Книжный мотылек. Гордость

Каждый раз я не выдерживала и принималась хихикать, открывая глаза.

Прю приносила мне роскошный, тяжелый, вышитый халат, помогая одеться и только показательно вздыхала, когда обнаруживала, что я в очередной раз сплю в земной пижамке из шортиков и маечки. Цену этих вздохов я прекрасно знала — эта же самая Прю строго следила, чтобы к вечеру свежеотглаженный комплект ждал меня на расстеленной кровати с первого же дня, когда я категорически отказалась надевать глухую фланелевую ночную сорочку.

Потом я неспешно приводила себя в порядок, насколько это было позволительно молодой леди, и отдавалась в ловкие руки своей камеристки. Для меня, вообще не привыкшей к прислуге, роль Прю в моей жизни оказалась настоящим потрясением. Впрочем, не для меня одной.

В первый же день у нас с Пруденс случился казус, который и помог нам достигнуть согласия. Ванная комната, оказавшаяся в моем распоряжении, оказалась вполне обычной комнатой, разве что без окон. Никаких бронзовых лап, поддерживающих ванну, никакого камина и кресел: серо-бежевая плитка «под камень» на полу, стены покрыты светлыми панелями из био-пластика. Когда я первый раз заглянула сюда вместе с Прю, рассмотреть что-либо мне не позволила большая, темно-коричневая деревянная ширма, закрывавшая помещение от случайного взгляда, если же ширму складывали — открывался вполне современный интерьер. Так я с недоумением обнаружила, что по какой-то странной прихоти сама ванна располагается в центре комнаты. Смеситель, вмонтированный прямо в боковую стенку, дно, выстланное мягкой махровой простыней, широкий бордюр контрастного цвета вдоль края ванны — все было непривычным, но таким притягательным.

Прю тогда долго священнодействовала, прежде чем подпустить меня к воде, с видом опытного алхимика создавая настоящий коктейль: «Две ложки соли с ромашкой, пена с лавандовым запахом от головной боли, травяной сбор номер двенадцать». Лишь выставив армию из баночек, коробочек и флакончиков на той стороне, где красовалась прикрепленная ею же специальная подушечка, она сдала свои позиции. Я медлила, сидя на бортике, и трогала воду пальцами, дожидаясь, пока Прю выйдет за дверь. Та же, напротив, уходить никуда не торопилась и даже начала выказывать признаки нетерпения, когда думала, что я ее не вижу.

— Все в порядке, мисс? — Осторожно спросила она.

— Да, Прю, все хорошо, спасибо, — ответила я, — ты все сделала чудесно.

— Но Вы же просто сидите, — в голосе девушки послышалось огорчение, — а вода стынет. Вы не собираетесь раздеваться?

— Мммм… я жду, пока ты выйдешь, — призналась я.

— Но мисс, как же! А помочь? Я же должна Вам помочь!

— Поверь мне, я прекрасно справлялась с этим сама, до тех пор, пока не приехала к тетушке, — уверила её я, провожая до двери. Дверь за Пруденс я заперла на замок — для верности, успев услышать немного ее ворчания на тему «хозяйских капризов».

Впрочем, я недооценила то ли служебное рвение своей камеристки, то ли силу местных традиций. Когда я почти задремала в медленно остывающей воде, сквозь прикрытые ресницы мне почудилось какое-то движение у дальней стены. Я потерла усталые глаза, решив, что это намек на то, что пора вылезать, и стала озираться в поисках ближайшего полотенца, когда краем взгляда заметила какую-то тень. Испуганно взвизгнув, я села в ванне и попыталась закрыться руками. Тень, оказавшаяся Прю, взвизгнула в ответ и с грохотом уронила большой медный кувшин, который держала в руках. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга, тяжело дыша.

Я не нашла ничего умней, чем спросить:

— Как ты сюда попала?

— Ну, так Вы, мисс, дверь-то заперли, — пожаловалась Пруденс, — мне через мою комнату пришлось зайти.

