Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

— Идем, Жюстен. Посидим под липой, выпьем по маленькой. Летом в доме — что твой ледник… Мы с тобой мало знакомы. Так, здоровались на ярмарке в Монтиньяке. Но это ничего, это поправимо.

Антуан ободряюще потрепал парня по плечу. Вместе они подошли к столу из сбитых широких досок, на ножках в виде крестовины.

— Забудь, что этот поганец мог быть твоим отцом, — посоветовал старый мельник. — Хорошие отцы растят своих детей, любят, заботятся, научают, что хорошо и что плохо.

— А я запомнил только тычки и обиды: та, что называла себя моей тетей, на них не скупилась, — вздохнул молодой солдат, усаживаясь за стол. — Мне строго-настрого приказывали никому не показываться на глаза, и жил я на чердаке, как звереныш в клетке.

— Тяжко тебе приходилось, Элизабет рассказывала. И я, мой мальчик, искренне тебе сочувствую. Но тем больше твоя заслуга, раз ты сумел остаться таким, как есть, — порядочным, любящим, щедрым душой. Моя внучка тебя очень любит.

— Спасибо вам, мсье Дюкен.

— Зови меня просто дедушка Туан! Мне это будет приятно. И, когда закончится служба, смело приезжай, в моем доме тебе всегда найдется место.

Лицо Жюстена осветилось широкой улыбкой — так его растрогала доброта старика с голубыми глазами, такими же прекрасными, светлыми и ясными, как у Элизабет.

Подошли Ивонн с Пьером и детьми. Муж с женой были в рабочих халатах и фартуках, белых от муки. И только кисти рук у них были безукоризненно чистые и еще блестели от воды.

— Здравствуйте, Жюстен! — воскликнула Ивонн. — Жиль рассказал, что у нас гости. Простите, что мы в таком виде: после обеда нам еще работать, так что не до переодеваний.

Пьер Дюкен, которому было уже сорок девять, задержал взгляд на лице гостя. И был так поражен, что сказал все, что было у него в тот момент на уме:

— Простите, но вы так похожи на Катрин, мою невестку! Выходит, это правда, ну, что вы — сын Лароша?

— Дорого бы я дал, мсье, чтобы им не быть! — ответил сконфуженный Жюстен. — Но беда в том, что доказательств я уже никогда не получу — ни за, ни против.

— Когда вы уехали из Гервиля, Элизабет часто об этом упоминала. Что вы очень похожи с ее покойной матушкой и что у вас такие же белокурые волосы, — подхватила Ивонн. — У меня есть фото Катрин и Гийома, сделанное по случаю крещения их малышки. Я вам покажу!

Старый мельник помрачнел. Он до сих пор не мог смириться с потерей среднего сына.

— Поговорим о другом, — предложил он. — Сегодня пришло письмо из Парижа! Я не открывал, ждал вас. Прочтем, а потом сразу будем обедать. Иначе мальчики в школу опоздают.

Несмотря на радушие Дюкенов, Жюстен чувствовал себя в их семейном кругу лишним. Да еще в обеденное время. Он было встал, но Пьер подал ему стакан вина.

— Письмо из Парижа могла прислать только Элизабет! Наверняка вам будет интересно узнать новости, — сказал он. — Останьтесь!

— Ну-ка, что она тут пишет… — пробормотал Антуан, вынимая из кармана очки.

В конверте также обнаружилось две коричневые картонки с золотым тиснением, в которые обычно для сохранности вкладывались фотокарточки. Все дружно умолкли, и старик стал читать:

Милый дедушка Туан, милая Ивонн, милый Пьер, милые мои кузены!

К сожалению, я не прислала вам приглашения на свадьбу — жизнь в Париже настолько стремительная, беспокойная, что я пренебрегла этой традицией. Объявления о нашем предстоящем бракосочетании вывешивались в мэрии VI округа в течение положенных трех недель, и в субботу, 17 июня, мы наконец поженились. Свидетелями взяли Бонни и дядю Жана, которые в тот же день официально обручились.

Оба этих события мы отпраздновали в ресторане на бульваре Сен-Жермен.

