Кровь и туман
![Кровь и туман](/uploads/covers/2024-03-18/krov-i-tuman-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Анастасия Усович
- Жанр: Любовные романы / Фантастика
Читать книгу "Кровь и туман"
— Я максимально не хочу об этом разговаривать.
— Но тебе придётся, если ты хочешь уговорить меня на свидание с кудрявым.
— С Марком.
— Допустим.
— Я не знаю, успели мы или нет, — произношу я.
Должно быть, это было что-то особенное для них двоих. Момент близости. Больше нет границ. Они максимально доверяют друг другу…
Они? То есть, мы.
Почему всё должно быть таким сложным?
— Не помню, точнее, — продолжаю я. — Но я здешняя и Влас встречались, вроде, достаточное количество времени, чтобы захотеть друг друга… в том самом смысле.
— Тут времени много не надо, — отмахивается Лия. — Я видела Власа. В рубашке, конечно, но, знаешь, тут даже я готова поклясться, что там есть, на что посмотреть.
Я кривлю рот. Лия поднимает брови и уточняет:
— Слишком рано, да?
— Ага.
— Извини.
Минутная неловкая пауза, наполненная скошенными взглядами и короткими, ничего не значащими кивками.
— Ладно, — пораженчески протягивает Лия. — Я схожу на свидание с этим Марком, но только из-за того, что ты поможешь мне с Лео.
— Супер! — радостно сообщаю я. — Пошли, к остальным присоединимся.
— К остальным?
— В комнате Артура ребята играют в приставку. Там и Марк есть.
Лия салютует оттопыренным в кулаке большим пальцем, но радости в этом жесте не больше, чем у краба, которого собираются сварить заживо. Я подхватываю в одну руку трость, другой цепляюсь за рукав рубашки Лии и вытягиваю девушку в коридор. Чтобы подтвердить своё алиби, мне нужно поставить чайник, поэтому я провожаю Лию в комнату Артура, а сама направляюсь в кухню.
— Но, Дим… — мама цокает языком. — После того, как он появился в нашей жизни, думаю, будет справедливо рассказать Артуру правду.
Последний шаг из коридора в сторону кухни я так и не делаю. Прижимаюсь спиной к стене, превращаюсь в слух и надеюсь, что никто из ребят не решит выглянуть из комнаты Артура.
— Эдзе ушёл, — напоминает Дмитрий. — В этом больше нет необходимости.
— Каждый раз, когда Артур спрашивал у меня о своём отце, я говорила, что тот мёртв, но теперь у меня есть реальный шанс рассказать сыну правду…. Я не могу больше врать… Не хочу, Дим!
Я выхожу из коридора, оказываясь в поле зрения родителей. Несколько быстрых, неуклюжих шагов — и я уже в кухне. Пока ничего не произношу, лишь гляжу то на Дмитрия, то на маму. Вспоминаю другой разговор, которому я тоже однажды стала случайным свидетелем. Мама и Эдзе. И множество фраз, додумывать смысл которых было бы настоящей игрой в бинго, разве что вместо цифр: правда — неправда.
И почему мне всё время везёт там, где выгодным был бы именно проигрыш?
— Эдзе — отец Артура? — спрашиваю я.
Сразу. Без предисловий. Как пластырь сорвать.
Мама с Дмитрием переглядываются.
— Долго ты там стояла? — спрашивает второй.
— О, нет, нет, нет, — качаю головой. Усмехаюсь. — Давайте не будем сейчас делать вид, что моё любопытство — единственная проблема. Мам? — смотрю только на неё. — Мам, скажи правду: Эдзе — отец Артура?
Мама коротко кивает.
— Да. Когда я училась в университете, Эдзе преподавал там психологию. Я была юна, безрассудна и влюбилась в него по уши, и он воспользовался этим, — мама нервно сглатывает. — Избавляться от Артура я не стала, а Эдзе, узнав о моей беременности, из университета уволился и больше мне на глаза не попадался.
Холодно. Я дёргаю плечами. Дышать вдруг становится труднее из-за вязкого воздуха вокруг.
— Почему раньше не сказали?
— Это не тот тип информации, которую можно ненароком сообщить за обедом, — подключается Дмитрий.
Опирается двумя ладонями в столешницу.
— Но он спрашивал, — настаиваю я. — И вы говорили ему, что его родной папа мёртв… Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы у моего сына был ещё один отец. — (Меня затыкает собственное эгоистичное любопытство. Я буквально прикусываю язык). — Я знаю, что было бы справедливее всё рассказать Артуру, но одна мысль о том, что он может захотеть общаться с ним, проводить время, начать называть его тем, кем он, по сути, не является, выводит меня из себя настолько, что я готов врать о смерти, если это позволит мне сохранить сына.
Опускаю глаза на свои носки. Следующий ход за мной. Нужно что-то сказать, но мысли путаются. Я могу понять Дмитрия, но… теперь и я знаю эту тайну, переставшую принадлежать только троим.
Я обещала себе, что больше не буру врать близким. Ведь именно я предложила Нине и Бену рассказать всем о том, откуда мы пришли. И если сейчас я закрою глаза на то, что узнала, это будет неправильно.
Нельзя выборочно хранить тайны, если я решила быть честной. Нельзя.
— Она расскажет, — говорит мама. — Ты же знаешь, они с Артуром ничего друг от друга не скрывают.
Я поднимаю на них взгляд. Дмитрий смотрит на меня, приподняв одну бровь. Ожидает подтверждения или отрицания маминого предположения.
Я только и могу, что пожать плечами.
— Это будет правильно, — говорю.
В этот же момент голоса ребят, сидящих в комнате, становятся громче, заполняют коридор.
— Ты чего тут так долго? — спрашивает Артур за моей спиной. — Наша партия следующая.
Я в последний раз гляжу Дмитрию в глаза, затем поворачиваюсь к Артуру, подошедшему ко мне близко и теперь стоящему в одном шаге, и говорю:
— Я знаю, кто твой родной отец.
Артур хмурится. Смотрит на меня непонимающе, дёргает головой.
— Что?
— Ты хочешь, чтобы я назвала его имя?
Смотрю на Артура. Жду ответа. Он, похоже, не до конца понимает, что я говорю серьёзно, поэтому с некоей иронией отвечает:
— Да.
Я на выдохе произношу это имя.
Имя того, кто умудрился стать значительной частью моей жизни, хотя когда-то давно обещал всеми возможными способами спрятать себя от нас.
Похоже, не у меня одной всё так часто идёт не по плану.
На крыше нас немного: тётя Аня, мои родители, близнецы, Артур, собственно, я и приглашённый член Совета. Эту женщину я вижу впервые. Внешне она явно старше мамы и тёти Ани. Думаю, мне она была бы скорее бабушкой. У неё длинные седые волосы, перекинутые через левое плечо струящимся водопадом, тёмные, практически чёрные глаза-пуговки и то, что на узком лице первым бросается в глаза — выпуклая уродливая родинка на подбородке.
Может из-за неё, а может по какой-либо другой причине, но та, кого Дмитрий во время приветствия назвал Стефанией, у меня вызывает стойкое отвращение.
— Кто отправит Валентина к Спящим?
Вопрос Стефании подхватывается ветром и разносится по крыше. Ближе всего ко мне стоят близнецы. Вопросительно гляжу на Даню. Он — на Ваню. Тот в ответ пожимает плечами.
— Думаю, Валя хотел бы, чтобы это сделал его боевой товарищ, — произносит тётя Аня. — И лучший друг.
Она протягивает руку в сторону Дмитрия. Он перестаёт вжимать голову в плечи, пряча пол-лица за высоким воротником тёплого пальто, и принимает ладонь тёти Ани. Секунду они жмут друг другу руки, удерживая зрительный контакт. Когда тётя Аня дёргает уголком губ, я различаю одинокую слезу, скатывающуюся по её щеке.
Даня и Ваня рассказывали, что она много плачет по ночам. То же говорила и мама. Но я ни разу не видела, чтобы тётя Аня позволяла себе выставлять слабость на всеобщее обозрение.
— Так будет правильно, — говорит Ваня, соглашаясь с маминым решением.
Даня молча кивает.
Дмитрий подходит к Стефании. Я, затаив дыхание, жду, что будет дальше. Стефания снимает с пояса какой-то железный предмет. Щелчок, предмет раскрывается… и я узнаю в нём обод, который мне на предплечье надели в день, когда я приняла клятву.
Обод закрывается на руке Дмитрия. Точнее, одна его часть. Вторая, как это принято, сковывает предплечье члена Совета.
— Ты знаешь, что нужно говорить, — произносит Стефания. — Поэтому, полагаю, мои подсказки будут лишними.
— Да, — кивает Дмитрий. — Спасибо, Стефа. Тогда приступим.
Почему-то мне становится так странно где-то внутри: то ли от предчувствия чего-то нового и таинственного, то ли от общей кладбищенской атмосферы — и это без могил как таковых. Я зачем-то накрываю рот ладонью.
— Ты был верен законам и считался перед долгом… — начинает Дмитрий, но почти сразу обрывает себя, чего, кажется, никогда раньше не было. С той стороны, с которой я стою, мне хорошо видно его хмурое, отстранённое выражение лица.
И когда он ещё даже не пытается возобновить свою речь, я уже знаю, что он не справится.
— Ты никогда не ставил под сомнения необходимость в…
Вздох. Лихорадка. Отчаяние. Я знаю, каково это — потерять лучшего друга.
Это больно. И никто не заслужил переживать эту боль один на один.
Я повинуюсь неожиданному порыву и иду к Дмитрию, сопротивляясь ветру, дующему в лицо и пытающемуся подбить меня на торможение или даже падение. Останавливаюсь где-то в полушаге. Мгновение медлю, а затем касаюсь плеча Дмитрия.
— Всё хорошо, пап, — говорю я. — Сейчас ты не обязан следовать уставу. Скажи то, что можешь.
Не то, что хочешь — потому что это может быть слишком личным. Но то, что можешь — например, высказать благодарность дням и мгновениям, которые теперь навсегда остались у Дмитрия в память о друге.
Я помню всё, что было между мной и Лией: с момента нашей встречи и до того, как я в последний раз бросила взгляд на её лежащее на земле тело, прежде чем уйти. Здесь она жива и здорова, но это не сможет изменить того факта, что однажды, хоть и не в этом мире, она умерла у меня на руках.
Кровь, которой они пропитались, мне никогда не смыть.
— Спасибо, солнышко, — Дмитрий улыбается мне. Затем снова обращается к Стефании и заговаривает, но, разумеется, не с ней, а с тем, кто едва ли может услышать: — Ты никогда не будешь забыт, мой друг. Спасибо за то, что был со мной каждый раз, когда я в тебе нуждался, и прости, что когда во мне нуждался ты, меня не оказалось рядом. Твоя смерть навсегда станет для меня чертой, разделившей жизнь на «до» и «после», но… я больше не буду разрушать ту часть, что идёт «после». Я знаю, ты бы не хотел видеть меня таким. — Вздыхает. Делает паузу, чтобы быстро взглянуть на меня. Его взгляд затуманен выпитым накануне алкоголем, январским морозом и скорбью. — Ведь, как ты всегда говорил, у нас есть дети — те, ради кого стоит, что бы ни случилось, оставаться человеком… Филонов Валентин Леонидович, мы никогда не забудем героя, которым ты погиб.
На большее привычно спокойного, собранного и сдержанного директора огромного здания уже не хватает.
И я думаю о том, что почему-то не могу даже в мыслях называть его по имени.
— Мы никогда не забудем героя, которым ты погиб, — повторяет толпа.
Подхватываю и я, но с запозданием.
Тётя Аня подходит к Стефании с урной в руках. Открывает её. Стефания опускает свободную от обода руку внутрь и достаёт из урны некоторое количество праха. У меня к горлу подступает тошнота, но, как я замечаю, все остальные никак не реагируют на это.
Похоже, ещё одна часть ритуала.
Стефания посыпает пеплом обод, соединяющий её и папино предплечья и произносит слова на неизвестном мне языке. Пепел кружит вокруг обода, но не падает на крышу, а ровной лентой устремляется вверх, к облакам. Вслед за ним опустошается и урна. Так, две ленты, переплетаясь, достигают невидимого глазу силового поля над Дубровом и навсегда исчезают, став его частью.