Блаженная

Перед сценой стоит круглый стол, за которым сидит несколько человек. Еще несколько рассредоточились по первому ряду партера. Вся труппа в сборе?

Все оборачиваются ко мне, но лиц я не могу разобрать, зал во мраке, только сцена освещена.

Думаете, мне неловко и я смущена? Ничего подобного. Это еще, конечно, не момент славы, но уже что-то похожее на реванш. Судьба вновь повернулась ко мне лицом, хотя оно еще скрыто полумраком так же, как лица моих новых коллег.

Каргопольский хлопнул в ладоши и потер руки.

— Так, друзья мои, встаем на ножки! Состав в сборе, начнем. С богом, господа артисты!

Господа артисты зашевелились.

— Борис Палыч, какая сцена? — статная дама с массивным подбородком поднялась из первого ряда. Я ее узнала. На фотографии в галерее она значилась как Анна Львовна Смыр. Помреж.

— Начнем со сцены Сесиль и Дансени, Мы ее начали в прошлый раз. После их сцены делаем Мертей, Сесиль, Воланж. После перерыва Мертей, Вальмон. Анна Львовна, командуйте.

— Все слышали? — провозгласила Анна Львовна на весь зал. — Лика, Давид на сцену, Мертей, Воланж готовятся!

— Вот это голосина у помрежа! Аж занавес колыхнулся. — шепнула я Лике, усаживаясь в первый ряд с ней рядом. — Я тоже такой хочу!

— Все хотят. Так что вставай в очередь. — тихонько хихикнула Лика и пошла на сцену

Борис Павлович занял центральное кресло в первом ряду и сделал мне знак глазами, чтобы я садилась неподалеку. Я села во второй ряд, я люблю смотреть репетицию, удобно устроившись на спинке кресла, стоящего впереди.

Лика была очень хороша в роли Сесиль, просто идеальное попадание.

Тем более, что ее партнер, черноглазый, порывистый мальчик был явно в нее влюблен и Лике оставалось только отыгрывать его реплики, наполненные неподдельным, живым чувством. Я даже позавидовала Лике, хоть мальчик и не в моем вкусе. Мне нравятся постарше.

Борис Павлович их почти не останавливал, только мизансцены поправлял. Режиссер он был что надо. Знал, когда пошутить, когда прикрикнуть. Умел вытащить из артиста настоящее. Не то что у Альберта, где приходила Регина и придумывала всем интонации! Здесь была настоящая работа. Я благодарила судьбу за головокружительный кульбит, с помощью которого она привела меня домой.

Сцену выстроили на одном дыхании и Борис Павлович объявил пятиминутный перерыв. Довольная Лика спустилась в зал, бросила на меня победоносный взгляд. Я показала ей большой палец. Давид шел за ней следом, видно было, что он очень хочет сесть рядом, но стесняется. Значит, точно влюблен. Помявшись немного, все-таки отважился, сел на соседнее кресло,

— Что скажете? — обернулся ко мне Борис Павлович.

— Я?

— По-моему здорово! Лика — идеальное попадание. Именно такой и представляешь себе юную французскую аристократку.

— А Дансени? То есть Давид.

— Великолепен.

— Очень талантливый парень! Я переманил его из… — он назвал такой театр, что у меня округлились глаза. — Да, да! Главные роли и достойное жалованье, и любая звезда будет твоей. — расхвастался Борис Павлович.

Я чувствовала себя не просто не в своей тарелке, а так, будто с ногами забралась в чужую. Не должен режиссер обсуждать с актрисой коллег!

На меня уже поглядывали косо. Особенно Анна Сергеевна. Ни от кого не укрылось особое отношение ко мне Бориса Палыча. Наверняка все думают что я его любовница. С первого дня настроить против себя труппу не входило в мои планы, тем более, я никакая не блатная, а такая же, как они. Даже хуже — я целый год не выходила на сцену. Еще неизвестно, что я выдам, когда очередь дойдет до меня.

Только Давиду ни до чего не было дела, он вертелся возле Лики, и дела его, похоже, шли неплохо. Он что-то шепнул ей на ухо, она снисходительно улыбнулась ему, что-то ответила шепотом. Я внимательно наблюдала за ними — вчерашний расклад не шел у меня из головы. Неужели Лика на него гадала? Если да, то ей очень повезло, а я очень бездарная шарлатанка. Королем Пентаклей здесь и не пахнет. Мальчик весь как на ладони, явно не из тех мутных типов, про кого ничего не понятно и которые сами не знают, чего хотят. И угрозы от него я не чувствую. Только обожание и восхищение. Этот Давид на руках ее будет носить, пока ее это развлекает.

Вот о чем я думаю? Сейчас моя сцена, мне надо готовиться, а я…

— Мертей, Воланж, Сесиль на сцену! Вальмон не спит! — протрубила Анна Сергеевна в свою Иерихонскую трубу.

— Я не сплю! — встрепенулся Аркадий, разбуженный чьим-то тычком в бок.

И вот я поднимаюсь на сцену. Чуть пружинят до блеска натертые доски, аромат сцены, неописуемый, ни с чем не сравнимый, щекочет мои ноздри, и моя душа смеется.

