбусу тут же устремился молодой парнишка в парадной ливрее. Первой из флайбуса величественно, как и всегда, выплыла баронесса, прихватившая с собой кружевной зонтик. Я выбралась следом, с помощью Рауля.