— А… зачем? — замотала я головой, подгребая к себе пену.

— Ну как же, мисс! А волосы промыть? А поддержать, когда из ванны выходите? А полотенчико подать? Одной-то Вам несподручно будет, — успокоившаяся Прю деловито сновала по ванной, наполняя водой кувшин и продолжая свою алхимическую деятельность. Обернувшись ко мне она уточнила. — Что-то не так, мисс Мила?

— Ну… э… я как-бы не одета, — выдавила я, стремительно заливаясь краской.

— Ой, мисс! — Неожиданно расхохоталась Прю. — Да кто же камеристок стесняется?! Кому расскажи — не поверят, право слово! Мы же — при-слу-га! А Вы ко мне, как к ровне! Ой, умора.

Смеялась она так заразительно, что я невольно засмеялась следом, не смотря на то, что говорила Прю.

Мы хохотали, и никак не могли остановиться, стоило нам посмотреть друг на друга — и губы словно сами собой расползались в улыбке, Прю пыталась закрыть рот фартуком, я фыркала, и задерживала дыхание, но это было сильнее нас. Кончилось тем, что я расплескала воду, и Прю, притворно ворча, собирала её специальной шваброй, обещала, что если я еще немного посижу в воде, то у меня вместо ног вырастет рыбий хвост, и жаловалась, что чистить чешую — обязанности кухарки, а никак не камеристки.

И все же, когда я, вымытая до хруста, с волосами, промытыми несколькими составами, и закрученными в тюрбан из полотенца, сделала над собой усилие и встала из воды — я смущенно отводила взгляд.

— Вот так, вот так мисс, — тараторила Прю, укутывая меня в простыню, — вот и хорошо, вот и славно. Сейчас волосы просушим, расчешем, сорочку оденем — и отдохнете, чай до ужина Мотти что-ни-то для Вас привезет из одежды. А то негоже молодым девушкам с голыми коленками…

Я опустила глаза на свои коленки, подняла взгляд на Прю, и мы снова прыснули.

После этого случая мы с Прю пришли к молчаливому соглашению — умывалась и принимала утренний душ я в одиночестве, и даже, не стесняясь, громко распевала при этом. Потом выбиралась из душевой кабинки, которой предпочитала пользоваться вместо ванны, вытиралась свежим, обязательно нагретым специальной грелкой полотенцем, и, с замиранием сердца натягивала на себя невесомые кружева и шелк от фирмы «Лепесток Акрихиля». В первый же день, когда вместо привычного, любимого и такого удобного белья я обнаружила аккуратно разложенные трусики и бюстье весьма узнаваемого дизайна, я, прямо как была, выскочила в туалетную комнату, весьма воинственно потрясая комплектом. Прю, хихикая, уговорила меня «примерить эдакую красоту, не расстраивать миссис», а тетушка за завтраком привела неоспоримый и потому запрещенный аргумент.

— Милочка, — сказала тетушка Агата, похлопывая меня по руке. — Ты знаешь, я так давно живу одна, не заботясь ни о ком, что, признаюсь, я воспользовалась ситуацией. Кроме того, покупать подобное белье мне уже не позволяет возраст, а тут такой повод. Ты же простишь свою старую, одинокую родственницу?

Эта интриганка тут же вытащила кружевной платочек и поднесла к глазам, чтобы скрыть хитрющую улыбку.

— Конечно, тетушка, — со вздохом капитулировала я, — но, надеюсь, больше подобных сюрпризов не предвидится?

— Подобных? О нет, конечно же, нет! — Обрадовано сложила платочек тетя Гасси.

И, как я смогла убедиться впоследствии, фантазия у миссис Агаты была богатая, и сюрпризы ни разу не повторились.

