Блаженная

ГЛАВА 3. "Вороний приют"

Это случилось в четверг. А в воскресенье утром я уже гнала по трассе Черную Каракатицу — мою смешную машинку, купленную на честно заработанные неправедным трудом гонорары.

Пары дней мне хватило едва-едва. Несколько моих постоянных клиенток неожидано для меня расстроились от того, что их болтливая феечка собирается упорхнуть. Но я-то понимала, что без меня в их жизни ничто не может по-настоящему измениться, поэтому была совершенно за них спокойна. Клятвенно пообещала, что буду с ними на видеосвязи, если понадоблюсь, сделала подарочный расклад для каждой напоследок — и я свободна.

Надо сказать, что все это время мой внутренний голос нудел мне в ухо, что странная какая-то получается история. Разыскивать никому не известную актрису, да еще и обладательницу волчьего билета — очень странное занятие.

Рациональное зерно в его рассуждениях было, но я отмахивалась от него, как лошадь от слепня. В жизни бывают и не такие совпадения. Перспектива вернуться в профессию стоит того, чтобы рассориться с внутренним голосом.

Для успокоения этого зануды я прямо в утро отъезда наугад вытянула карту из бабушкиной колоды.

“ — Вот, смотри, душнила. Колесница. Значит путешествие. Переезд. Я уверенно управляю своей жизнью. Понял?

— Шею свернуть не боишься?

— Я боюсь только твоего карканья. Надеюсь, тебя укачает в дороге.”

Прощальный взгляд на окна моей квартиры — и Черная каракатица несет меня в неведомые дали, точнее, в места моего детства.

Я рассчитывала приехать в “Вороний приют” засветло, чтобы не с корабля на бал. Чтобы осмотреться, отдохнуть, хорошенько выспаться и в 11 утра понедельника явиться на репетицию.

Но эти планы постигла та же участь, что и прочие планы моей жизни. На полдороге я пробила колесо. Самостоятельно ставить запаску я не рискнула, а Всеведущий Поисковик сообщил, что ближайший шиномонтаж в двадцати километрах. Я подкачала колесо и черепашьим шагом доплелась до него, пару раз останавливаясь, чтобы снова подкачать колесо.

Пока добрые люди приводили в порядок Каракатицу, я успела проголодаться. Зарулить, что ли, в придорожную забегаловку?

Нет уж, я барышня осторожная, подозрительная, рисковать здоровьем не люблю. Голос посоветовал мне пообедать пончиками, ими не отравишься.

Бывают и у него минуты просветления. За пончиками, конечно же была очередь винтом, в итоге на обед я потеряла минут сорок.

И еще раз я остановилась, когда сообразила, что ближайшая заправка — последнее, может быть, место, где я смогу разжиться кофе. Пришлось остановиться и наполнить термос. Ну и бутерброд съесть, чтоб два раза не вставать. И заправиться, раз уж я на заправке.

В итоге, когда передо мной наконец замаячил долгожданный поворот на Воронин, ближайший к усадьбе городок, было уже совсем темно.

Я вдруг почувствовала усталость, такую, что хоть тормози и засыпай на руле.

Так дело не пойдет. Я остановилась у обочины, приложилась к термосу. Не помогло. Мне всегда казалось, что бодрящие свойства кофеина сильно преувеличены. Меня, во всяком случае, кофе приводит в порядок максимум минут на пять. Поэтому я на всякий случай прошлась туда-обратно по шоссе, энергично размахивая руками и поднимая колени. Забавное, должно быть зрелище. Похлопала себя по щекам. Помассировала уши. Можно было еще постучать головой о дерево, с которого на меня таращилась одинокая ворона, но я решила воздержаться. Тем временем посыпался мелкий дождь.

— Ну, давай, зайчик, последний рывок! Километров тридцать осталось.

Я села за руль, включила радио. Мне сейчас был нужен хороший джаз — под него заснуть сложно. Но или даже радиостанции сегодня сговорились против меня, или просто время наступило вечернее, но вместо бодрящих джазовых септим я услышала мягкое и нежное “My funny Valentine”.

