Кровь и туман

Глава 8

Гнори хватает меня за горло. Сильно сдавливает. Что-то хрустит, и я могу лишь надеяться, что не мои шейные позвонки. Ноги больше не касаются земли. Я пытаюсь закричать, но выходит то ли хрип, то ли лай.

Перед глазами всё плывёт, идёт белыми пятнами. Я машу руками в надежде, что удастся оказать гнори хоть какое-то сопротивление, но несмотря на хилый внешний вид, эти существа обладают невероятной силой. Одно движение — и я чувствую страшную боль в затылке и спине: меня прибивают к асфальту, вдавливают в него, не оставляют ни единого шанса на спасение.

Одна мысль вертится в голове: успеет ли Ваня?

Несколько минут назад он, превратившись в лиса, унёсся в штаб за помощью. Мы с Ветой остались, чтобы отвлечь внимание на себя, но вместо приманки сразу оказались жертвами.

Я не слышу и не вижу Вету. Это — самое страшное для меня. Помню, как она пряталась за моей спиной, пока я провоцировала гнори, отвлекая их от Вани и кидая в них свою обувь. Теперь один из них медленно расправляется со мной. Можно, конечно, представить, что Вета использовала свою магию, чтобы защититься, но она слишком ослабла после города, в котором была заложницей.

Значит, её дела нисколько не лучше моих.

Закрываю глаза… Или мои глаза уже закрыты? Не понятно.

Новый приступ боли. Теперь нога. Горит огнём. Чувствую, как струи крови огибают бедро и стекают вниз. Кричу. То есть, снова пытаюсь выдавить из себя хоть что-то, что облегчит страдания.

Становится только хуже. А теперь меня ещё и осушат, как картонный пакет сока.

— Вон они! Романова!

Это моя фамилия… моя же? Вроде как.

Мозг совсем не соображает. Попытки отвлечься от боли заканчиваются провалом, даже не начавшись.

Я пытаюсь открыть глаза, но веки будто залило свинцом. Я больше не могу пошевелить ничем, даже губами, чтобы позвать на помощь.

Звуки выстрелов повсюду. Раньше мне казалось, что они громыхают намного тише, а сейчас словно в горле застрял пистолет и выпускает всю обойму прямо мне в голову через нёбо.

— Эйэйэйэйэйнукаоткройглаза…

Слова сливаются в одно. Я не могу разделить их, не могу понять, кто это и что он говорит. Чувствую только, как мою голову приподнимают, беря за лицо.

— Славапожалуйстапосмотринаменя…

Легче сказать, чем сделать. Каждая клеточка моего тела парализована. Нервы и кости — железные штыри. Мышцы — бетон. Единственное, что существует — это боль.

Как только она достигает своего пика, в голове звенит колокольчик, и всё вдруг кончается.

Теперь я тону.

Опускаюсь вглубь подсознания и отключаюсь, как только носки касаются дна. * * *

Это странно. Не происходящее в частности, но всё сразу. Я знаю, что это не реальность, с той самой секунды, как оказываюсь посреди цветочного луга, но пугает меня вовсе не это.

Я не понимаю, сон ли передо мной или то, что видят люди после смерти.

— Не драматизируй.

Христоф. Похож на ангела в этой белой одежде. Даже смешно. Появляется из ниоткуда, словно в атмосфере открывается невидимый портал, через который он и шагает ко мне навстречу весь такой сияющий и какой-то слишком живой, даже румянец на щеках розовеет.

— Опять ты, — вздыхаю я. Стучу себя костяшками пальцев по макушке. — Плотно у меня в голове засел. Я думала, пропал с концами, а ты вот он — явился.

— Не много ли на себя берёшь, Рюриковичевская дочка? — Рис подходит близко и шепчет: — Я более реальный, чем тебе бы хотелось.

Внезапно все сомнения пропадают. Я оглядываюсь. Луг, посреди которого мы стоим, не имеет ни конца, ни края. Голубое небо. Ни единого облачка. Жарко припекающее солнце.

Что-то тянет вниз, и я опускаю глаза. На мне такой же наряд-распашонка, как и на Рисе, только вместо костюма — сарафан.