Декорации к спектаклю еще не построили, кулисы и задник были перекрыты высоченными ширмами, обтянутыми черным брезентом.

В левой кулисе состряпана небольшая выгородка для первой сцены — ломберный столик, за которым дамы играют в карты, козетка для Мертей и Воланж, если я правильно понимаю, и небольшой пуф для Сесиль, чуть поодаль, ближе к кулисе.

То есть к черной ширме, ее заменяющей.

Текст пьесы я знаю наизусть — успела выучить за пару дней до отъезда, этого хватило, чтобы не ударить в грязь лицом и не тормозить работу.

Сцена беспечного дамского трепа давалась нам без особого труда.

Довольно быстро мы добрались до появления Вальмона. Аркадий уже стоял в правой кулисе и готовился к выходу.

Фактурный мужик. Высокий, породистый. Недаром в противоположной от него, ближней к нам кулисе маячит Яна, гениальная костюмерша и вчерашняя скандалистка. Его жена, как выяснилось. Опасается за свое сокровище.

А сцена тем временем идет. Входит мажордом, докладывает маркизе на ушко о появлении Вальмона.

— Стоп! — крикнул Борис Павлович, — Тина, сделаем так: он говорит тебе на ухо, ты перевариваешь информацию, отыгрываешь, встаешь и подходишь к окну. Вот сюда на авансцену. Здесь будет окно. Ты смотришь, видишь карету… А партер тем временем любуется твоей красотой… Кто-нибудь помашите Тине ручкой из зала!

Все сидящие в зале сделали мне ручкой.

— И тогда ты говоришь: “Хорошо. Я приму его.” И триумфальной поступью ты следуешь на свое место. С вызовом, бравируя. И дальше Воланж по тексту. Тогда ей будет что играть. Поняла?

Я кивнула.

— Начали!

Вошел мажордом, шепнул мне: “ Аркашка приперся, сейчас денег будет клянчить. Смотри, не давай!”

Это он здорово придумал, мне даже изображать ничего не пришлось, моя реакция была более чем живой. Потом я встала, не спеша проследовала на авансцену.

— Хорошо. Я приму его.

Величественный разворот и… я застыла на месте.

Прямо передо мной стояла женщина в промокшей насквозь белой рубахе до пят. С длинных, светлых волос капает вода, на ее босые ноги, на доски пола. Но следов от капель не остается, словно вода испаряется в воздухе. Женщина смотрит прямо на меня. Губы ее шевельнулись.

“Отпусти меня.” — прозвучало где-то внутри моей головы.

Мне стало душно, словно мою грудную клетку сдавило тисками, в ушах зазвенело.

Женщина делает шаг ко мне.

Кажется я закричала, не могу сказать наверняка, потому что в моей груди не осталось воздуха. Кажется, я шарахнулась от нее, но я не уверена, потому что мое тело перестало мне повиноваться. Помню, я хватаюсь за что-то, пытаясь удержаться на ногах, а потом вдруг громкий крик нескольких человек. От этого крика я очнулась и как в замедленной съемке увидела, как трехметровая черная ширма валится прямо на сидящих за столом актрис. Воланж вскакивает, бросается бежать. А Лика не может убежать — ее длинная юбка за что-то зацепилась. Лика дергает ее, но безрезультатно. Я с ужасом смотрю, как ширма летит прямо на Лику, как она закрывает голову руками. Краем глаза я вижу, как Давид одним прыжком взлетает на сцену, бросается прямо под ширму и принимает на себя ее удар. Ширма соскальзывает и валится вбок, Давид падает. Я прихожу в себя от Ликиного визга.

Давид поднимает голову, Лика, отцепив наконец подол, бросается к нему.

Слава богу, все живы! К ним кто-то подбегает, поднимается из зала на сцену Борис Павлович. Он белый, как стена. Кто-то, выбегая из-за кулис, толкает меня, а я не могу шевельнуться, стою, как к полу прибитая.

— Ты пьяная, что ли?! — кричит какой-то мужик с бородой, кажется кто-то из рабочих сцены. Я понимаю, что это он мне. Это я уронила ширму.

— Я… случайно, я не хотела… — лепечу я, но никто не смотрит на меня и не слушает. Все столпились вокруг Давида и Лики. Давид пытается подняться, но морщится от боли.

На сцену поднимается Вадим — его успели вызвать.

Пока он осматривает Давида, кто-то успокаивает Лику — ее трясет, она вытирает слезы. Я наконец-то смогла оторвать ноги от пола. Они тяжелые, и будто чужие. Подхожу ближе. Давид все еще лежит на полу.

— Что… что с ним? — спрашиваю я, но меня никто не слышит.

— На первый взгляд, без тяжелых повреждений. Но надо ребра смотреть. Я бы сделал рентген. — говорит Вадим.

— Простите меня… Давид, я не хотела. Лика…

Давид мужественно улыбается мне.

— Ничего, бывает…

— Лика…

А Лика вдруг перестает плакать и шепчет мне на ухо:

— Ты видела ее, да?