Блаженная

ГЛАВА 7. Плюшевые тигры и Десятка Пентаклей

— Есть тут кто-нибудь?

Мой неуверенный призыв упал мне под ноги, не получив в ответ ни отклика, ни эха.

Когда я подходила к театру, мне показалось, что я слышала жужжание шуруповерта или еще какой-то штуки в этом роде. А сейчас на сцене и в зале было пусто и царила тишина.

Пара одиноких фонарей скрестили лучи над авансценой, освещая ломберный столик, козетку и пуфик. Злосчастная ширма лежала сложенная возле стены — завтра приедут Федины помощники из Воронина водрузят ее на место ее и закрепят намертво.

— Есть кто живой? — тихо спросила я у первого ряда кресел.

Не дождавшись ответа, я поднялась по узким ступенькам и опасливыми шагами, будто ступая по болоту, описала круг возле выгородки.

Чего я хотела? Снова увидеть призрак, или убедиться в том, что никакого призрака нет?

Бархатный задник съедал звук моих робких шагов и тишина на сцене раздражала меня, казалась неправильной, невыносимой.

— Эй! Кто-нибудь…

Как мышь пропищала. Меня будет слышно на этой сцене? Примет ли она меня? Она дама капризная, ревнивая, измены не прощает.

Я прошлась на середину сцены, произнесла пару своих первых реплик.

Когда-то, в прошлой, почти забытой жизни я стояла здесь. На этом самом месте.

Сколько мне было? Восемь? Девять? Театр был похож на старый сарай. На стенах цвели пятна плесени, лепные херувимчики печально смотрели на меня из-под под потолка, и мне казалось, что темные потеки на стенах — это следы от их слез. Доски сцены прогнили, из черных щелей между ними тянуло холодом и склепом. Я бродила по сцене, ежеминутно рискуя провалиться, и именно тогда в мою голову забрела мысль стать актрисой. Это была даже не мысль. Ощущение, уверенность, что мое место — здесь. Я просто вдруг поняла, что я — актриса. Тогда у меня не было в этом сомнений. Вернуть бы эту уверенность…

Я пропустила момент, когда это началось. Мне показалось, что пищит у меня в ухе, я отмахивалась от этого звука, как от назойливого комара, и вдруг поняла, что он не внутри моей головы, а где-то снаружи.

Я оглянулась по сторонам, потерла уши — звук усилился. Поднялся ветер — сначала тихий, потом все сильней, и вместе с ветром усиливался звук, превращаясь из писка в завывание.

Бегом отсюда! Я метнулась на авансцену и в этот миг раздался страшный грохот справа, словно град обрушился на железную крышу. Я кинулась к правой кулисе, и в этот миг прямо надо мной что-то загрохотало и над сценой и в зале погас свет..

Не помню, как я оказалась в зале, наверное спрыгнула со сцены, рискуя сломать ногу. В ту же секунду все стихло.

— Ну что, маркиза, испугалась? — послышался веселый голос откуда-то с колосников. Вспыхнул свет.

Наверху, над сценой, что-то заворочалось загрохотали чьи-то шаги,

и через пару секунд из-за задника высунулась довольная, бородатая физиономия. Федя.

— Это что было? — ошарашенно спросила я.

— Машинерия. — гордо объявил Федя.

— Вы с ума, что ли сошли, так пугать?

— Зато мы с тобой теперь в расчете. — Федя подошел ко мне и протянул ручищу, — мир?

Я не спешила подавать ему руку.

— Ты, это… прости, что наорал. Испугался я.

Продолжать склоку не было смысла. Зачем мне враг в театре? Я пожала ему руку.

— Хочешь, покажу как тут все работает? — сверкнул глазами Федя, не выпуская мою руку.

— То есть еще раз включите вашу адскую машину?

— Пошли, не бойся!

Федя помчался за ширмы, увлекая меня за собой. За самой дальней ширмой пряталась деревянная лестница, один пролет вел наверх, другой уползал вниз, в темную яму, огороженную хлипким деревянным заборчиком. Федя ловко, как мартышка, взобрался наверх. Я растерянно остановилась.

