Паутина влияния

Глава 25. Долгий путь фехтовальщика

Даже после того, как мы определились с оружием, которое для меня должно быть более удобным, новинки не кончились. Анатолий проработал программу основательно и включил в нее все, что могло потребоваться мне.

Разумеется, туда не входил курс выживания, не было противодействия психическим воздействиям и пыткам. Но то были, с его слов, курсы протяженностью в несколько недель и не было смысла даже упоминать об этом в наши пятидневные занятия.

Чтение теории по тактике мне тоже пригодилось, и этим мне все же удалось приятно удивить военного, когда тот собрался рассказывать мне то, что я и так прочел.

— Я же не сразу в кровать падаю после наших занятий, — заявил я ему.

— Всем бы твою осознанность.

— Не скажите, — поспорил я. — Прояви я в своем прежнем обучении такое же рвение, вероятно, сложилась бы другая цепочка событий и я не оказался бы в нужном месте в нужное время.

— Это опять же случайность, не система, — заметил Анатолий. — Поэтому не советую пользоваться твоим же собственным примером слишком часто. Потому что на случайность положительного характера легко подобрать одну такую же случайно отрицательную. И нивелировать.

— Ой, только без философии, пожалуйста, — запротестовал я. — Идею я понял, но с институтских лекций не переношу таких идиоматических фраз.

— Сам не люблю, — признался он. — Но случай уж очень такой... подходящий. Что к слову пришлось.

День за днем мы с ним временами о чем-то разговаривали. Он не пытался выяснить ничего нового обо мне за исключением того, что уже знал, да то, что писали в газетах. А свежую прессу заносили регулярно.

Так, например, в одном из номеров был объемный и жутко скучный разворот о предстоящем заседании Большого Совета. То было уведомление и программа. Заметив в обеденный перерыв, что я читаю эту колонку, Анатолий изобразил на своем лице ужас:

— Тебя тоже втянули в политику?!

— Не совсем. Меня попросили помочь в одном деликатном деле. Настолько деликатном, — поспешил добавить я, — что вряд ли там понадобятся навыки, которые мы здесь прорабатываем.

— Тогда я не понимаю твоей спешки.

— Повторю, осознанный выбор, чтобы в будущем избежать неприятных случайностей. Сегодня они промахнулись, сами упали мне на саблю, а завтра наступит мой черед. Кстати, у нас есть день на фехтование? До сих пор мои навыки в этом были весьма и весьма отрывочными.

— Твое щекотливое дело подразумевает дуэли? — спросил Анатолий.

— Вероятно, в будущем. А что? Неужели махание саблей и здесь выходит из моды?

— Здесь? — этот вопрос прозвучал уже настороженно.

— Здесь — в смысле среди специально обученных. Ведь надо же быть готовым ко всему!

— Работать с холодным оружием сейчас учат не всех, но основные навыки даются каждому. А это пшик, мелочь. Несерьезно. Вот скажи, Максим, что ты умеешь? Базовую защитную стойку знаешь? Подсекающий удар? По твоему лицу вижу, что все не лучше, чем с остальным.

— Да иначе бы меня здесь и не было! Сто раз уже говорил!

— Тише-тише, барон. Не кипятись. Я же не в обиду тебе. К тому же, я не реже твоего говорил о необходимости учиться больше, чем пять дней. Но у тебя обстоятельства. Кто ж виноват, что так сложилось. А про фехтование, — он тяжко вздохнул. — Все очень грустно. Когда-то любой офицер императорской армии мог с саблей такие вещи вытворять, какие сегодня остались только в цирке в ранге «опасных» трюков.

— А теперь?

— Теперь такие навыки дают учителя в частном порядке. Те, кто хранит старую школу. Но основная масса обучения сводится к тому, что надо острым концом колоть, а лезвием рубить.