Переключать рука не поднялась. Я ехала по пустой дороге в приятной компании Чета Бэйкера и тихонько подпевала.

У бабушки была пластинка с этой песней. Иногда, после особенно напряженного дня она ставила ее на старенький проигрыватель, вытягивалась в своем любимом кресле, закрывала глаза и, как она говорила, смывала музыкой энергетическую грязь. Иногда она подпевала, так же как я сейчас. Я так хорошо помню эту картину! Она встает передо мной, стоит мне закрыть глаза…

Бабушка сидит удобно и расслабленно, ее руки в старинных кольцах отдыхают на резных подлокотниках, тонкий профиль подсвечен мягким светом настольной лампы. Такая привычная картина… Но что-то в ней не так, и я никак не могу понять, что. А-а-а… кресло. Это не кресло вовсе, а инвалидная коляска с блестящими колесами. Откуда она взялась? Бабушка же никогда…

— Тина, проснись! — вдруг кричит бабушка, резко обернувшись ко мне.

Я вздрагиваю и на автомате бью по тормозам в тот самый момент, когда какой-то человек бросается мне под колеса. Удар!

“…Stay, little Valentine, sta-a-a-a-y…”

Я выворачиваю руль насколько могу, меня несет по мокрому шоссе под нисходящую секвенцию трубы, я уже ничего не понимаю, ничего не контролирую.

…” each day… is Valentine day…” Труба плавно затихает, переходит на шепот и умолкает в тот самый миг, когда я слышу глухой удар и звон разбитого стекла.

Я выпутываюсь из ремня безопасности, выползаю из машины.

Я сбила человека. Живой? Меня колотит дрожь. В ушах противно пищит, мне кажется, я слышу эхо трубы.

Обвожу взглядом пустую дорогу. Меня качает. Где он? Улетел в канаву? Пересекаю шоссе. В кювете никого. Неужели он мне приснился? Но я же видела его. Я почувствовала удар. Или нет? Или мой мозг создал эту картину, чтобы разбудить меня? Я ведь проснулась на встречной полосе. Чудо, что дорога пуста.

Бабушка… Ее уже нет на свете, а она только что спасла мне жизнь.

Больше всего на свете мне сейчас хочется сесть и зареветь. Но такой роскоши я себе позволить не могу. Да и смысла в этом нет.

Надо что-то делать. Что делают в таких случаях?

Я вернулась, осмотрела Каракатицу. Левый бок ободран, задняя левая фара осыпалось. Как меня так закрутило? Но встреча с фонарным столбом могла закончиться гораздо печальнее. Повезло.

Надо, наверное куда-то позвонить, кого-то вызвать. Содержимое моей сумке оказалось рассредоточено по салону. Сколько раз я давала себе клятву застегивать молнию! Я побросала в сумку то, что под руку попалось. Где же телефон? Наверняка улетел под какое-нибудь кресло, я потом его найду. Сейчас не могу. Я ничего не соображаю.

Попробовать завестись… Есть контакт, ура! Я потихоньку тронулась, выползла с обочины, развернулась. Каракатица моя дорогая! Прости меня, глупую, я тебя обязательно починю!

Итак, что мы имеем. Никто не умер. Никто меня не видел. ДПС не нужно. Машина едет. Стекло и треснувшую фару придется менять, но это ерунда. До усадьбы я, пожалуй, дотяну. Мне фантастически повезло. Меня все еще била дрожь, нельзя за руль в таком состоянии. Надо немножко отдышаться и поблагодарить тех неведомых, что спасли мне жизнь. Я выползла из машины, уселась прямо на дороге, уставилась бессмысленно перед собой.

Узкое шоссе. Тусклые фонари. Канава. За канавой лес.

На опушке вековой дуб, похожий на растолстевшего оленя, вставшего на дыбы и устремившего в небеса раскидистые рога…

Эта картина кажется мне знакомой. И этот дуб-олень я как будто когда-то видела, только рога у него были покороче. И я так же сидела на дороге, было так же холодно и хотелось плакать. Все было так же, только машина лежала в канаве кверху колесами… Чья машина? Моя? Я не помню.