Как я уже писала, я довольно долго болела — с самого приезда в столицу. Но теперь поправилась и вышла замуж за того, кого люблю.

Ричард окружает меня заботой и нежностью, такчто обо мне можете не волноваться. Во вторник,27 июня, мы уплываем в Нью-Йорк на пароходе «Га сконь».

Я очень часто думаю о вас, честное слово! Но судьба увлекает меня далеко-далеко от родины, на землю которой мне, возможно, больше никогда не ступить. А может, я все-таки приеду, но только когда человек, разбивший жизнь моих родителей, упокоится навеки.

Я буду очень рада, если Ивонн и впредь будет заботиться об их доме в Монтиньяке. И, конечно же, берите постояльцев, если это будут хорошие, порядочные люди. Это пусть маленький, но доход.

А еще я часто вспоминаю Жюстена. Если он все-таки вернется в Гервиль или если вы его увидите, передайте, чтобы не показывался в замке. Хотя, если хватит смелости, он может потребовать у Гуго Лароша, чтобы тот признал его законным сыном. В будущем это даст Жюстену права на наследство. Свою долю я ему уступаю с дорогой душой.

Еще передайте ему, что оловянный солдатик скоро совершит свое третье трансатлантическое плаванье. Он поймет.

Я вас всех люблю и крепко-прекрепко обнимаю. И отправляю две фотокарточки, которые, надеюсь, вас порадуют.

Элизабет

— Что ж, мой мальчик, даже если б захотел, ты не смог бы выбрать день лучше, чтобы зайти в гости! Внучка тебя не забывает, — воскликнул Антуан, обращаясь к гостю, и только потом положил письмо на стол.

Жюстен был потрясен. Он все еще нежно любил Элизабет, и сколько бы ни напоминал себе, что они — кровные родственники, все без толку.

— Мне очень приятно, — пробормотал он. — Слава Богу, она счастлива, и в Нью-Йорке ее ждут те, кто ее вырастил и любит.

— Ричард Джонсон ее обожает, это ясно как день! — мечтательно протянула Ивонн. — Теперь они поженились и можно не волноваться — уж он ее в обиду не даст.

— Время покажет, — буркнул Пьер и досадливо поморщился. Ему американец никогда не нравился.

— Деда, а можно нам фотографии? — спросил Жиль, трепеща от любопытства.

— Имейте уважение к матери, пострелята! Она — первая! — распорядился старый мельник.

Ивонн, с разрумянившимися от удовольствия щеками, взяла одну из фотографий и осторожно приподняла защитный слой папиросной бумаги.

— Элизабет с супругом! — объявила она серьезным тоном. — И оба так хорошо улыбаются!

— И наряжены по последней парижской моде, спорим? — насмешливо отозвался Пьер. — Ну-ка, покажи!

Он даже нахмурился, так велико было его удивление: одежда на молодоженах была повседневная. У Элизабет в руках — букет, но платье светлое и простое, без декоративной отделки. Фото переходило из рук в руки, и Жюстен получил его последним. Пальцы у него дрожали от волнения.

Наконец он увидит девушку, чье лицо забыть невозможно! Элизабет смотрела в объектив спокойно, с радостной улыбкой. С Джонсоном Жюстену встречаться не доводилось, и он с горечью отметил про себя мужественную красоту американца и то, каким довольным он выглядит.

— На другом фото — дядя Жан и мадемуазель Бонни! — вскричал Жиль. — И место красивое. Они на берегу озера?

— Фон нарисован на холсте, и его попросту устанавливают за спиной клиентов в фотомастерской, — объяснил Антуан. — А теперь передай фотокарточку мне! Жан

— красавчик в своем галстуке-бабочке! Господи, еще одно мое дитя уезжает в Америку… И в этом мире нам больше не свидеться.

— Дедушка Туан, может, дядя Жан скоро вернется, — сказал на это Лоран, обнимая старика.

— Бонни тоже хорошенькая — загляденье! — восхитилась Ивонн. — Эта блузка ей очень идет.

Жюстен на обрученных Жана и Бонни посмотрел мельком, из вежливости. Он думал о том, как хорошо было бы иметь фотографию Элизабет, которую всегда носил бы при себе и любовался бы ее восхитительными чертами, взглядом, улыбкой.

«Если ей пришлось покинуть замок в спешке, значит, там должны были остаться фотографии! Можно рискнуть и сходить в Гервиль. Гуго Ларош, естественно, прикажет меня гнать… Но если пробраться в дом в его отсутствие…»

Утвердившись в своем намерении, Жюстен с аппетитом поел поданного Ивонн сочного бараньего рагу с гарниром из тушеного картофеля и морковки. Потом выпил кофе, к которому полагалась чарка фруктовой водки, поблагодарил Дюкенов и зашагал по дороге вдоль спокойной реки. Париж, понедельник, 26 июня 1899 года

Над столицей висела предгрозовая жара, но ритма жизни горожан это нисколько не замедлило. Толпы прогуливающихся перемещались по набережным Сены в надежде на глоток свежего воздуха.

Бонни с Жаном тоже вышли пройтись, рука в руке. У букиниста они купили книгу о том, как организовать торговое дело, — будет что почитать на пароходе. Искали подходящее издание долго: прилавков было много, и каждый торговец был не прочь поболтать.

— Пора домой. Нам еще чемоданы собирать. Поезд на Гавр отходит завтра в пять утра. Я, наверное, в эту ночь не усну! — беспокоилась Бонни.

— Ничего, в поезде подремлешь, — отвечал на это Жан. — Ты не представляешь, как мне не терпится выйти в море! Отец не знает, но на самом деле я позавидовал Гийому, когда они с Катрин решили переехать в Америку, в Нью-Йорк. И мне хотелось с ними, только я так и не отважился сказать. Думаю, Пьер все равно воспротивился бы. Но теперь, благодаря тебе, Бонни, и племяннице, моя мечта осуществится.

— Жизнь приготовила нам много приятных сюрпризов, Жан. Разве могла я подумать, что во Франции влюблюсь? Да еще в такого красавца…

Под пылким взглядом серых глаз жениха Бонни застеснялась и отвернулась, но Жан неожиданно притянул ее к себе и поцеловал в губы. Это случилось не впервые, но Бонни быстро отодвинулась.

— Жан, ну пожалуйста! Только не на улице!

— Почему нет? Я видел много пар, которые ни от кого не прячутся!

— Видно, француженки будут посмелее, чем я, — вздохнула молодая женщина. — И все-таки это неприлично.

Жан ущипнул ее за талию и засмеялся. Сдержанность Бонни была ему понятна, тем более что она сама уже много раз заговаривала на эту тему.

— Ты сокрушаешься, что тебе тридцать пять и ты старая дева, — шепнул он ей на ушко. — Но до тебя никакая другая женщина не сумела мне понравиться. И когда мы поженимся, тебе будет проще.

Бонни отвечала едва заметной улыбкой. От духоты она ощущала странную слабость в теле и на короткий миг прижалась лбом к плечу своего нареченного.

— Я глупая, — пробормотала она. — Все оттягиваю нашу свадьбу, потому что боюсь оказаться плохой женой.

— Приходи вечером ко мне в комнату, и я докажу, что это не так. Пообещай!

Она кивнула в знак согласия и… была вознаграждена еще одним поцелуем в губы, от которого забилось сердце и по жилам быстрее побежала кровь. А довольный Жан Дюкен, внутренне ликуя, стал насвистывать веселую песенку.

Элизабет, в одной нижней ситцевой сорочке, уже почти закончила укладывать вещи в большой чемодан, купленный Ричардом у одного старьевщика на улице де-ла-Сен. Ей было так жарко, что она разделась почти догола, напрасно надеясь на сквознячок.

— А мои вещи поместятся? — спросил муж, входя в комнату. — Смотри, я принес тебе тарталетку с клубникой. Ты нашла ее аппетитной!

— Спасибо, ты такой предупредительный! Думаю, лучше мне сразу ее съесть. Ричард, ты готов пылинки с меня сдувать!