Жена для отщепенца, или Измены не будет

Глава 46

Проснулись супруги утром посвежевшими, и неожиданно полными сил.

И, если насчет самого льерда вопросов не возникло, потому как достопочтенный масловладелец и Совладелец Академии Боевых Искусств продрых всю ночь аки мерин после пахоты, то нежная льерда была своим самочувствием приятно удивлена.

По логике вещей, не слишком привыкшей к долгим путешествиям, да ещё плюс к тому, "тяготной" провинциалке, полагалось сейчас бы мучиться если не головными болями, то зевотою, уж точно!

Ведь ровно половину остатка ночи, проворочавшись без единой "сонинки" в глазу, задремала Эмелина тогда лишь, как только первый, осторожный лучик Грана, тронув оконное стекло, любопытливо заглянул за тяжелую занавесь.

Тогда - то и уснула магичка, разбросав руки по хрустящим простыням, так и не оторвав тяжелой, полной мыслей и тревожностей головы от налитого силой супругова плеча.

Даже в коротком сне приникнув к нему, словно боясь отпустить, потерять драгоценного, да так и не отыскать больше...

- Выспалась? - спросил Ланнфель, когда уселись к завтраку - Эмми, если ты не отдохнула, можем ещё задержаться здесь. Как себя чувствуешь? Не тошнит? Не болит нигде?

Эмелина отрицательно покачала головой:

- Ну нет, что ты! Так чудно, будто сутки проспала... Есть вот да, хочу! И домой, прямо сил нет... Интересно, как там Масик? Забыл меня, наверное...

При упоминании о меховом комке, так и норовящим отобрать у него жену, Ланнфель завелся с полоборота:

- С чего бы ему забывать? Серебрянка! Нас не было пару дней, и ты всерьез считаешь, что у засранца память отшибло?

- Маленький зверёк ещё, - ответила льерда - И мозги маленькие. Память короткая, мог и забыть... Не злись, Диньер. Слушай лучше, что расскажу. Сон я видела... странный.

Вольник скептически сморщился.

Вот уж что - что, а разговоров о снах и прочей, подобной дребедени он не переносил на дух!

Пр упоминании сонных видений моментально представлялось Ланнфелю общество смешных старух, суеверных, трусливых и глупых. Либо деревенских, толстожопых тёток с головами, полными ветра и сплетен, завалинками, болтливыми ртами и прочими атрибутами дружеских посиделок...

Разумеется, льерда Ланнфель, ушедшая от подобного "круга" и вовсе недалеко, всё же не должна была походить на них.

Быть может, потом, в зрелости и старости... Пусть.

Но - не теперь.

Тем не менее, прекрасно видя, что жене сильно уж хочется поделиться затейливым сюжетом сна, льерд, заткнув поглубже скептицизм и насмешки, приготовился внимательно выслушать любой бред, который вот - вот начнет исторгать сочный, аппетитный рот Глупышки Ланнфель.

- Так вот, - поймав интерес во взгляде мужа, тут же начала трещать Эмелина, запивая каждый слог горячим кофе, и заедая кусочками ванильной булки - Полночи я уснуть не могла, Приезжий! Вертелась, вертелась и так, и сяк. И вот под утро уже, вижу... Из - за шторы выходит, ну... женщина, вроде. Подошла ко мне, и так... тык! В меня пальцем. Да, и ещё говорит, это... ой, нет. А! Тыкнула в меня, и говорит... "Спи, Эмми! Спи, милая девочка. Себя мучаешь, дитя мучаешь. Разве не жаль?" И я тут же быых... только засветло глаза открыла.

Вольник едва сдержался, чтоб не расхохотаться.

Понятно же, что происходит! Прошедшие дни были достаточно яркими, столько всего случилось. Один визит к Саццифиру чего стоит. Да и сама дорога - не из легких. Обратный путь, который ещё не завершен...

"Дальше надо бы побыстрее ехать, - подумал Ланнфель - В Громмане остановиться, чтоб Эмми прогулялась. Просто ноги размяла, не более того. И снова, быстрее следовать, без проволочек. Громман, а там уже Призон... И наши угодья. Не стоило брать её с собой, конечно. Но иди, уговори эту Железноголовую! Упертая, как баран. Сны ей снятся... Надергалась, напереживалась, вот и снятся..."

Крепко уверившись в том, что пожеланий супруги он больше слушать не станет, Диньер вновь обратился во внимание.

- Опиши хоть женщину, Серебрянка, - предложил, желая отвлечь Эмелину, да и развлечься сам - Как она из себя? Красивая? Фигуристая там, то, сё?

Супруга негодующе отмахнулась:

- Нашел, что спросить! "Красивая..." Только одно на уме у тебя - бабы! Вот как тебя одного куда отпускать, скажи на милость?! Юбочник ты, Приезжий. Всю жизнь мне с тобой мучаться, похоже, придется. Чувствую, если вино в рот не польется, так чувырла какая нибудь подвалит тебе под бок...

Переведя дыхание, торопливо продолжила, не обращая внимания на дикий хохот льерда:

- Если серьезно, я её лица не разглядела, Диньер. Ростом высокая, почти с тебя. Одета, знаешь... в похоронный плащ. Бывают такие, дорогие, с огромным капюшоном. Вот этим капюшоном пол лица закрыто, только подбородок видно. И улыбку. Да, и немного волосы. По плечам - две косы. Толстенные, с руку почти! А в них ленты. Золотые, вышитые, но будто грязные... либо в земле, Диньер. В земле испачканы...

