Испытание весной

ГЛАВА 10, в которой Ланкен едет не туда, куда должен был ехать, а Никодес фор Виттенц находит больше, чем искал

Путешествие зимой через горы — весьма сомнительная радость. Не зря король не спешит слать на юг войска, дожидаясь весеннего тепла, не зря горячий и не боящийся риска Ларк не оспаривает этого — по такой дороге до Неттуэ дошла бы в лучшем случае половина армии, и вряд ли дошедшие смогли бы сразу сражаться.

Ланкен проклинал непогоду, на долгий десяток дней запершую его на подступах к перевалу, размокшие тропы по эту сторону гор, стоившие ему одного из двух коней — молодой и слишком горячий Ветер загарцевал, испугавшись метнувшегося под копыта зайца, поехал на мокрой глине, угодил в предательскую щель и сломал ногу. Пришлось пристрелить, да там у дороги и оставить на радость падальщикам.

Казалось бы, досадные случайности, от которых не застрахован ни один путник, но теперь Ланкен безнадежно опаздывал. Заклятый на Никодеса фор Виттенца поисковый амулет вел его по побережью, от деревни к деревне, от одной потаенной бухты к другой, но посланный Ларком отряд нигде не задерживался подолгу, и догнать никак не получалось.

Дни утекали, как вода сквозь пальцы, а между тем все, что видел в пути Ланкен и о чем слышал, кричало об одном: времени не осталось вовсе. Возможно, умней было бы не тратить дни на бесплодные поиски, а вернуться с докладом, потому что ни Ларк, ни Варрен, похоже, и не подозревали, насколько все плохо. Война здесь вспыхнет гораздо раньше, чем прибудут с севера войска, Одар не станет ждать, пока погода начнет благоприятствовать врагу.

Но, может, у фор Виттенца хватило ума отправить доклад? Разминуться с курьером Ланкен мог легко.

Разрываясь между двумя решениями, Ланкен, говоря по чести, сам не понял, как в итоге выбрал третье. Просто однажды амулет показал направление в горы, а дорога, по которой он ехал последние два дня, свернула на Неттуэ, и Ланкен вдруг вспомнил о Клалии. Знает ли она о невидимых убийцах? Очевидно, нет — кто бы ей сообщил? Доверять этой женщине тайны — все равно, что кричать о них на рыночной площади в торговый день. Но, какой бы она ни была, Клалия — мать младшего принца. Ее уязвимость — это уязвимость короны. Вряд ли его величество желает смерти или плена ей и маленькому Киру.

Под мелким моросящим дождем дорога раскисла, и Ланкен опасался гнать коня. Ну что бы ему не подумать о Клалии раньше! Мог бы добраться до Неттуэ по хорошему мощеному тракту, предупредить ее высочество, чтобы готовилась к отъезду, все равно ведь быстро не соберется, а потом уж искать фор Виттенца. С другой стороны, лезть в такую погоду в горы в одиночку — чистое самоубийство, так что выбора особого у него и нет.

С такими мыслями он и ехал, жмурясь от летящих в лицо мелких дождевых капель, с отвращением вслушиваясь в жадное чавканье глины под конскими копытами и мечтая стянуть с плеч промокший плащ, переодеться в сухое, пристроиться у огня и выпить кружечку вина. Здесь, в окрестностях «южной столицы», люди ощущали себя пока что в безопасности, на одинокого всадника смотрели с любопытством, но без страха, новости у него не выспрашивали и паническими слухами делиться не спешили. Ланкен миновал несколько деревень, наблюдая одну и ту же мирную картину: пасущиеся по склонам овцы, коровы и козы, мужики, готовящие землю для скорых весенних посадок, ребятишки, таскающие из леса хворост…

Неттуэ открылся ему сразу весь: дорога взобралась в гору, вильнула и вывела путника на уступ над городом — идеальный наблюдательный пункт, если рассуждать военными мерками, даже странно, что здесь не выставлен никакой пост. Впрочем, губернатор Южного Пригорья — человек никоим образом не военный, куда ему сообразить… А город был красив — отсюда, с высоты, он казался игрушечным, чистым и аккуратным, без суеты и грязи, без трущоб и помоек, лишь нарядные дворцы и особняки из белого камня и желтоватого кирпича, красные черепичные крыши со сверкающими медными флюгерами, широкие улицы, а вдали — мачты стоящих в порту фрегатов и галеонов. Что ж, по крайней мере, с моря город защищен.

