Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

Она постучала в приоткрытую дверь. Изнутри крикнули: «Входите!»

— Мадам Биффар? — спросила Элизабет.

Перед ней стояла седая женщина самого убогого вида, в грязном головном платке и с поникшими плечами.

— Вы из благотворительной организации? — спросила женщина. — Мне обещали выдать постельное белье — в воскресенье, после мессы.

— Простите, мадам, но я по другому делу.

Элизабет осмотрелась и подумала, а не повернуть ли ей назад. В комнате было удручающе грязно. Девочка лет четырех играла на полу, присыпанном золой, возле ржавой металлической печки. Худая — больно смотреть, и в лохмотьях.

— Я в этом городе проездом, мадам Биффар, но мне нужно с вами поговорить. Я дам вам денег, если скажете, как у вас оказались эти часы.

И с этими словами она показала женщине часы, покачивающиеся на золотой цепочке. Вдова отшатнулась, лицо ее сморщилось, а в глазах застыл испуг.

— Я хочу услышать честный ответ, только и всего. Мадам, я ничего дурного вам не сделаю, — пообещала Элизабет.

— Они принадлежали моему мужу. Сам он погиб в море, но часы были дома, так что я их потом продала.

— Нет, вы лжете, вот почему вы так напуганы! Я очень тороплюсь, поэтому, умоляю, скажите правду! Даже если ваш муж их украл, его больше нет в живых, и никто вас ни в чем не сможет обвинить. Уверена, вы знаете, откуда у него появились золотые часы.

Элизабет уже начала беспокоиться, но решимости у нее от этого не убавилось. Она вынула из кошелька несколько крупных купюр и положила на жалкое подобие стола, между горкой картофельных очисток и кувшином.

— На эти деньги вы сможете какое-то время кормить детей, мадам Биффар, и даже купить им добротную одежду.

Женщина ошарашенно уставилась на банковские билеты. Тронуть их она не решалась, но и глаз отвести у нее не получалось.

— Деньги настоящие? — наконец пробормотала она.

— Конечно! И они — ваши. А теперь послушайте меня: в ноябре 1886 года на причале на моего отца напали трое. Избили, ограбили. Лишился он и этих часов.

Ваш муж в этом участвовал?

Женщина неохотно кивнула. Потом развела руками и плаксивым голосом начала:

— Не такой уж он у меня был плохой, Дэни. Работал носильщиком в порту, да только жалованье нес не домой, а в бистро. И если предлагали подзаработать, соглашался: деньги лишними не бывают. В тот раз к нам явился здоровяк Морис, сказал, есть работенка. Денежная…

— А дальше? Только не тяните! — взмолилась Элизабет, потому что в порту пароход дал первый гудок — громкий, раскатистый.

— Ну, муж и согласился. Нужно было задать взбучку одному типу, да так, чтоб он вовремя не попал на свой пароход, «Шампань». Моему достались часы, Морис взял медальон, а рыжий Деде — золотое обручальное кольцо. Конечно, денег им тоже дали…

Элизабет, внутренне содрогаясь, кивала. И тут у нее случилось озарение.

— Но ведь ваш муж и его подельники не знали папу! Как они собирались его найти на причале, среди сотен пассажиров? — вскричала она.

— Так был у них зачинщик, из чужих, он приехал накануне. Тот знал, кого хватать. Он и позвал вашего отца с собой, завел в бараки.

«Гасконь» просигналила второй раз. Элизабет в панике бросилась вон из лачуги. Гервиль, замковый парк, в тот же день, в тот же час

Жюстен смотрел в сторону замка, невидимого за зарослями бирючины, но думал об одной лишь Элизабет, которая сегодня должна была отплыть в Нью-Йорк. А он так надеялся повидаться с ней — хотя бы на часок, — тут, в парке, или в Монтиньяке, у Дюкенов.

— Ты поплывешь по бескрайнему океану, моя принцесса! — прошептал он. — Храни тебя Господь!

Приятно было вспомнить, как они часами болтали, уединившись на конюшне. Элизабет рассказывала, что принцессой ее называли родители, когда она была совсем маленькой.

