Последние стражи Аарона

Глава 14. Рождение бури

Глава четырнадцатая. Рождение бури

Королевский замок, Дагмер

Морган вышагивал по жухлой листве, запорошившей тропинку к часовне. Она была расчищена садовником, пока весь замок был погружен в сон, но поздняя осень не ценила его трудов – темно-красные листья вновь укрыли ее плотным покрывалом. Зима все не приходила, все топталась на пороге, изредка посыпая Дагмер хрупкими кристалликами снега, но не задерживалась надолго. С губ Моргана срывался пар, и он радовался тому, что его плащ оторочен мехом. Поежившись, он перешел через мост, укутанный туманом. Холод лишал его ясности ума, и в этом он видел злую насмешку судьбы. Имя приковало его к Северу, к этой суровой земле. Он любил ее, но отправился бы прочь за Великое море, будь его воля.

Воля. Как много недозволенности было в этом слове! Он чувствовал ее вкус лишь там, далеко за пределами северных земель. Иной раз он ругал себя за то, что однажды испробовал ее.

– Свобода… Экая дрянь, – с усмешкой пробубнил Морган под нос.

Решением Совета именно он лишит ее навсегда будущего короля Дагмера, водрузив на его голову искусно сплетенную серебряную корону, украшенную сверкающими рубинами. Иная власть сковывает покрепче оков, и от того он хотел непременно помолиться перед тем, как взять на душу новый грех.

Подходя к часовне, Морган застал молодого служителя церкви в саду. Тот, подобрав полы своего темного незамысловатого одеяния, беззаботно пинал опавшие яблоки и следил какое из них улетит дальше.

Старый пастор почил пару зим назад, после чего в город был направлен Эйлейв, не внушающий и капли благоговения. Он был нелеп и суетлив, но временами мудр как вековой старец, за что прихожане его снисходительно любили.

– Все дела твои во славу Создателя, святой брат, – проговорил Морган, решив наконец обратить на себя внимание пастора.

Тот испугано взвился на месте, словно получил удар под дых. Его большие чистые глаза распахнулись еще шире от испуга.

– Проклятье! – выругался он. – Отчего ты ходишь так тихо, милорд? Это можно счесть неприличным.

Морган решил воздержаться от разговоров о приличиях, памятуя об упавших яблоках, разлетевшихся по округе.

– Принц исповедался? – спросил он, рассчитывая, что юноша уважит традицию.

– Нет, – пожал плечами пастор. – Сказал, что Создатель и без того знает о его грехах. Лорд Морган?

– Да, друг мой?

Моргану нравился Эйлейв, вопреки тому, что сам исповедоваться перед ним бы не стал. Он был настоящим, бесхитростным, что его непременно уничтожило бы там, в другом мире, за стеной Дагмера.

– Что мне делать с королем, что так истово молится? Да он бы стал более благочестивым пастором, чем я сам!

– Смотри, как бы он отобрал у тебя приход. Ряса послушника ему привычнее вышитых серебром дублетов. Почему ты оставил его одного?

– Он прогнал меня! – выпалил пастор, всплеснув руками. – Останови его! Иначе он пропустит собственную коронацию. Я не смею.

Морган по-доброму посмеялся над Эйлейвом и взбежал вверх по ступеням маленькой белокаменной часовни. Резная дубовая дверь привычно поддалась, и он вошел туда, где по обыкновению было светло, тепло и удивительно тихо. Алтарь, перед которым на коленях стоял его племянник, был окружен множеством свечей, из цветных витражей часовни на белый мраморный пол падали пестрые блики. Морган понадеялся, что Ивэн оглянется, и ему не придется нарушать его молитву, но тот даже не шелохнулся. Сцепив ладони у самого лба, он шептал без конца «Даруй… Даруй… Даруй…» – именно эти слова Морган услышал, преклонив свои колени рядом с ним. Он закрыл глаза, решившись помолиться вместе с племянником, но слова не шли. Он постыдно вслушивался в шепот Ивэна, пытаясь уловить, о чем тот просит Создателя.