Льерд кашлянул.

Упоминания погребальных атрибутов заставило его насторожиться.

Ведь был же свет! Там, на старом погосте. Был! Болотный, зеленый свет, как у Саццифира от рук, или как теперь и у него самого, Диньера Ланнфеля.

Этот самый свет, жуткий, неожиданно выясненный, почему - то влекущий, притягательный, согревающий душу. Родной? Да, наверное. Родной.

- Не твоя мама? - всё же решил уточнить - Эмми, твоя мать всё же магичкой была. Я к тому, что может и явиться. Говорят, бывает такое?

Льерда яростно затрясла головой:

- Бывает, да. Но это не моя мать. Не она, Приезжий! Моя мама ростом маленькая была, низенькая. Кос она никогда не носила. У неё были волосы только до плеч, она их в пучок собирала, и сверху прикалывала бант. Ну, либо такую накладку из бархата. Так её и хоронили. Плащ ей надели светлый, с нашей, "астсоновской" росписью. А у той, что ночью... темный какой - то плащ. Безо всяких рисунков. Вот так, миленький. Вот такой сон. Или же не сон? Запуталась я...

Нервно дернув плечами, добавила:

- Моя мама мне ни разу не являлась. Ни разу. Даже в детстве. Сам подумай, с чего бы... теперь - то? Да и здесь, в Сарта - Фрет? Мы бытовые... А бытовые далеко не ходят. Не её здесь место, а... той. Так что, наверное, всё же не сон это был. Может, кто - то из ваших шастает? Как думаешь?

Совладав с короткой бурей, поднявшейся было где - то внутри, вольник медленно протянул супруге бутерброд.

- Я думаю вот что, - старательно и спокойно проговорил, уверенно расставляя слова по местам - Думаю, что нам надо спокойно позавтракать. И ехать домой. Эмелина. Ты устала. Вымоталась. Вот и видится всякая мерзость. Так... Молчи теперь. И ешь.

Так было и сделано.

Завершив завтрак и расплатившись, уселись в экипаж. Молча, просто какими - то полувзглядами и полуприкосновениями договорились не упоминать больше ни усопшей родни, ни похоронных плащей, ни прочей неприятной дряни.

До Громмана супруги добрались почти молча, заключив друг друга в объятия, и лишь изредка перекидываясь ничего не значащими фразами о ничего не значащих мелочах.

Остановившись в Громмане, прогулялись по светлым, заснеженным улочкам и даже посмеялись, поев мороженных фруктов и посмотрев незатейливое, смешное представление, данное на главной площади проезжими лицедеями.

Скоро доехав до Призона и, уже нигде не останавливаясь, экипаж так и влетел, выметнув из под полозьев пару снеговых вихрей, прямо на широкую дорогу, ведущую в Ланнфель.

- Ох, мы уже дома! - уютно прошептала Эмелина, расстегивая воротник - Хорошо прокатились, да?

Вольник, пробурчав что - то вроде "куда уж лучше", добавил пару неприличных фраз.

Вдруг, вглядевшись вперед и полураспахнув дверцу, крикнул возчику, чтоб тот остановился.

Льерда Ланнфель сперва этим было обеспокоилась.

Но, проследив взгляд мужа, внезапно просияла лицом:

- Ой, ты мой золотой! Масёночек мой!

Резво спрыгнув с подножки экипажа, магичка пробежала немного вперёд, наполнив плотную тишину провинциальной улочки радостным визгом и ликующими воплями.

Остановившись уже недалеко от загороди Ланнфелевского поместья и склонившись, подняла на руки довольно урчащего лийма и крепко прижала к себе.

- Да ты мой лапусенька, - принялась льерда тискать зверя, то и дело чмокая его в нос и присыпанную снегом, усатую морду - Масюнечка мой! Малышик! Узнал меня? Узнал! Не забыл, ой... бедненький, бегает по улице, плачет, меня ждет! Чувствовал, что я еду, да? Чууууствовал... Да ты мой сладкий, мой хороший лапулик! Больше никогда, никогда тебя не брошу...

Льерд Ланнфель, подойдя поближе, почесал за ухом утробно муркающего кота:

- Идиот он, а не лапулик. Хорошо, я в окно смотрел, так заметил! Иначе, еще немного, и кишки на полозья бы намотали... Да, Масик? Сдурел, под экипаж бросаться? Мозги куриные...

И, в тот же момент кот, слегка вывернувшись из тесных, любящих объятий Хозяйки, внезапно посмотрел в глаза Хозяину, сузив нездешние, загадочные зрачки.

Умело завладев вниманием последнего, перевел горящий желтизной взгляд на дорогу, прямо туда, где лошади переминаясь с ноги на ногу, буровили копытами снег.

- Загоняй экипаж во двор! - крикнул Ланнфель натянувшему поводья возчику - Мы следом... Давай, Эмми, быстрее. Замерзнешь.

Немного отойдя в сторону, пропустил неторопливо проехавший мимо экипаж.

После уже, проводив агукающую кота Эмелину в открытые ворота, вновь вышел, чтобы посмотреть на ровную, белую, опустевшую дорогу, где...

...где явно кто - то был. Ощутимый. Осязаемый.

Уже почти видимый.

Глава 47