Ты этого заслуживаешь. Для меня ты всегда будешь принцесса, повелительница моего сердца!

От Дюкенов Жюстен прямиком пошел в деревню Гервиль и снял в трактире комнату. Жалованье у солдат-вольнонаемников было маленькое, но ему хватало.

Хорошо выспавшись, он сменил военную форму на рубашку и тиковые штаны — чтобы не привлекать лишнего внимания, пока будет бродить по окрестностям.

К усадьбе Ларошей он подошел вечером, когда стало смеркаться. Заходящее солнце золотило спины лошадей, мирно пасущихся на лугу. Жюстен с первого взгляда узнал гнедую красавицу Перль, прежде принадлежавшую Элизабет. За ней хвостиком бегал маленький жеребенок.

Перед глазами Жюстена радостной вереницей замелькали картинки прошлого — этого утраченного счастья, отчего на душе стало еще горше.

«Как мы скакали вдоль реки, а потом усаживались где-нибудь под ивами… Робко целовались, перемигивались, смеялись! Это были лучшие дни моей жизни, благодаря Элизабет. И это время не вернешь!» — заключил он.

Жюстен уже собрался обратно в трактир, но тут вспомнился их последний разговор с Антуаном. В воскресенье он еще раз сходил на мельницу, и они со стариком, который был дома один, вместе отправились на рыбалку, благо тихих заводей хватало.

— Когда ты уехал, жизнь в замке пошла кувырком, — рассказывал старый мельник. — Моя дорогая подруга Адела скончалась через год, и Элизабет стала встречаться с Ричардом Джонсоном, как будто нарочно, чтобы позлить Лароша. Не знаю, как и почему все устроилось, да только Ларош уступил, и осенью они обручились. А в тот вечер, в апреле, когда они заехали на мельницу попрощаться, внучка была в отчаянии. Она не подавала виду, но я сразу все понял.

Жюстен слушал, задавал вопросы, а потом решил, что впредь постарается о счастливой молодой — и чужой! — жене не думать.

«Вышла за другого? И хорошо! — говорил он себе. — Этот Джонсон ей нравится, он отвезет ее в Нью-Йорк, к Вулвортам, и там у Элизабет будет прекрасная жизнь!»

Антуан Дюкен на прощанье крепко обнял его.

— Помни, мой мальчик, двери моего дома всегда для тебя открыты! Я любил Катрин, и чем лучше тебя узнаю, тем больше убеждаюсь, что вы — брат и сестра. Слава Богу, ты такой же, как моя невестка, — добрый, великодушный и отважный.

— Я и сам не устаю благодарить Господа, мсье Антуан, — отвечал Жюстен, — за то, что уродился не похожим ни на отца, ни на Мадлен, которая называла себя моей матерью. Они оба — изверги.

— Иди по жизни с высоко поднятой головой, дитя мое! И не вспоминай былое, — напутствовал его Антуан. — Удачи!

Пока Жюстен прокручивал эти слова старого мельника в голове, взгляд его темно-карих глаз скользил по башенкам замка. Из его укрытия хорошо просматривался залитый солнцем луг, площадка перед конюшнями и окна просторной кухни.

— Что я вообще тут делаю? И ни души вокруг… Хотя я все равно не осмелюсь ни к кому из нынешней прислуги подойти и поговорить…

Но что-то его удерживало на месте. Галант, жеребец Лароша, дремал в тени деревьев, из чего Жюстен заключил, что владелец усадьбы дома, в стенах старинной крепости.

Еще пара минут тягостных сомнений — и на аллее под чьими-то легкими шагами захрустел гравий. Жюстен осторожности ради присел на корточки. Идущий весело насвистывал, а потом и завел песенку. Женщина с корзинкой в руках… И ее тоненький голос был ему знаком.

— Мариетта!

Имя вырвалось у Жюстена помимо воли. Еще бы, молодая прачка одаривала его своими ласками задолго до приезда Элизабет в Шаранту.

— Кто здесь? — спросила та, замерев на месте.

Он пригляделся к ней через листву. Бывшая возлюбленная ничуть не переменилась. Белокурые волосы по- прежнему убраны под ленту на затылке, розовая блузка выглядит несвежей.