– Даруй мне мудрость, достойную моего отца… Даруй отвагу и стойкость…

«Эти белые кудри кричат о его юности», – подумал Морган, глядя на растрепавшиеся волосы племянника. Их следовало бы состричь, и его лицо стало бы куда благородным, но Морган отогнал прочь эти мысли. «Молодость – не грех», – заключил он, вспомнив, что Аарон короновался двумя годами ранее, чем предстоит его сыну.

– Я видел твоего волка у часовни, – проговорил вдруг юноша, оборвав свою молитву на полуслове. – Он пришел поглядеть на меня.

Глаза Ивэна сияли мягким светом, и Морган подивился ему. Будущий король Дагмера был спокоен, собран, умиротворен, каким никогда не представал пред ним прежде.

– Это непростой зверь, правда, дядя?

Волк прибился к Моргану в скором времени после расправы, учиненной над его отцом Вистаном Брандом. Он все бродил следом, и маленькому мальчику хотелось верить, что зверь непрост – он убедил себя, что отец присматривает за ним, обратившись в волка, и что он вновь примет свой облик, когда Морган станет героем, достойным славы своего рода. Так он выдумал в детстве, но теперь не нашелся с ответом.

– Знаю лишь, что он слишком стар для волка, – признался он. – Но ты сможешь придумать для него свою историю.

– Смею надеяться, что в ней найдется место для доброго куска бараньей ноги в честь пира, – проговорил Ивэн, поднимаясь с колен. – Сожалею лишь, что он не способен говорить, иначе я спросил бы, по вкусу ли ему приходится теперь стены нашего замка – пестрые, как хвост петуха.

Он был прав. Стены Дагмера в самом деле пестрели теперь словно оконная мозаика в часовне – Морган приказал вывесить у входных ворот флаги с гербами всех гостей праздника, и Ивэну это не пришлось по душе. Добрый приветственный жест, который юноша был не в силах понять, обернулся жаркими спорами в Совете. Пуще всего он был возмущен черной руалийской саламандрой в золоте вопреки тому, что был наслышан о роли в заключенном мире принцессы Аэрин. Впрочем, Морган намеревался усадить на праздничном пиру ее подле себя – мало кто помнил, что принцесса принесла покой, но все как один знали, что войну развязал ее отец. Саламандра на стенах замка Дагмера возмущала не только будущего короля, но он не желал более спорить об этом.

– Лорд Морган! – дверь часовни отворилась с громким скрипом. Эйлейв все-таки нашел в себе смелости прервать затянувшиеся молитвы.

Он протопал по мраморному полу прямо к алтарю, схватил Писание и прижал его к груди. Потрепанный кожаный том был готов к коронации, чего нельзя было сказать о Брандах. Пастор испытующе уставился на старшего из них.

– Эйлейв хочет предупредить нас, что пора бы возвращаться в замок, верно?

Морган чувствовал себя неуютно, облачая оторопелое молчание пастора в слова. То, с каким трепетом тот взирал на будущего короля, ввело его в недоумение. Юноша был по-королевски вежлив, приветлив и не выказывал неуместной злобы. Однако же, Морган вспомнил, что обычный человек может разглядеть в любом маге черты, вселяющие трепет. Эйлейв провел в Дагмере по собственной воле много зим, но магия его по-прежнему настораживала.

– В-верно, м-милорды, – проговорил он, стараясь не глядеть на юношу.

– Что ж… От меня ведь не ждут громких речей? – тот в последний раз провел рукой в молитвенном жесте – от лица к сердцу, и рассеянно улыбнулся. – Я все думаю, что если моя шея затечет под тяжестью короны или, скажем, я оброню ее? Будет неописуемо неловко.

