Моя дурацкая гордость

Глава 11

— Но почему? — перебил Псарь. — Почему именно сейчас? Это как-то связано с Цесарем?

Цесарем именовал себя главарь Ведъютантов. Поговаривали, что он бессмертный. По легенде, магистры нашли его на пустынной лесной дороге подростком, раны его были несовместимы с жизнью, но он выжил. Откуда Цесарь взялся, не знал никто, но сейчас это и неважно было. Сейчас имело значение, что он ненавидел инквизов и желал истребить их.

— Да, что это должно означать? — я нахмурился и расхотел жрать. Отец обладал железными нервами и делать скоропалительные выводы не любил. Если говорит, что Цареградского взяли за яйца, значит, уже почти кастрировали.

— Мама не упоминала при тебе Доротею Фалькову?

Я помотал головой.

— И вы с Гордеем ни разу не подслушали наши разговоры? — недоверчиво протянул папа. Мы с Псарем открестились. — Ну да, ну да, знахарям официально запретили распространять информацию каким-либо образом. Да и ребятам из Отдела охраны здоровья пришлось туго, насели на них со всех сторон…

— М-м, Фалькова… Фалькова, Доротея, — я перекатывал слово на языке и так и эдак, но ничего конкретного на ум не шло. — Что-то знакомое.

— По-моему, такая училась здесь недавно. Вроде бы бывала на званых вечерах Залесского, помнишь, Эмиссар? Отвязная девица. — Псарь прищелкнул пальцами, я начал вспоминать. — Невысокая, с сись… ну в смысле, с грудью, — он покосился на отца. — Пила вино и всюду таскалась за Петькой Ларцевым.

— Ага, Ларцев! Тот тип, которого исключили перед самыми выпускными экзаменами, помнишь? В конце прошлого года. Ну точно же.

— Конечно, она бывала у Залесского, — устало кивнул отец. — Внучка Главного Советника.

— Внучка? Никогда б не подумал. Скорее внучка хозяина «Полного стакана», ну ты понял меня, пап.

— Дочь министра вышла замуж за Кирилла Фалькова, он тогда был тридцатым помощником двадцатого зама, но сейчас, разумеется, поднялся.

— Почему вы вспомнили про нее, Павел Андреевич? — Хьюстон вернул разговор в нужное русло. — И как исключение Ларцева связано с их отношениями?

Отец тревожно оглянулся на коллег и поманил нас подойти ближе.

— Месяца четыре назад главный знахарь госпиталя Святого Григория был вызван к Советнику по поводу одного деликатного дела. Тот факт, что Доротея провела пару дней в больнице, скрыли, а Советник бойко рассказывал всем, что внучку пригласили на собеседование во Францию.

— Погоди-погоди, ты хочешь сказать…

— Советник собственноручно подписал указ об отчислении Петра Ларцева из Виридара, хотя обычно такими делами занимаются попечители и соответствующий Департамент.

— Она залетела от Ларцева? — до меня дошло. До Псаря тоже.

Отец кашлянул.

— Советник лично явился к Цареградскому, требуя объяснений, а тот, если языки не лгут, поставил его на место и заявил, что сексуальное воспитание — дело, в первую очередь, родителей. Также Цареградский припомнил Советнику, что тот в незапамятные времена не одобрил введение нового курса, посвященного основам семейной этики.

— Ха, что-то типа «я свечку держать не нанимался и гоняться за голыми жопами тоже».

— Советник этого так не оставил. Да все знали, что он отрастил огромный зуб на Цареградского. Помешкал до поры, до времени, чтобы не привлекать внимание к тому, что послужило причиной проверок, но теперь, по его мнению, буря улеглась, и можно браться за дело. Я рассказываю вам это не для того, чтобы запустить слухи, а чтобы вы были предельно осторожны. В конце концов, как правильно заметил Альберт, вы уже взрослые. — Он вздохнул, как будто отчасти жалел об этом.

— Оте-ец? — вот теперь я по-настоящему осознал, что творится.