— Мариетта, иди сюда! — позвал он. — Это я, Жюстен!

И показался ей, чтобы не боялась. Ее личико осветилось радостно-удивленной улыбкой.

— Надо же, вернулся! — воскликнула она, подойдя поближе. — А почему прячешься? В щечку поцелуешь?

И она со снисходительным видом подставила ему щеку. Жюстен дружески ее чмокнул, хотя прикосновение к теплой девичьей коже его все-таки взволновало.

— Только теперь без глупостей! Я замужем за Бертраном, помнишь его?

Он похлопал по травке, приглашая ее присесть. Молодая женщина с чинным видом пристроилась с ним рядом.

— А, незабвенный Бертран! Он свое уже отслужил?

— Комиссовали, и, когда отец умер, все досталось ему, моему суженому, — и надел земли, и дом. Конечно, свекровь плешь проедает, но я получила что хотела. Даже сына родила, Альфонса. На Рождество ему стукнет годик.

— Рад за тебя, Мариетта. Ты же теперь не работаешь в замке? Помнишь, сама говорила, что после замужества никого обстирывать не будешь.

— Как же, работаю на мсье Лароша. Мать — та устроилась в другом доме. И Бертран каждому лишнему су рад.

Мариетта замолчала, задумалась. На лбу у нее поблескивали капельки пота — стояла сильная жара. От мускусного запаха ее тела у Жюстена проснулось желание. Он то и дело поглядывал на ее шею и грудь, сколько ее было видно в открытом вороте блузки. После многомесячного воздержания сдерживать телесные порывы было ох как нелегко… Смущенный, Жюстен отломил веточку с куста бирючины.

— Я завтра уезжаю. На поезде в Вуарт. До Сент-Этьена, где расквартирован полк, два дня пути.

— Не представляю, где это, — отозвалась молодая женщина. — Ты насовсем в солдаты?

— Нет, у меня срочная служба. Сент-Этьен — это в департаменте Луара, Мариетта. Недалеко от Лиона.

— И где Леон, я тоже не знаю. Наверно, возле моря, потому что твоя Элизабет говорила, ты подался в моряки. Прошлым летом, перед моей свадьбой…

Трудно было представить, зачем Элизабет понадобилось придумывать эту историю с морской службой. Тем временем Мариетта продолжала:

— Она дала денег на красивое платье, еще подарила браслетик и два золотых луидора.

— Это дело хорошее. Кстати, ты знаешь, что она тоже замужем и сегодня уплывает в Америку?

Как Жюстен ни старался, отчаяние явственно улавливалось в его голосе. Он вздрогнул, когда Мариетта неожиданно обвила руками его шею и жадно поцеловала в губы.

— Ты мне нравился, — призналась молодая женщина, с трудом переводя дух. — Всегда нравился, Жюстен. Если хочешь, чуть позже увидимся!

— А Бертран? А твой малыш? — возразил Жюстен, борясь с пожиравшей его похотью. — Нет, Мариетта, не надо.

Уязвленная, она хотела было встать, но он удержал ее за руку.

— Ты в замок? — спросил Жюстен.

— А куда же еще, глупый? По вторникам хожу стирать рубашки мсье Лароша.

— Тогда у меня к тебе большущая просьба, Мариетта. Можешь раздобыть фотокарточку Элизабет? Для меня это была бы огромная радость. Наверное, я больше никогда ее не увижу. А так будет память…

— Так сам и иди! — возмутилась Мариетта. — Говорят, ты сын хозяина, бери что хочешь.

— Мариетта, ну пожалуйста! У меня свои резоны не попадаться Ларошу на глаза, отец он мне или нет!

Молодая женщина долго смотрела на него, рассерженно вздыхая — как, впрочем, и всегда, когда что-то было не по ней.

— Ну ладно, попробую! Но в гостиную мне хода нет, и хозяин запирает все комнаты на ключ. Если меня застанут шныряющей по дому, крику будет!

Я уж не говорю о том… — она осеклась.

— О чем, Мариетта? — моментально вскинулся Жюстен. — Ларош поднял на тебя руку?