Ланкен покачал головой: всего лишь наличие боевых кораблей защиту не гарантирует. Впрочем, не его это дело. Он, пожалуй, посетит губернатора, затем испросит аудиенции у Клалии, а после, дождавшись приемлемой погоды, все же попытается найти фор Виттенца. И будет надеяться, что ни одно из этих вроде бы вполне разумных действий не окажется в итоге безнадежно запоздавшим.

Никодес фор Виттенц и Дастин ди Ланцэ в это самое время тоже мокли под дождем, проклиная ненадежные горные тропы и собственный азарт, заставивший свернуть с намеченного пути вдоль моря. Хотя, по чести говоря, дело того стоило. В поисках одарских лазутчиков опираться можно было лишь на слухи, а те слухи, что принесла им в уши одна незаметная, но проверенная птичка, казались более чем странными. Да что там, если бы эдакую чушь рассказал кто-то незнакомый, ни фор Виттенц, ни ди Ланцэ не поверили бы ни единому слову!

В окрестностях ничем не примечательной мелкой деревушки завелись материальные призраки.

Сами по себе призраки никого здесь, пожалуй, не удивили бы и не испугали. Известно, если путник гибнет нехорошей смертью, а такое в горах не редкость, его страдающий дух болтается неподалеку, покуда не найдется маг, готовый провести обряд упокоения — или же, пока несчастный не развеется сам собой через пару сотен лет. Однако всего вреда от таких духов, что завывают в трубах, пугая детей и предвещая непогоду, да и то, по большому счету, можно считать скорее пользой.

Материальные проявления магических бурь и приливов тоже не смутили бы жителей деревни, вот уже пару сотен лет промышлявшей исключительно контрабандой. В самом деле, сами собой открывающиеся двери, летающие бутыли с вином, раскиданные поленницы — что за ерунда, и не такое видали, а уж старики чего только не травили о временах, когда магии было больше и ограничительные эдикты даже в кошмарном сне привидеться не могли!

Но о совмещении этих никак не связанных между собой явлений даже старики ничего не слыхали! Призрак — он на то и призрак, что даже сухой листик сдвинуть не может. А «дикая магия» — на то и дикая, что проявления ее бессмысленны и бестолковы. Но где это видано, чтобы дождь проявлял в воздухе бесплотную фигуру? Чтобы бутыль с вином не просто разбивалась о стену, а запрокидывалась и опустошалась, как будто из нее пьет кто-то? Что тайник с контрабандным серебром и оружием разоряют не пограничники, а бесплотные духи?! Да как разоряют — подчистую унося все до последней монетки!

— Так и плыло по воздуху? — переспросил Никодес.

Знакомый контрабандист, более охотно отзывавшийся на кличку «Медведь», чем на собственное имя, усиленно закивал и уточнил:

— И тайник вскрыт по уму, как будто проследили, как я его запечатывал. Не-ет, если это была дикая магия, то я — губернатор! Призраки это! Их-то не видать, вот и кажется, что само.

— И зачем призракам твое оружие?

— Чтоб я еще знал! И зачем, и как взять сумели! Эх, упокоить бы тех призраков к бесам собачьим, да где ж нынче мага-то найдешь.

Никодес покивал сочувственно и предложил Дастину и Медведю прогуляться втроем по следам странных «призраков», оставив коней и отряд отдохнуть в деревушке. След, кстати, те оставляли вполне материальный, хоть и незаметный для человека городского. Однако и Дастин с Никодесом, и уж тем более потомственный контрабандист Медведь видели смятый чьей-то тяжелой, вполне материальной поступью опад, комочки гряди там, где их быть не должно, и прочие очень даже подозрительные признаки. И если Медведь, из магов встречавший разве что лекарей и погодников, еще мог верить в потустороннее происхождение этих следов, то офицеры фор Виттенц и ди Ланцэ просто обязаны были проверить.