— Да, Марк, — с нажимом, твердо произнес он. — Я не буду сейчас беседовать с тобой о контрацепции, об этом мы уже поговорили, когда тебе было… сколько? Тринадцать? В общем, держите нос по ветру, наверху настроены серьезно, а сейчас к нам идет главный служка Советника, он же правое ухо. Мы готовы, Рафаэль Александрович? — отец почти приветливо повернулся к высокому крепкому малому лет сорока пяти.

— Начнем с заклятий, — загадочно проговорил тот, но его тон мне не понравился.

Мы отчалили на обед, потом на послеобеденные занятия. Каждый обдумывал услышанное. Я ждал вердикта Хьюстона. Но он как воды в рот набрал.

— Да что за бред? — не выдержал Гордей на эликсирике. — Никто не сможет запретить нам трахаться. Да я назло буду трахаться как можно чаще и у всех на виду. Это мое человеческое право, отправлять естественные потребности.

— По-моему, отец преувеличивает. Ну залетела эта Дорофея…

— Доротея.

— Да насрать. Проблема ведь уже решена, так? К чему все это?

— Советник пошел на принцип, — пожал плечами Прогноз, и я с ним согласился.

Залесский в другом углу подземелья громко и велеречиво расхваливал зелье Хари.

— Слышь, Исаев. — Мы с Ветроградовым подошли ополоснуть котлы одновременно. — А ты Елизарову один ебал или всей честнОй компанией?

Моя башка была настолько занята мыслями о словах отца, что я всего лишь отмахнулся:

— По себе не суди. — Даже палочку доставать не стал. — Вы там Харю всей спальней имеете в жопу, что ли?

Когда я вернулся к столу, Леха яростно скреб дно котла. А у него, между прочим, зелья редко подгорали.

— Если Павел Андреевич объективно оценил обстановку, — наконец сказал Хьюстон, — в трусы теперь будем только заглядывать. И то издалека.

Мы покидали вещи в сумки и с кислыми рожами уселись на места.

***

— Ну как? К вам приходили уже? — из кабинета Шереметьева выметались пятикурсники, когда мы подтягивались к нему после чарологии.

— Приходили?..

В этот момент в дверях показался один из магистров с хмурым лицом и козлиной бородой. Шереметьев что-то говорил ему, а он быстро строчил в блокноте.

— Глянь, я прямо вижу, как он нас всех сдает, — присвистнул Псарь, кивая на Шереметьева.

— Приперся перед началом пары, уселся за последнюю парту, — делился Никита, остановившись возле нас, — сделал девчонкам замечание из-за излишне вызывающего вида и велел всем пересесть. Совсем идиот, — Верейский сочувственно покачал головой, словно от всей души жалел выжившего из ума старика. — Скоро сами увидите, короче, — он хлопнул меня по плечу и свалил.

Мы переглянулись. Никита как в воду глядел — Шереметьев явился не один, за ним, хромая, плелся Альберт, тот самый, что вчера беседовал с отцом.

Мистер Альберт (так я мысленно окрестил его) тихо просидел в конце кабинета все занятие и так же молча исписал листов семь в своей тетради.

На обеде все пятеро членов комиссии, включая отца, встретились за преподавательским столом, пожрали и быстро вышли из зала. Я едва успел наложить себе жареной картошки, а их уже и след простыл.

— Не нравятся мне они, — процедил Хьюстон, с силой втыкая вилку в бифштекс. — Мутные. И цели их неясны.

— Очень даже ясны. Советник отрастил зуб на Цареградского.

— Нет.

— Что «нет»? Отец же прямо сказал…

— А я говорю — нет, — замотал башкой Хьюстон, помахивая вилкой. — Советник не собирается смещать Цареградского с должности. Во-первых, у него нет никаких оснований, во-вторых, Советник достаточно умен, чтобы не смешивать личное и политическое. Сечете?

— Не совсем, — признался Прогноз, и Рома вздохнул. На удивление, Гордей взял сторону Хьюстона.