— Держись только крепче! — крикнул он уже из-под колосников и софитов.

Я взялась за изъеденные жучком, затертые до блеска перила и, кляня свою мягкотелость, полезла вслед за Федей. А он уже поджидал меня на дощатом настиле над сценой. За его спиной громоздилось деревянное сооружение, из которого торчала черная металлическая ручка. Вся эта штука смахивала на здоровенную мясорубку.

— Машина ветра. — гордо объявил Федя, — Хочешь покрутить?

Его глаза горели, как у мальчишки, демонстрирующего друзьям новый велосипед. Мне ничего не оставалось, как подойти к этой адской машине и взяться за ручку. Она шла тяжело.

— Смелей! Сильнее налегай!

Я приналегла и услышала тот самый писк, с которого все началось. Ручка пошла легче, и писк перешел в визг и в завывание.

— Отличная вещь! — похвалила я. А что мне еще оставалось?

— Она совсем была раздолбана, я ее собрал и отладил! Чертежи старые нашел… — хвастался Федя.

— А теперь смотри…

Он обошел меня, прошел по настилу до боковой стены и дернул какой-то рычаг. Где-то в стене зашумело и загрохотало, словно град на крыше.

— Это машина дождя! — проорал мне на ухо Федя, — Там шкаф такой спрятан, в нем движутся лопасти, вроде эскалатора, а на них сыпется керамзит. Пробовали дробь, как в девятнадцатом веке. Но с керамзитом больше похоже на дождь.

Федя вернул рычаг на место и все стихло.

— Я бы тебе еще машину грома показал…

— Не-не-не! — взмолилась я, — Не надо грома, я и так оглохла.

— А теперь пошли в нижнее отделение!

Я поняла, пока Федя не покажет мне все свои достижения, он не уймется. Поэтому я покорно спустилась следом за ним в самый низ, под сцену, где на точно таком же деревянном настиле оказалась к сложная система валиков, шестеренок, тросов, рукояток и рычагов.

— Я даже не буду пытаться понять, как это работает. Просто скажи, что это.

— Это чтобы волны на сцене ходили. И наверху еще есть похожая. Если нужно спустить кого-то сверху. Зевса, например. Громовержца. Ну, там еще машину грома надо включать…

Федины глаза опасно сверкнули, я забеспокоилась, что он сейчас все это проделает и поспешила перехватить инициативу.

— Мощно. Верю. А… там, внизу что? Вход в механические ады?

— Там помещение ремонтное. Чтобы снизу подобраться к механизму. Хочешь посмотреть?

— Хочу.

Мы спустились еще на пролет. Федя включил фонарик, разогнал кромешную тьму и осветил деревянные внутренности машины. Но меня не очень-то заинтересовал сложный механизм. А вот узенький, коридор, уходящий во тьму, показался мне гораздо более заманчивым.

Я попросила у Феди фонарик, посветила в коридор, но ничего рассмотреть не смогла. Сырые, тесные стены, шагах в десяти от нас проход заколочен досками. Вот и все. Федя рассказал, что под театром была когда-то целая система подвалов, но их постоянно подтапливало, поэтому ими не пользуются. А это хвостик коридора, где-то там должна быть лестница, но проход туда закрыт. Неровен час кто-нибудь заблудится.

— А это что? — фонарик случайно выхватил из темноты коридора узкую дверку с массивным железным кольцом. Мое сердце затрепетало. Это же мечта моего детства — потайная дверка!

— А никуда. — Федя дернул за кольцо, открыл дверку. Мой взгляд уперся в кирпичную кладку. Кирпичи были разного размера и лежали вкривь и вкось, словно проем заделали наскоро.

— Обманка… — расстроилась я.

— Аппендикс какой-то был. Может подсобка. А может, ход в подвал — это же наружняя стена. За ней скорей всего лестница вниз. Иначе зачем его так капитально закладывать? Досок бы хватило. Все я тебе показал, пошли уже наверх.

