Мать Сумерек

* * *

— Бану! — Маатхас отыскал нужную комнату без труда: в чертоге усиливалась суматоха, на первом этаже стоял удушливый запах паники.

— Бану!

Позвал Сагромах снова, влетая в спальню. И замер, белея на глазах. Дрожащие губы не производили ни звука.

— ПРИВЕДИТЕ ЕЁ В ЧУВСТВО!! — орал Гистасп. Тахбир был здесь и выталкивал за дверь плачущую Иттаю.

— Папа, — на голос стонущей на простынях матери выбежали близнецы Шиимсаг и Шинбана.

Сагромах не шевелился, глядя на лекаря. Тот устроился меж раздвинутых танских ног, и его руки, как кровать и пол под таншей, багровели густыми пятнами. Помощники и повитухи суетились над Бану, делая все возможное.

— БАНУ! — заорал Сагромах, рванув вперед и упав на колени. — ЧТО С НЕЙ?! — обернулся он на врача.

Лекарь коротко глянул на Сагромаха, потом в дверь и опять на тана:

— Уведите отсюда детей.

В прошлый раз голос его был гораздо более обнадеживающим и бодрым. А от такого тона…

Сагромах потерял дар речи.

— Уведите детей, тан! И вы, все остальные, вы тут ничем не поможете! — заорал лекарь. — Где вода?! Почему еще не принесли?!

Видя, что тан не двигается, Тахбир взял его за шкирку и поволок вон. Ему надо хоть немного прийти в себя.

— Шухран, — позвал ахтанат, и телохранитель Бансабиры вывел детей в коридор.

— Что с мамой? — насупившись, уставился Шиимсаг на Шухрана. Ответить ему никто не мог. Туда-сюда бегали служанки, помощницы и помощники лекаря. Задыхаясь, стенала Бану.

— Еще же… почти месяц… — абсолютно бессмысленно выдохнул Сагромах.

— Сагромах, возьми себя в руки! — настоял Тахбир, но тот был абсолютно невменяем.

— Мне надо вернуться, — пригвоздил тан.

— Отец, — в коридоре показался Гайер, уже вполне рослый девятилетний мальчик с глазами Эданы Ниитас на лице, наследованном от Яфура Каамала. — Что с мамой? — он попытался заглянуть за спину Сагромаха. Видно не было почти ничего — без конца бегали какие-то люди — но обилие красного не могло ускользнуть даже от слепого.

Глаза на детском лице стали неестественно большие.

— Мама умрет? — тихо и твердо спросил Гайер. Шухран выкатил на ребенка глаза: у него нет никаких для него ответов. Только страх.

Услышав вопрос, Шинбана подошла ближе к отцу и, вцепившись в его бедро, заплакала. Сагромах безотчетно положил ладонь ей на темечко, но даже не взглянул.

— Она не умрет, — прошептал ребенок, всхлипывая. Это немного отрезвило.

— Маме не хорошо, Гайер, — отозвался Шухран. — Она вскоре поправится, — заявил убежденнее, чем верил сам.

Тахбир, видя происходящее, терял терпение.

— Уведи детей, Сагромах! — зашипел он. — Им страшно.

Сагромах стоял, как прибитый гвоздями. Тахбир вскрикнул:

— Они видели мать в крови! Сейчас им особенно нужен отец.

— Мне надо вернуться, — тупо повторил тан.

Тахбир поджал губы, сжал челюсти, перевел дыхание — и от души приложил Сагромаху в челюсть. В другой ситуации тан свалился бы от звона в ушах, но сейчас лишь тряхнул головой.

— Отведем их вместе, и ты о них позаботишься, — прошелестел Са.

— Хорошо.

Мужчины увели детей, отдав на попечение женщин. Шухран обещал бдеть на страже под дверью и, чуть-что, немедленно дать знать.

Когда тан, кое-как успокоив дочь и сына, вернулся, его настиг дикий крик из-за двери, и уже от этого тан испытал облегчение: по крайней мере, она жива. Но как надолго при таких-то болях?!

У дверей за время отсутствия Сагромаха выстроился живой коридор из тех, кому молодая танша была особенно дорога по разным причинам. Сагромах увидел в первых рядах Хабура и Аргата, а рядом с Мантром стоял Гистасп, которого, видать, тоже выперли. Серт, стоявший поодаль, прижимал руки к губам и явно молился.

— Хоть что-нибудь? — жалобно спросил он у всех разом.

Хабур молча облизнул губы.

Сагромах завыл, ломанулся в дверь, но Шухран и Ниим встали вплотную.

— Лекарь сказал, что, если его будут отвлекать, — белыми губами выдавил Гистасп, — он не поручится ни за одного из них.

Сагромах, не веря ушам, посмотрел на Гистаспа, назойливо, насквозь, будто от этого был шанс, что вот сейчас альбинос скажет, что все в порядке, и тан может войти. Но тот молчал. Сагромах схватился за собственные, тронутые сединой виски, и, зарычав, упал на колени.