– Стань хорошим королем, и рядом с тобой окажутся люди, готовые помочь ее удержать, – Морган неловко потрепал племянника по плечу. Он признался себе, что желал обнять мальчишку, но не сделал этого, опасаясь, что тот не оценит порыва.

Он без преувеличения гордился им и верил, что тоже самое чувство испытывал бы и Аарон глядя на то, как проворно его сын вписывается в придворную жизнь. Он учился держать себя с достоинством, являя задиристого нетерпеливого волчонка лишь в узком кругу тех, кому было можно доверять. Он выказал желание присутствовать на каждом Совете, он оседлал самого свирепого коня дагмерских королевских конюшен, он выстоял против одного из лучших воинов королевства… Глядя на него, Морган твердил про себя слова, которые так любил повторять Стейн Локхарт: кровь ничего не значит, но решает многое. Ивэн не знал, что значит быть Брандом, но старательно учился этому. Морган не тешил себя надеждой, что этот путь станет легким. Он жалел лишь о том, что мальчик не пошел по нему с самого начала – годы, проведенные вдали от дома, были безвозвратно утеряны, хотя бы потому, что Аарон не видел, как растет его сын, который едва ли оказался бы настолько глуп, чтобы отказаться от наследия, созданного его семьей.

Покои Ивэна. Королевский замок, Дагмер

Алые рукава его светло-серого дублета были вышиты серебряной нитью и россыпью корсианских рубинов. Две молоденькие служанки стягивали их с величайшей осторожностью – складка к складке. Обе видели, как явственно дрожат руки будущего короля, именно поэтому он молчал. Привыкнув облачаться в одиночестве, в присутствии девушек он превратился в одеревеневшего истукана. Ему полагалось улыбнуться и развеять тишину, но в горле пересохло, и язык оказался тяжелым и неповоротливым, будто выкованным из железа.

Одна из девушек, закончив с рукавом, потянулась было к вороту дублета, но Ивэн поспешно отшатнулся. Это предстало грубостью с его стороны, но он никому не позволял дотрагиваться до собственной шеи, охраняя свою постыдную тайну. Неуклюже задев бедром письменный стол, он чуть было не снес на пол увесистую чернильницу, однако чудом перехватил ее до того, как ей предстояло разлететься на множество осколков. Обе девушки вскрикнули, опасаясь за расшитое драгоценными каменьями облачение. Непостижимым образом чернила не замарали ткань, над которой днем и ночью трудились лучшие швеи города.

Ивэн, взглянув на испуганные лица девушек, выдавил из себя подобие улыбки.

– Оставьте нас, – обратился к ним мужской голос.

Юноша обернулся через плечо, увидел Моргана и порядком разозлился. Виной тому была его совершенно бесцеремонная манера не выдавать своего приближения. Потом он вспомнил, что дверь в покоях короля, где ему теперь пришлось обитать, изрядно поскрипывала. Служанки, непременно поприветствовали пришедшего Смотрителя, а Ивэн этого попросту не заметил, погрузившись в свою волнительную лихорадку.

Морган стоял у входа в покои, держа в руках плащ, которым были укрыты плечи его брата в день коронации. И только одному Создателю было ведомо, сколько он наблюдал за Ивэном, сверлил его своими темными глазами, колкими словно ножи. В них едва можно было заглянуть, желая разглядеть их цвет. Юноша не раз пытался сделать это, но всякий раз отводил взгляд – в глубине глаз своего дяди он видел отражение своих самых страшных секретов, ведь тот всегда выглядел так, будто знал о нем больше, чем можно было рассказать.

Девушки переглянулись, зашуршали юбками и заторопились прочь.

Морган был безупречен более, чем обычно. Он выглядел скромно, как и пободает северному лорду, но лишь один излишек – серебряное наплечье в виде головы волка, громко заявляло о том, кто он есть, а этого было более чем достаточно. Ивэна бросило в холод, когда Морган движением руки расправил королевский плащ.