Блаженная

АКТ I. Глава 1. Годом ранее…

— Спаситель прощал, умирая! Бог да сохранит и тебя и Его… — прошептала я и умерла.

Лежа в кромешной тьме я услышала отчаянный, звериный вопль моей несчастной матери, вбежавшей в комнату. Я слышала его уже не единожды, пора бы привыкнуть, но каждый раз кровь стынет у меня в жилах от ее крика. Даже предсмертный стон моего возлюбленного не причиняет мне такой боли. Потом еще кто-то вбегал, кричал, чего-то требовал, кого-то в чем-то обвинял, но это меня уже совсем не трогало. Все было кончено.

А потом на меня повеяло ветерком, запахло пылью и раздался шум и грохот. Я приоткрыла один глаз и сквозь темную вуаль моих рассыпанных волос увидела, как сомкнулись пунцовые крылья занавеса.

Мишель Булкин, притаившийся за левой кулисой, показывает мне большой палец. Я подмигнула ему. У нас получилось. Этот шум и гром, доносящийся до нас — честно заработанные аплодисменты.

Я мигом вскочила и мы, артисты, встали на поклоны. Занавес разъехался.

Каждый раз, когда это происходит, я чувствую себя так, словно у моей ванной рухнула стена ровно в тот момент, когда я расслабляюсь под душем. Даже еще более беззащитной я чувствую себя в эту минуту. Смотрите, вот она я. Моя обнаженная, растрепанная душа лежит перед вами на ладошке.

О, благодарю, я обожаю когда розы несут охапками. И ваши роскошные наряды я люблю, и сверкание ваших украшений, и изысканные парфюмы. Но еще больше я люблю выворачивать перед вами душу. Мне кажется, только в эти моменты я настоящая.

Я скользила взглядом по первым рядам парьера. Теперь я могу рассмотреть тех, кого успела почувствовать. Я не притворяюсь, что обо всем забываю на сцене. Я чувствую всех, кто сидит неподалеку. Я не вижу лиц, не читаю мыслей, но я ощущаю вас спинным мозгом, или каким-то особым органом, которого нет у нормальных людей.

Вот юная дева, которая очень хочет стать актрисой.

Вот ее молодой человек, которого раздражают все эти кривлянья и который ждет не дождется, когда эта нежная фиалка поступит в его безраздельную собственность и начнет варить ему борщи.

Вот роскошная дама, которая гордится тем, что сидит на премьерном спектакле в первом ряду партера.

Вот ее напыщенный супруг, который не заснул только благодаря роскошному декольте леди Мильфорд.

А вот свободное место. Это я забронировала его, будто для непришедшего друга. На самом деле — здесь сидела бы бабушка, будь она жива. Она не пропустила бы мою премьеру, притащила бы огромный букет, хлопала бы, не жалея ладоней. Ее нет, но я чувствую ее присутствие.

А вот и он. Тот кто фонил сильнее всех. Он улыбается мне белоснежными винирами и всасывает меня взглядом. А глаза его словно черные дыры. Антиматерия. Жутко в них смотреть, а хочется. Я наступаю на ногу Фердинанду, роняю букет. Снова занавес.

Наступил момент подняться на сцену главному герою вечера, нашему постановщику. В просвет расползающегося занавеса я наблюдаю его победное шествие. Он идет, скромно улыбаясь, но в каждой морщинке, каждом движении, даже на кончике породистого носа сияет гордость и самодовольство. Альберт не знает другого сценария. Он триумфатор. За это я его и люблю.

Под усилившиеся аплодисменты он поднимается на сцену, проходит в центр и вклинивается между нами. А мы расступаемся.

Он берет меня за правую руку своей левой. А правую протягивает своей супруге, Регине. Она сегодня играла леди Мильфорд. Роль моей мечты. Мою роль. Ничего, ничего Регина, пройдет совсем немного времени и я возьму свое, и твое я тоже возьму. Ты — угасающая звезда, прима, отступающая в тень. Скоро, очень скоро ты будешь играть старенькую фрау Миллер, а я — леди Мильфорд. И все главные роли я у тебя заберу. А твоего мужа я заберу сегодня.