Разговор этот зашел у нас на третий день моего пребывания в лагере. Я уже более-менее здесь освоился, потрепанный Уваров и его громилы вернулись к первоначальному виду, но за все время ко мне больше никто не подошел. И обедали мы, как правило, вдвоем. Собственно, и самые долгие беседы проходили в это же время.

— Знаете, — предложил я, сдвинув в сторону посуду, — быть командующим тактической единицей, да и попросту отрядом мне не светит. Вряд ли я буду самым опытным из группы. А вот один удачный удар саблей может спасти жизнь. Не мне, так кому-то другому. Я бы предложил не распыляться, а за пару дней довести уровень владения холодным оружием хотя бы до среднестатистического солдата. Что скажете?

— Скажу, что я уже староват и не так подвижен, как раньше... — сказал Анатолий и притих.

— И в этот момент нужно сказать «но», — намекнул я, едва скрывая улыбку.

— Но кое-чему я смогу тебя научить.

— Обещаю махать не слишком быстро, чтобы вы успели увернуться.

— Но-но-но, сопляк, — он вдруг вытянулся, даже горделиво. — Ладно, шучу, не обижайся. Во времена моей молодости... чего тебе, Уваров? — спросил он у подсевшего усатого.

Тот по-прежнему ходил с забинтованной головой, выглядя при этом далеко не героически. Он кашлянул и спросил:

— Мне бы с бароном поговорить, Анатолий Ефимыч.

— Снова «просто так»? — спросил вояка, тогда как я уже думал, почему он сразу не назвал мне свое отчество, раз курсанты обращаются к нему так. — Или нормально уже?

— Нет, по делу, — произнес Уваров и покраснел, как рак.

— Я за тренировочными саблями, — сказал военный, объяснил мне, как добраться до нужного здания, потому что сегодня начал накрапывать дождь и тренировки на улице пришлось перенести под крышу.

— Сперва, — парень долго смотрел вслед уходящему Анатолию, а потом посмотрел на меня — его правую скулу до сих пор украшал внушительный крест из пластыря, из-под которого виднелся здоровенный синяк, — сперва, господин барон, я бы хотел принести свои извинения, потому что совершеннейшим образом не подозревал о вашей личности.

— Вот как? — чем дольше он говорил, тем сильнее мне хотелось его прогнать. — Почему-то при нашей первой встрече ты говорил проще.

— Так вы изволите ли принять мои извинения?

— Или ты будешь говорить нормально, или я тебя еще раз об стол приложу, — тихо проговорил я, чтобы не слышали остальные. — Кого ты из себя строишь?

— Намек понял, — Уваров сразу же изменился в лице, посерьезнел и прекратил нести всякую чушь. — Вел себя как дурак. Извините. Я и в прошлый раз просто познакомиться хотел, но перегнул.

— Понял тебя, извиняю, — кивнул я, но руки ему не подал. — Звать как?

— Илья. А вас Максимом, я в газете читал.

— Так может, ты и помириться подошел из-за того, что в газете прочитал? — прищурился я.

— Нет-нет, что вы, — искренне испугался парень. — Честное слово, господин ба... то есть, Максим. Там много другого любопытного, но нет, не из-за этого.

— Раз честное... — я пристально посмотрел на усатого, и тот сразу же бросился кивать:

— Самое что ни на есть.

— Так, спокойнее. Я же не собираюсь тебе вилку в руку втыкать.

— А в прошлый раз собирались? — слегка унявшись, полюбопытствовал Уваров.

— Пугать — собирался. Протыкать — нет.

— А это тогда за что? — он указал на свою забинтованную голову.

— Да что ты не уймешься никак? За дело это тебе. Еще в прошлый раз сказал, чтобы не бил со спины, — выговорившись, теперь успокоился и я. — Так чего ты хотел? Только извиниться?

— Нет, — ответил он, на этот раз робко, и как будто стесняясь. — Мы же все газету читали. Что вы и Анна Алексеевна... как бы это сказать...

— Вместе, — закончил я за него, тоже не слишком уверенно.