Дежа вю. Я потерла виски, встряхнула головой. Хватит. Пора отсюда выбираться.

Взбодренная адреналином, сна ни в одном глазу, я без приключений одолела остаток пути.

По темной аллее, ведущей к воротам усадьбы я ползла тихой сапой. Въездные ворота заперты. И никого поблизости. Лишь два тусклых фонаря за воротами меня встречают и кованная надпись на ограде:

“Вороний прiютъ”.

Я оставила Каракатицу под липами, вещи забирать пока не стала, едва ли кто-то польстится на мое барахло. Калитка, к счастью, оказалась открыта и я вошла в “Вороний приют”.

Когда здесь в последний раз ступала моя нога? Лет пятнадцать назад или больше? В полутьме, разбавленной тусклым светом редких фонарей все выглядело неузнаваемо. Я смутно припоминала развалины, обломки стен, битый кирпич… Сейчас под ногами тихонько похрустывает гравий, пахнет розами и каприфолью. В конце центральной дорожки возвышается главное здание усадьбы с колоннами у входа и балюстрадой вдоль второго этажа. Я смутно припоминаю, что где-то рядом, в левой части сада, гнулись под грузом прожитых лет замшелые яблони. Сейчас на их месте высятся, судя по аромату, розовые шпалеры.

Справа и слева, в отдалении от дорожки белеют флигели, в одном из них светится окошко на втором этаже. Я устремилась на свет, как ночной мотылек. Обогнула высокие розовые кусты. Если не сворачивать к флигелю, а пройти вглубь, то, если я ничего не путаю, можно дойти до пруда.

Я припоминаю белые кувшинки на темно-зеленой воде и прибрежную осоку, на которой любили качаться тоненькие стрекозы, голубые и розовые. Я с самого детства не видела таких стрекоз. В те времена я была уверена, что это водяные феи прилетают ко мне. Помню, как одна такая сидела на руке у очень старой женщины, которая прилегла на землю возле пруда. Нет, не прилегла, упала… Я знаю эту женщину, но не помню, кто она. Кажется, я опять вспоминаю сон… До меня доносится взволнованный мужской голос. Еще немного и я его узнаю…

— Осторожно! — слышу я в тот самый миг, когда моя нога цепляется за большой камень, я лечу в траву и меня подхватывает чья-то сильная рука. Едва удержавшись от энергичного выражения эмоций, я крепко хватаюсь за эту руку.

В темноте я не могу хорошенько разглядеть лица, вижу только, что подхвативший меня человек высок и худощав. Волосы, кажется светлые, на носу поблескивают очки.

— Спасибо! Как вы вовремя. — выдыхаю я.

— Я подумал о том же. — отвечает приятный голос.

— Как я могла его не заметить, такой здоровенный! — Я потираю ушибленную ногу и смотрю на камень, что так некстати встретился на моем пути, — На нем что-то написано… Марфа…

— Сапожникова. — подсказывает мне мой спаситель. — Этот камень несколько раз переносили с места на место. И все равно об него кто-нибудь спотыкается. И я не исключение.

Я похолодела.

— Я споткнулась о могилу?

— Ну что вы! Это кенотаф — памятный камень. Под ним никого нет.

— В любом случае, спасибо вам, что… поймали.

— Не за что. На конференцию приехали? Мне казалось, заезд только через неделю.

— На конференцию? Боже упаси! Я актриса.

— А… Маркиза де Мертей?

— Друзья зовут меня Кристина Блаженная. Тина.

Я протянула руку, но он не спешил ее пожимать.

.— Тина… Блаженная…

Я не могла в темноте разобрать выражения его лица, но чувствовала, что он сильно озадачен, сбит с толку. И что я такого сказала?

— Не волнуйтесь. С головой у меня все в порядке. — на всякий случай предупредила я. — Блаженная — это моя фамилия.

Я ожидала, что он вежливо посмеется моей шутке, и назовет свое имя, но он молчал, как будто все еще пытался что-то сообразить и ему это никак не удавалось.