Дальше следовал ритуал подготовки к завтраку. Сначала шли чулки и вышитые домашние туфельки. Следом Прю облачала меня в очередное «утреннее платье», против которого, конечно же «не смогла устоять такая одинокая тетушка Гасси, раз уж все равно Мотти привезла его от модистки», и усаживала перед трельяжем, чтобы уложить волосы в простой узел на затылке, и выпустить возле лица пару локонов. В процессе Прю не умолкала, так что уже к концу недели мне стало казаться, что я лично знаю всех соседей и молодых джентльменов и леди моего возраста, у которых работали подруги и родственницы Прю.

В частности, за этими разговорами я узнала, что на самом деле горничных для работы «в лучших домах Мейфера» готовят на специальных Высших курсах домашнего персонала, обучение там продолжается три года и стоит приличную сумму, и включает в себя весьма необычные дисциплины. Например, «просторечный говор», которым пользовалась Пруденс, специально преподавался девушкам все годы обучения. Когда же я удивилась этому, Прю лишь пожала плечами и кратко прокомментировала: «Аутентичность». Часть девушек из малообеспеченных или неполных семей принималась на учебу бесплатно — расходы по их обучению брал на себя попечительский совет Высших Курсов, в фонд которых перечисляли деньги удачливые выпускницы. Часть девушек платили за обучение сами, но наиболее распространена была практика, когда за обучение платил потенциальный работодатель. Курсантка же, по завершению образования, была обязана отработать в его доме несколько лет.

Попасть в «личные стипендиатки» было очень почетно, обычно такое предложение делалось девочке, если будущий хозяин был доволен тем, как работают её родители. Это считалось весьма успешным началом карьеры — девочка, обучающаяся на таких условиях уже имела в своем активе первую рекомендацию, и гарантированное место работы сразу после окончания курсов. Наиболее удачливые выпускницы так и работали на одном месте, у одних хозяев, становясь, фактически, членами семьи. Отец Пруденс умер, когда она была совсем малышкой, поэтому её приняли на Курсы бесплатно. Когда стало ясно, что вопрос с моим приездом решен, баронесса Фике, камеристкой которой была мама Прю, обратила внимание тети Гасси на шуструю, жизнерадостную выпускницу. Не верящая в собственную удачу, Прю появилась в доме лишь на неделю раньше меня. Иногда я чувствовала на себе её задумчивый взгляд, и каждый раз хотела, но не решалась сказать, что я скоро уеду, и там, на Изначальной, камеристка мне будет не нужна.

Один раз я не выдержала.

— Пруденс, неужели у тебя совсем не было выбора? Я знаю, что в большинстве учебных заведений по требованию Звездного Союза есть квоты на бесплатные места, есть стипендии и гранты! Почему?

— Мисс Мила, — фыркнула Прю, ловко орудуя щеткой, — моя мама, и мама моей мамы, и ее мама — все они были личными камеристками. Понимаете — у нас династия! Я с детства в этом, и, самое главное, мне это нравится! А уж что я в Ваш дом попала — так это просто сказка какая-то. Нет, конечно, сейчас не доколониальные времена, и специальный юридический курс про наши права на курсах нам читают, и по делам, связанным с харрастментом, решения обычно в пользу прислуги принимаются, но все равно… возможны нюансы. А тут — дом приличный, Вы, мисс, молоденькая и характер у Вас легкий, да хозяйка, миссис Агата, никому спуску не даст, но и не обидит зазря.

Одетая и причесанная я спускалась к завтраку, где, обычно, меня уже дожидалась тетушка Гасси со свежей газетой. Первый раз, увидев настоящую бумажную газету, я пришла в такой восторг, что весь день не выпускала ее из рук, бережно трогая станицы и вдыхая непривычный запах. К вечеру руки окончательно перепачкались в типографской краске, и Прю, беззлобно ворча, помогала мне приводить их в порядок. Возле тетушки обычно уже стояла на блюдце тонкостенная фарфоровая чашечка с крепким кофе, и лежали на блюде несколько тостов, которые она удивительно красиво и аппетитно мазала маслом и джемом. Меня же дожидалась прикрытая серебряной крышкой тарелка с овсянкой, украшенной ягодами, свежие, теплые бисквиты и кувшинчик с вкуснейшим какао.