Альберт, держа за руки своих жену и любовницу, делает шаг вперед.

Мы трое делаем поклон. Мы отыграли премьеру. Но главный спектакль только начинается.

***

— Блаженная, на банкет идешь?

Блаженная — это я. Фамилия такая, а не то, что вы подумали.

Я смерила Булкина взглядом, в котором должно было ясно читаться все, что я о нем думаю. Что за идиотский вопрос?

А, поняла, это он меня дразнит. Перебрав в голове несколько достойных ответов, я вдруг, сама того не ожидая, спросила:

— Булкин, у тебя шампанское есть?

Настала очередь Булкина сделать возмущенное лицо.

— Ну так принеси…

— Сюда?

— Нет, Регине в кабинет! — окрысилась я.

— Понял.

Булкин исчез, а я брызнула порцию мицеллярной воды на ватный диск. Разговор предстоит серьезный, и размазанный грим мне ни к чему. Руки дрожали. Я поняла, что дрожат они с того самого момента, как я перехватила взгляд человека с глазами-дырами.

Чушь собачья! Просто премьера, волнение, и для меня еще ничего не кончилось, а только начинается. Вот и дрожат руки.

В дверь гримерки постучали.

— Да.

Это прозвучало немного гнусаво, я как раз стирала грим с носа.

Стук повторился, такой же аккуратный и настойчивый. С каких это пор Булкин стал таким деликатным? Всегда без стука вламывается к дамам, на него уже и внимания никто не обращает. Наверное я действительно великолепно отыграла премьеру, если Булкин так меня зауважал, что стучится в гримерку!

— Да входи уже, господи ты боже мой! — я с досадой швырнула ватный диск, выпачканный гримом, взяла новый и занялась правым глазом.

— Добрый вечер. — вкрадчиво прозвучал незнакомый голос.

Я быстро обернулась. Еще не успев как следует рассмотреть незванного гостя, я уже знала — это он, тот самый, с глазами-дырами.

Более того, я четко понимала, что едва увидев его в зале, я знала, что он придет ко мне в гримерку. Я словно видела эту сцену когда-то, и сейчас пересматривала давно забытое кино.

— Поздравляю с премьерой. Это было блистательно.

Я молча смотрела на него, а в голове у меня свистел ветер. Я будто забыла, что полагается отвечать в таких случаях.

— Не в моих правилах чтить талант с помощью убитых растений. — продолжал он тихо, но очень отчетливо. Словно змея прошипела. — Предпочитаю произведения искусства.

Он достал, как мне показалось, из рукава, плоскую коробочку, обтянутую потертым малиновым бархатом и сделал шаг ко мне. Я непроизвольно отшатнулась.

Он сделал движение пальцем, крышечка отскочила и изящный золотой браслет в виде двух льнущих друг к другу нарциссов ослепил меня сверканием бриллиантов. Старинный, сразу видно. Тончайшая работа и бриллиантов на целое состояние.

— Вы с ума сошли! Я не возьму. — прошептала я, не сводя глаз с искристых лепестков.

— Не будьте мещанкой. Это всего лишь цветы. — с суховатым стуком коробочка легла на мой гримировальный столик.

Я смотрела на браслет, и не могла отделаться от ощущения, что это он смотрит на меня.

— Тем более, — продолжал мой вкрадчивый гость, — что этот скромный презент ни к чему вас не обязывает. Это дар вашему таланту, а не вашей красоте.

Я подозрительно посмотрела на него.

Он учтиво кивнул.

— Позвольте представиться — Борис Павлович Каргопольский. Я имею честь сделать вам весьма интересное предложение.

— Каргопольский… Что-то похожее на обрывок сна промелькнуло в голове, вильнуло хвостом и ускользнуло.

А мне вдруг стало до того тоскливо, плохо и страшно, что в животе заныло. Я не могла понять почему, и не хотела думать об этом, копаться в своих ощущениях и искать причины. Я не хотела даже узнать, что это за человек такой, что швыряет бриллианты к ногам никому не известной актрисы.

Я хотела одного — чтобы он исчез из моей гримерки вместе со своими нарциссами, заманчивыми предложениями и витиеватой речью.

— Не хочу. Заберите. — выговорила я хрипло. Прочистила горло и добавила тверже:

— Бриллиант — не мой камень.

Гость улыбнулся краешком рта и слегка пожал плечами.

— И не мой тоже.

Сделав над собой усилие, я захлопнула крышку и отодвинула от себя подношенье. Моего загадочного дарителя это не смутило.

— Вижу, вы не расположены сейчас к серьезному разговору. — произнес он сочувственно, — Вы устали, взволнованы…

Из кармана пиджака он достал золотую визитницу и аккуратно положил поверх футляра визитную карточку. На угольно-черном поле сияли лишь золотистые цифры. Номер телефона и ничего больше.

— Не смею более злоупотреблять вашей любезностью. Благоволите сообщить, когда будете готовы продолжить нашу беседу. Смею вас заверить, госпожа Блаженная, вам не придется об этом жалеть.

Продолжая держать меня на прицеле своих глаз, он отступил к двери.

— Заберите браслет.

— Пусть он напоминает вам о предстоящей встрече.

Церемонный, театральный поклон — и он вышел.

Пару секунд я сидела в оцепенении, тупо уставившись на дверь. “Благоволите”… “Смею заверить”… Сейчас только на сцене такое услышишь. И что мне делать теперь с этим браслетом?

Дверь распахнулась от молодецкого пинка, заставив меня подскочить на стуле.

Булкин! Дорогой, любимый, невоспитанный Булкин возник на пороге. Физиономия его победно сияла, в одной руке он держал бутылку, а в другой — два бокала. В первый раз за все время нашего знакомства я ему по-настоящему обрадовалась. Пока он ножкой прикрывал дверь, я быстренько смахнула в ящик стола футляр вместе с визиткой и взяла чистый ватный диск.

— Ну и глаза у тебя! — хихикнул он, — как у панды.

— Лей. — коротко скомандовала я.

На дураков не обижаются.

***

Через двадцать минут оживленная шампанским и полная решимости, я выгнала Булкина из гримерки и влезла в платье, купленное специально для сегодняшнего банкета.

Что это было за платье! Черное, струящееся, с открытыми плечами. Если бы женщина в таком платье попросила меня съесть мою пудру и запить мицелляркой, я не смогла бы ей отказать.

Дрожащими пальцами и я набила сообщение для Альберта:

“ Жду тебя в кармане.”

Бросила отчаянный взгляд в зеркало и беззвучно сказала последнее “прости” отраженной в нем бледной женщине с растрепанными волосами и полустертым гримом.

А потом… Я не знаю почему я это сделала. Выдвинула ящик стола, достала бархатный футляр, и дрожащей рукой застегнула на себе эти чертовы нарциссы.

— На удачу. — объяснила я своему отражению и ринулась навстречу судьбе.

Каблуки моих туфель отстукивали что-то сбивчивое, как если бы вдребезги пьяный ударник вздумал сбацать мазурку на деревянном ящике.

И вот я в кармане. Так у нас в театре называется темный, глухой закуток возле правой кулисы. Обычно там громоздится отработанный реквизит и дежурят костюмеры, держа наготове платья для быстрого переодевания между сценами.

По моим расчетам Альберт уже должен был там меня дожидаться. Сообщение мое он прочел, а от банкетного зала коротким путем идти не больше минуты. Но в кармане грустил лишь зеркальный столик из будуара леди Мильфорд, и черный кружевной пеньюар был наброшен на зеркало. Я сдернула пеньюар и швырнула его на пол. Зеркало превратилось в бездонный колодец, в котором маячил мой мрачный силуэт — в кармане было темно, лишь слабый свет просачивался со стороны сцены.

Повеяло мускусом. Это от пеньюара. Регина даже на сцену тащит свой душный парфюм. Леди Мильфорд конечно не бюргерша, а особа королевских кровей и фаворитка герцога. Духами она безусловно пользовалась. Кельнской водой, Пармской фиалкой, чем там еще душились во времена Шиллера? Уж точно не “Опасными связями” от Килиан! Но кому, кроме меня есть до этого дело? Подумаешь, духи!