Идти по следу оказалось легко: «призрак» выбирал путь поудобнее, обходя ненадежные осыпи и буреломы и слишком крутые склоны. А уж когда заметили на камнях чуть ниже тропы совсем недавно разбитую бутылку, ярко сверкавшую свежими острыми изломами…

Медведь спустился, поднял осколок, понюхал. Буркнул:

— Наша бражка. Малиновая. Братова сноха такую гонит.

— А что, у той братовой снохи призраки на днях погреб не обнесли случаем?

— Кто ж знает, — гоготнул Медведь. — Она-то ругалась, только не на призраков, а на брата со свекром.

— Интересные призраки, — задумчиво заметил Дастин, — и ведь других деревень поблизости нет?

— Была когда-то, — Медведь почесал в затылке, — чуть не сто лет тому, как сель ее снес. Только усадьба графская осталась, и та — одни стены. Ну, то есть, говорят так, сам не видел.

— А что за граф? — Никодес, признаться, не помнил, кто из благородных семей владеет землями в этом краю.

— Да бесы его знают, вроде там тоже все погибли. Выморочная земля. Туда и наши-то не ходят. Деды говорили, нехорошо там стало после селя, а позже, если кто и ходил проверить, так ничего не рассказывал.

— Что «усадьба — одни стены», кто-то же рассказал, — рассудительно возразил Дастин. — Что я тебе, Медведь, скажу, лопух ты, а не медведь. В таких вот заброшенных местах с дурной славой как раз тайники и устраивать. Или вражеские базы, если дело к войне. Вот что, господа, давайте-ка соблюдать тишину и обходить открытые места. Не нравятся мне собственные выводы.

Дальше они шли в стороне от тропы, пусть и тропой прежний путь назвать можно было весьма условно. Но все же там было бы легче — и любой, привыкший к этим местам, наверняка там и ходил, а наткнуться на врага они не хотели.

— Наша задача — разведка, тихая разведка, — свистящим шепотом напомнил Никодес. — Если встретим одиночку — захватываем. Но никакого геройства!

— Непривычно слышать такое от тебя, — подначил Дастин.

Никодес даже не ответил. Чего уж, самому было непривычно, в крови зудело желание доброй драки. Если база — так ворваться на ту базу и разобраться, чтоб и впрямь одни стены остались! Но взвешивать риски он все же умел и твердо знал, что незаметно захваченный пленник сейчас будет куда полезней шумной драки с сомнительным итогом.

Им ли привалила удача, или у противника случился особенно несчастливый день, но искомый одиночка и впрямь попался навстречу, и четверти часа не прошло. Вовремя они спрятались! Молодой парень, почти мальчишка, брел по тропе, размазывая по лицу кровавые сопли и хрипло, в голос, ругаясь. То есть это сам он, наверное, полагал, что ругается, на деле же его бормотание куда больше напоминало пьяные жалобы.

Никодес прислушался, но за шумом дождя и порывами ветра до них долетали лишь отдельные слова. Хотя и по ним можно было сделать кое-какие выводы. «В гробу видал», «жрите сами», «они думают, я не…» — типичный набор много о себе мнящего неудачника, да еще, похоже, получившего хороших люлей от добрых людей. Никодес пропустил бы парня мимо, даже отодвинулся бы брезгливо, вот только бормотал тот на чистейшем, без следа акцента, одарском.

«Вот и наш мерзавчик, сейчас мы его и возьмем, и запакуем, и в лучшем виде доставим», — Никодес разве что руки мысленно не потер. После стольких дней бестолкового метания по побережью наткнуться на вожделенный приз почти ненароком, да еще и застать его в одиночку, пьяным, словно кричащим: «А вот он я, берите меня тепленьким!» — это было бы даже подозрительно, не окажись здесь Никодес и Дастин в полной мере случайно, без малейших к тому предпосылок.