Но не потому, что не был уверен сам. Я не понимал парня. С чего такое любопытство? Интереса к императорской семье в том виде, в котором мне его преподносили, я тоже не понимал.

Да, мог быть повышенный интерес, потому что это — семья особая. Выражаясь привычным мне языком — премиальный инфопродукт, по своей сути. Кому есть дело скандала семьи в соседнем подъезде? Если это дворянин, то дело охватывает некий круг любопытных, а вот правящая семья охватывает круг куда больший.

Но даже с учетом этого я считал, что народ в своей массе делится по интересам. Девушки следят за балами и женскими нарядами, сохнут по братьям и племянникам императора, а если двоюродные-троюродные, так прикидывают шансы выгодной партии.

Мужская часть населения на мой взгляд, должна была интересоваться делами более серьезными. И женской половиной семьи Романовых. Собственно, тут моя логическая цепочка оборвалась и все стало понятно. Их интересует сама Анна.

У стола собрались все, но стояли на удивление организованно и вопросы задавали в строгой очереди, которую обозначил Илья. Причем вопросы были предельно тактичные, и иногда даже исправлялись в процессе, так что никто, кроме задающего этот вопрос, не краснел.

— И долго мне ждать прикажете? — вдруг загремел голос Анатолия Ефимыча где-то в районе двери. — Что тут у вас творится?!

Он громко затопал к нам и онемело уставился на происходящее, ожидая увидеть, вероятно, совсем другую картину:

— Беседуем, — объяснился я, а потом сообщил курсантам: — в другой раз договорим. Вечером, сегодня.

— Сегодня вечером, — Илья кивнул, ответив мне, как эхо. — Стройсь! — гаркнул он на остальных и тут же дернул рукой, чтобы схватиться за голову, но удержался и лишь поморщился.

Мы с Анатолием направились к тренировочному залу. Я уже привык к простой одежде, в которой ходили все остальные — просторная светлая рубаха и брюки пошире. Не место здесь было на других смотреть и красоваться перед кем-то. Самое главное правило — правило разделения по половому признаку здесь соблюдалось очень строго и ни одной девушки в этой половине лагеря я так и не увидел.

— Я уже подумал, что ты их опять колотишь, — сообщил мне вояка, когда мы вошли в теплое помещение. — А ты с ними общий язык нашел.

— Скорее они со мной нашли. Все проще оказалось, а то начали так витиевато изъясняться, что чуть с обедом не расстался. Не бил, признаюсь, даже желания не было, — положа руку на сердце, ответил я. — Все о принцессе расспрашивали.

— Так у нас их все любят. Брат императора — отличный вояка, похож на одного прадеда, а хочет быть похожим на другого, занимается полками, учит, сам учится. Толковый, пользу принесет, — Анатолий взял в руки увесистый деревянный макет сабли — наподобие той, что Павел Трубецкой вручил мне в первый раз. — Да и Анна Алексеевна хороша. Не только внешне, но и усилий в учебу вкладывала предостаточно. Пример другим, а это очень важно для них.

— Верите, что им что-то грозит? — спросил я и вояка вздрогнул:

— Сплюнь! — воскликнул он. — А если ты что-то знаешь, то лучше сказать это, кому следует.

— Мне кажется, я уже сказал лишнего, — пробормотал я. — Не хотел волновать. Не думал, что так ревниво к Романовым все относятся, с любовью.

— Ох, странный же ты парень, Максим Абрамов. Как не из этого мира.

И как же он был прав в тот момент, аж мурашки по спине побежали. Я прикрыл глаза и выдохнул:

— Давайте уже тренироваться, — предложил я.

— Нет уж, постой. За душу взял, теперь объясняйся. Знаешь чего или попусту болтаешь? — строго спросил Анатолий Ефимыч.

— Зря я вообще эту тему начал, — сказал я, надеясь, что вояка отступится. Но он оказался не из тех, кто привык сдавать назад: