Кровь и туман

— Я совсем тебя не знаю… Даже твоё имя — и то ненастоящее.

— Меня зовут Эдзе. Правда. Полное имя — Иезекииль.

— Всё равно.

Мама вздыхает. Снова начинает гладить мои волосы. Перебирает отдельные пряди пальцами, путается в них. Я едва сдерживаюсь, чтобы не поморщиться, когда она задевает какой-то натянутый волосок.

— Что ты вообще здесь делаешь? — спрашивает мама. — Здесь — это в моей жизни, — поясняет она сразу же. — Когда уходил в прошлый раз, обещал больше никогда не возвращаться.

— Я был глуп.

— Это не тебе тогда было двадцать лет.

— Ты права, — соглашается Эдзе. Я легко представляю, как он кивает головой. — И всё же из нас двоих именно у меня всегда были проблемы с сознательностью.

Ладонь начинает скользить медленнее, останавливается на ухе. Мама о чём-то задумывается.

— Надо же было завести интрижку с собственным преподавателем! — говорит она, грустно хмыкая. — Мечтательная дура.

— Тебе в защиту напомню, что я был тем ещё красавцем, и ты была не первая в университете, кто на это повелась.

— Ещё хоть слово, и я…

— Не первая, но единственная. Я может и веду себя распутно, но никогда не был шлюхой.

Этот разговор переходит любые границы, в которых я могла бы терпеть своё в нём участие. Желание раствориться в матрасе превосходит любое другое, даже жажду, из-за которой язык липнет к нёбу.

— Она очень похожа на Дмитрия, — Эдзе где-то совсем близко. — В отличие от Артура. Парнишка — твоя копия.

— Да уж, Слава Богу, что от отца ему ничего не досталось.

— Ну, не скажи! Эта идеальная линия челюсти прямо-таки пышет аристократизмом!

— Ты ничуть не изменился. Даже после Доурины, Лукаса, Шиго и остальных своих детей. Почему так? Почему, Иезекииль?

— Первый детёныш, которого я полюбил как своего, превратился в монстра по моей вине. Я боялся, что всё повторится, если я снова привяжусь к кому-то.

— Не мели ерунды, — прыскает мама. — Тоже мне, великий страдалец.

Мамины слова повисают в тягостном молчании. Я страх как хочу открыть глаза и взглянуть на эмоции, которыми поглощены лица ведущих диалог, но сдерживаюсь.

— Мне кажется, ты за себя боишься, а не за других, — наконец произносит мама. — Боишься стать хорошим, потому что они погибают чаще плохих.

— О, милая, если бы я боялся смерти, я бы уже давно умер, как бы парадоксально это не звучало.

Кто-то хмыкает. Не понимаю, кто именно. Короткие шаги. Тишина, только лампы под потолком мерно жужжат.

— Ты хоть раз любил? Хоть кого-то? Хоть секунду? Кого-то, кроме себя?

Вопросы артиллерийским залпом. Спрашивает мама, а ответ, как я чувствую, хотят знать все присутствующие, включая самого Эдзе.

— Мне нравится обладать невероятными силами. Любовь — самая могущественная из мне известных. — Мама вздыхает. Я хорошо знаю этот вздох: она разочарована ответом Эдзе. — Да, Тамара, я любил, — договаривает Эдзе. — И когда я потерял того, кого любил — это было самое уничтожающее чувство из всех, что мне приходилось когда-либо пережить. Моё сердце было вырвано из груди и растоптано в пыль, и с тех пор я предпочитаю находить в отношениях только выгоду.

— Мне тебя жаль, — говорит мама.

Она перестаёт касаться моих волос. Я чувствую пустоту и холодок там, где только что лежала её ладонь.

— Но ещё сильнее мне жаль, что однажды я оказалась достаточно глупа, чтобы доверить тебе своё сердце.

— Теперь у тебя есть Дмитрий, разве ты не рада?

— Больше всего на свете. Он любит меня, я люблю его. А ещё он жизнь отдаст за мальчишку, который не является его сыном, в отличие от его реального отца.

— Рад за него. За всех вас.

— Мы не нуждаемся в твоей помощи. Перестань оказывать её, словно ты чёртов ангел-хранитель, потому что это не так, и ты сам прекрасно знаешь, почему. Один правильный поступок не перекроет всё, что ты натворил за несколько веков… Ты не герой, Эдзе.

— Их, Тома, вообще больше и не существует. Остались только менее виноватые и те, кому плевать на осуждение.

Последние слова, которые звучат в помещении. Затем тишина прерывается только шагами и хлопком двери.

Ещё некоторое время я лежу с закрытыми глазами, пытаясь расставить всё услышанное по полочкам. Когда мама снова принимается гладить меня по волосам (и одновременно с этим наконец перестаёт плакать, тихо всхлипывая), я открываю глаза и говорю:

— Привет.

Мама улыбается. Наклоняется, целует меня в лоб, оставляя влажный след, который я чувствую кожей. И отвечает:

— Позову Сергея. Он сказал, тебе нужно будет принять какое-то лекарство сразу после пробуждения.

Очень надеюсь, что в его побочные эффекты будет входить потеря памяти, а иначе то, что я теперь знаю, ближайшие ночи точно не даст мне уснуть. * * *

Гляжу на ногу. Она почти не сгибается, но сейчас, после небольшого массажа голени и разгона лекарств по мышцам, я хотя бы могу пошевелить пальцами, не испытывая при этом адские муки.

— Вот, держи, — Нина кидает мне в руки охлаждающий пакет. — Сергей сказал, это поможет, если будешь ощущать дискомфорт под бинтами.

— Спасибо.

Прикладываю пакет к ноге. Приятных холод глушит под собой лёгкие покалывания.

— Значит, в четвёртом измерении я была с Рисом, да? — уточняю я.

Кажется, в третий раз. И это начинает порядком раздражать Нину, снова и снова повторяющую одно и то же предложение в одной и той же истории.

— Да, — всё ещё спокойно, но уже на пределе сообщает Нина. — И вы оба так спелись, что мне едва удалось вытащить тебя обратно.

— Но почему ты помнишь это, а я — нет?

— Не знаю. Я и после первого раза вернулась не такая, как вы с Беном. — Нина спускается по стене, садится рядом со мной на прохладный пол. Хлопает меня по здоровому бедру. — Это хорошо, что ты согласилась вернуться. А то из-за нашей связи и мне бы наверняка путь назад был бы заказан. Меня такое не устраивает, мы с Шиго только начали отношения налаживать… Да не хандри ты! — Нина толкает меня локтем в бок. — Романова, расслабляйся уже. Всё закончилось. Мы дома, и больше не надо бояться за завтрашний день…

— Ты забыла о гнори и их летающих зверюшках?

— Не нуди. За столько лет моей службы, я видела вещи и похуже.

— Верю на слово.

Сканирую взглядом защитников вокруг. Тренажёрный корпус полон, каждый занят своим делом, которое знает лучше таблицы умножения.

Я, сидящая на полу в окружении Нины и своих костылей, снова чувствую себя неумёхой новенькой.

Замечаю знакомый каштановый затылок впереди. Парень подбрасывает в руках гантели, прикидывает, нормальный ли вес. Поворачивается в мою сторону, я машу ему:

— Марс? — зову я.

Марсель наигранно вздрагивает, словно не ожидает услышать своё имя, но при этом сразу находит глазами того, кто его окликает.

— А?

— Иди сюда.

Подходит. Я достаю из кармана то, что сняла, когда часом ранее принимала душ, и протягиваю это парню на вытянутой ладони.

— Принадлежало Марье, а значит должно храниться у её лучшего друга, — произношу я.

Марсель сразу хватает медальон с именем подруги, как только понимает, что именно я ему отдаю. Прячет в заднем кармане штанов. Топчется на месте, не уходит. Нина внимательно глядит на него, затем на меня. В итоге со вздохом поднимается с пола и шаркающим шагом плетётся к боксёрской груше, оставляя нас вдвоём.

— Прежде чем ты скажешь что-то, — сразу начинаю я. — Хочу попросить тебя вернуться в «Дельту».

— Но как же…

— Марс, куда я с такой ногой? К тому же и Даня, скорее всего, уйдёт из-за руки… Только Ванька останется. Если останется, конечно.

— Ты хочешь, чтобы я в «Дельте» был один? — с сомнением уточняет Марсель.

— Я хочу, чтобы ты стал фундаментом оперативной команды. Я попрошу Дмитрия, и он разрешит тебе участвовать в выборе миротворца и хранителя. Я знаю, что ты сделаешь правильный выбор.

— Круто, — восторженно говорит Марс. — Спасибо, Слав.

Улыбается. И хотя клятва не позволяет порезам тонкими белыми линиями оставаться на его предплечьях, я уверена — они чистые не поэтому, а потому, что Марсель больше не видит смысла причинять себе боль.

— Смотрите, кто идёт, — говорит Бен, появляясь рядом с нами.

Раньше, чем поворачиваю голову, до меня доносится щекочущий ноздри запах ацетона.

— Есть новые образцы, — сообщает Ваня.

С ним рядом Лена. У неё в руках подставка для пробирок, в каждой пузырится смесь одного цвета, но разной консистенции.

— Проверить бы… Сходите?

— Что значит «сходите»? — уточняю я.

Чтобы не смотреть на ребят снизу вверх, нужно встать на ноги. Чтобы встать на ноги, нужно взять в руки костыли и подняться, не уронив достоинство. Стискивая зубы и стараясь не сильно выдавать напряжение, которое приходится при этом испытывать, я сначала опираюсь на один костыль, потом помогаю себе другим.

Кое-как, но мне удаётся. Я чувствую на себе мажущие взгляды ребят, но никто, к счастью, не разглядывает меня особо пристально.

— Сходите — это значит сегодня ночью вы будете вооружены отравленными стрелами, дротиками и пулями, начинёнными этим, — Ваня указывает на пробирки. — Смеси номер ГП-08, ГП-09, ГП-10, ГП-11.

— А что случилось с предыдущими «ГэПэ»? — интересуется Марсель. — С теми, что с первого номера и по седьмой?

— Па-а-аре-е-ень, — протягивает Ваня. Чешет щёку. Убирает ладонь, и на его коже остаются чёрные полосы сажи. — Тебе лучше не знать. Кстати, Славка! — Если до этого Ваня выглядел профессионалом, сосредоточенным на своей работе, то в секунду он вдруг оживляется, с излишним энтузиазмом лезет в карман своего медицинского халата. Достаёт ежедневник. Сразу открывает на заложенной странице и демонстрирует её мне. — Смотри. Что думаешь?

Эскиз и какие-то пометки на полях. Чёрт ногу сломит, но я понимаю сразу, потому что всё на листе в клеточку именно о ноге, только о моей. Усовершенствованная трость со встроенным тонким, пятиконечным, как звезда, боевым мечом. Чёрный хромированный металл, мои инициалы на рукояти. Складной. Не только меч, но ещё и нунчаки.

— Восторг, — честно сообщаю я. — Вань, невероятно круто.

— Я рад, — Ваня захлопывает ежедневник и прячет его обратно. — Надо бы раскрутить оборотней на обсидиан…

Задумчиво потирает брови, снова пачкая лицо сажей. Лена указывает ему на это, но Ваня её слова принимает за шутку, и тогда девушка решает проучить его, больше ни о чём не говоря.

Ребята принимаются обсуждать сегодняшнюю миссию. Сначала и я участвую в разговоре, но покалывания в ноге напоминают, что не видать мне ни этого задания, ни ещё как минимум десяток последующих.

Костыли в руки — и я ковыляю в сторону, закусывая губу от обиды и злости на саму себя.

— Куда так усердно торопишься, коротышка?

Бен. Нагнать меня ему не стоит и пары шагов.

— Не хочу мешать обсуждению, — отвечаю я. — Всё равно меня на миссию не позовут.

— Да и забей. Не последняя же.

Я жму плечами.

— От меня ещё долго не будет никакого толку.

— Повторяю: забей! Отсидись спокойно в тылу, в этом нет ничего позорного.

Хочется согласится, но как-то не выходит. Гляжу на Бена грустно. Жду, что он вдруг волшебным образом сумеет излечить меня, и тогда я смогу снова стать полноценным стражем. Но Бен всего лишь человек, и не обладает никакой магией. А те, кто обладают, уже и так сделали всё, что могли.