— Да, да…

Я поглаживала руками кирпичную кладку. Она тянула меня, буквально примагничивала к себе. Я с усилием оторвалась от нее, осторожно закрыла дверку и пошла по лестнице наверх, где уже маячила Федина борода. Он подал мне руку, помог выбраться наверх.

— Ну как тебе?

— Класс.

— Вот погоди, Борис Палыч начнет восстанавливать репертуар, все это будет работать на полную катушку. А ты приходила-то чего? Ширму прикручивать? — всхохотнул Федя.

— Приходила… Ой, да. Мне ватман нужен! — вспомнила я.

— За ватманом — это к Саньке. А тебе зачем?

— Объявление написать. Вечеринку я устраиваю. — объясняла я, а мысли мои все еще бродили возле дверки с железным кольцом.

— Хорошее дело. Пошли, к Саньке провожу.

Студия декоратора притаилась с противоположной стороны сцены. Я подумала, что смогла бы отыскать его и без Фединой помощи по запаху скипидара. Огромное помещение, заваленное фанерой, рулонами холста, заставленное стеллажами с красками, инструментами пропахло скипидаром от пола до потолка.

Посреди всего этого добра обнаружился Александр — клетчато-бородатый Федин двойник. Правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что они ничуть не похожи, в заблуждение вводили их одинаковый рост и бороды. Хотя и бороды, были разные, если присмотреться — у Феди лопатой и с проседью, а у Саши — ухоженная, блестящая, аккуратненько подстриженная. Вообще, в нем с первого взгляда угадывался завсегдатай барбер-шопа. Правда, его модная стрижка порядком отросла — то ли времени ему не хватало, то ли с барбер-шопами в Воронине проблема. Впрочем, он и обросший был очень даже симпатичный.

Кусок ватмана он мне выдал, сообщив, что от сердца отрывает и предупредил, что после вечеринки заберет. Для эскизов сгодится.

Я шла домой с рулоном подмышкой и размышляла о том, что раз тигры в логове оказались плюшевыми, то возможно и остальные страхи окажутся игрушечными.

Объявление было накарябано и повешено на афишной тумбе возле актерского флигеля. Тумба пестрела записочками, объявлениями и предупреждениями, место здесь, видимо, бойкое и я решила, что мое объявление не останется незамеченным.

Дело оставалось за малым — устроить вечеринку. Для этого нужно было как минимум раздобыть продукты. Ехать в Воронин на каракатице мне не улыбалось. Спасибо, что до усадьбы она меня довезла. Подвергать ее новым испытаниям, не показав автослесарю, было боязно. Нет никакой уверенности, что моя и без того пострадавшая подруга выдержит местные колдобины. А между тем ремонт ей необходим, не гоовря уже о том, что где-то под сиденьем лежит и тоскует в одиночестве мой телефон. Выудить его мне не удалось, и даже точное местонахождение его определить не представлялось возможным — он давно погрузился в глубокий анабиоз. Получается, я без машины и без связи. Значит надо хватать кого-то в подручные, вызывать такси, ехать в Воронин, договариваться с каким-нибудь техцентром, и тащиться за продуктами.

Я решила провернуть это все завтра с утра пораньше. Репетиции назначены после обеда, с утра на сцене монтировщики.

Значит сегодня отдыхать. К тому же я вспомнила, что со вчерашнего вечера ничего не ела, да и те пять конфет и три печенья едой назвать сложно. А утренний глоток вчерашнего холодного кофе тоже вряд ли может сойти за завтрак. Я вспомнила о яйцах, молоке и масле, которые со вчерашнего дня терпеливо ждут меня в холодильнике и направилась к себе в комнату с твердым намереньем соорудить себе омлет, пока не удалось разжиться чем-нибудь посущественней.

Возле актерского флигеля маячил Давид, живой и с виду вполне здоровый. Я театрально сложила руки в покаянном жесте и пошла к нему навстречу.

Давид издалека заулыбался мне и помахал рукой — этот парнишка, похоже, и впрямь не умел злиться.