— Не похоже на спланированную акцию по увольнению Цареградского. Мелковат повод. Скорее, потрепать нервишки, а может, Советник после того случая всерьез обеспокоился демографической ситуацией в Виридаре и вообще в чародейском мире, — под конец он уже сам ржал. — Ну, издадут какой-нибудь закон, запрещающий в коридорах лапать девок за сиськи. Как будто кто-то будет его исполнять, — Гордей фыркнул и глотнул из кружки. — К тому же, люди начнут задавать вопросы, вдруг кто-нибудь припомнит таинственный случай с исключением Ларцева, сложит два и два… Словом, Советник не станет так рисковать: автономию Виридара еще никто не отменял.

— Хьюстон, что говорит нам Устав?

— Устав только нецензурно выражается. — Рома почесал в затылке. — Цареградского могут снять с должности, только если будет доказано, что он пренебрегает своими должностными обязанностями. В должностные обязанности ректора входит э-э-э, ну, если короче, то Цареградский должен заботиться о физическом и духовном здоровье студентов. И, кажется, в данном случае мы с вами говорим о категории «физическое здоровье».

— Не вижу связи, — я запутался и в качестве компромисса тоже почесал в затылке.

— Тебе пересказать содержание доклада Анжелики Сергеевны, который она готовила для летнего консилиума знахарей? Я прочел его в вашей библиотеке, и говорилось там о неблагоприятном влиянии ранней беременности на организм женщины.

— Не знал, что мама пишет ужасы.

— То есть, — несся Хьюстон дальше, — если комиссии удастся доказать, что Цареградский прилагает недостаточно усилий, чтобы пресечь связи между студентами, его ждут неприятности. И это легально. Ну, либо, если Цареградский будет мешать комиссии в насаждении благих нравов, его могут обвинить в саботаже…

— А это что такое? — не врубился Прогноз.

— Так или иначе, я за Цареградского. И я собираюсь помочь ему выдворить комиссию из усадьбы в кратчайшие сроки. Вы со мной?

— Тупой вопрос, брат, — спокойно ответил Псарь.

— И что мы будем делать? — загорелся Прогноз, хотя ни один из нас еще и понятия не имел, с чего начать.

— Вечером, за ужином, переговорим с другими факультетами, а я попробую вытянуть из отца секретные сведения…

— …которые непременно должны знать все, — усмехнулся Псарь и лениво почесал в затылке, за компанию.

— Именно.

Отец ничего определенного не сказал.

— Скорее всего, через пару дней хождения по кабинетам и дежурств в коридорах члены комиссии велят мне написать закон о введении новой должности. Появится какой-нибудь Хранитель ключей от поясов верности или Главный Подсвечник…

— Подсвечник?! — я уже подумал, что отец совсем плох.

— Тот, кто свечку держит, — он подмигнул, и мне показалось, что папа надо мной издевается.

В общем, отделался парой дежурных фраз и свалил жрать фирменный мамин пирог.

А мы поперлись в общагу, чтобы составить план.

— Итак, «Как вывести комиссию из себя», — я жирно подчеркнул подзаголовок.

— Постоянно трахаться, и днем, и ночью, и желательно прилюдно, — внес предложение Псарь.

Я записал и мысленно одобрил.

— Лапать девок в коридорах.

— Хвалить почаще Цареградского. Вслух. Их это раздражает.

— Постоянно трахаться.

— Это я уже записал.

— Изучить нюансы законодательства и пользоваться ими.

— Это еще зачем? — я с подозрением поглядел на Хьюстона, прежде чем внести его фразу в список.

— Если попадемся, будет чем отбиваться.

— Ну окей. Еще?

— Тра-ха-ться!

— Заткнись, Псарь.

— А я вообще планирую пить Перевертыш-эликсир, и пусть кто-нибудь другой отбывает мои наказания. Пусть потом какой-нибудь Меркулов докажет, что это не он сосался с девкой на глазах у всех.

— Стоп. Что ты сказал, повтори? — я нацелил на Леху карандаш.