— Где мы? — я дёргаю свою юбку. — В раю?

— Я, может, и гений, но точно не сумасшедший, чтобы наивно полагать, что после всего сотворённого имею хоть малейший шанс отправиться в рай. К тому же, прими за данное: ни рая, ни ада, ни всего, о чём тебе могли говорить, не существует. — Рис разводит руки в стороны. — Мы в четвёртом измерении. Все души попадают именно сюда.

Души. Короткое, но весомое слово цепляет слух. Я пытаюсь восстановить в памяти последние события, но вспоминаю лишь страшную агонию.

— Я умерла?

— Спрашиваешь, будто я здесь решаю такие вопросы.

Рис отворачивается. Глядит на солнце, прищурившись. Очень, очень похож на Власа, аж сердце заводится: бьётся в груди сильно, быстро, неудержимо. И так припекает, а у меня теперь ещё и в груди что-то полыхает огнём.

— Странное место, — произносит Рис, отвлекая меня от концентрирования на глухих ударах. Потягивается, сонно зевает. Скребёт подбородок. — Почему именно луг?

Спрашивает явно у меня. В ответ лишь пожимаю плечами.

— Когда я попал сюда, меня встретила пустыня. И дождь. Противный такой, холодный… за шиворот затекал. Меня до дрожи знобило. Я простоял под ним, наверное, около суток, прежде чем за мной пришли. — Рис бросает на меня косой взгляд. Ждёт, что я поинтересуюсь… И, возможно, моё любопытство действительно съедает меня изнутри, но я слишком много раз уже играла в его игры. Поэтому молчу. — Потом всё стало обыденно, даже приелось, в какой-то степени. Жизнь после смерти скучнее, чем жизнь при жизни. Вот парадокс, да? А казалось бы, должны быть как минимум золотые горы.

— Для тебя, скорее, котлы с кипячёной смолой, — само срывается с языка.

— Спасибо, — губы Риса растягивает улыбка.

— Это не комплимент.

Но он всё равно продолжает улыбаться. Прикладывает ладонь ребром ко лбу, гляди на горизонт. Ему только не хватает зажатой в зубах соломинки — и прям очаровательный селянин получится.

— Значит, не рай и не ад, а четвёртое измерение? — ещё раз уточняю я.

По интонации — как бы невзначай. Мол, всё равно о чём-то нужно говорить. Риса проявление моего любопытства устраивает, что даже странно. Может, здесь у него совсем нет друзей? Если, конечно, общение внутри четвёртого измерения вообще возможно, а не напоминает хаотичный поток душ, каким его представляю себе я.

— Ага, — Рис кивает. — Энергия. Живая материя. Бог, Сатана, ангелы и демоны в одном лице. После смерти все приходят сюда влачить своё бесполезное существование. Как раз где-то между прошлым, в котором умершие ещё живы, — ну, относительно времени, — и будущим, где их фактически никогда не будет. Теория сложна, согласен, — добавляет Христоф, когда видит моё озадаченное выражение лица. — На практике всё проще.

— Но я не хочу умирать, — протестую я.

— А кто хочет-то? — Рис ерошит волосы на затылке. — В этом деле, знаешь ли, твоё мнение спрашивают в последнюю очередь.

— Ладно. Предположим, что я поняла, о чём речь. Но разве тогда это четвёртое измерение не должно быть переполнено мертвецами, как людьми вагон метро в утренний час?

— Представь себе дом с нескончаемым количеством этажей. Так и здесь. У каждого — свой этаж. Иногда они пересекаются, если материи кажется это необходимым.

— Интересно, с чего это материя решила, что, попав сюда, я захочу общаться именно с тобой, — ворчу я недовольно.

— Это уже к тебе вопрос.

Хочется стереть его улыбку с лица прямым ударом в челюсть — это раз. Материя, как и судьба, как и история — та ещё сучка, — это два.

— Я бы больше предпочла встретиться с другими своими старыми знакомыми, — говорю я. — С теми, кому при жизни я много что сказать не успела…

— Ну, извини, что не оправдал ожиданий, — Христоф разворачивается на пятках и уходит прочь.

Не обиделся. Снова играет. Знает же, что я всё равно последую за ним, деваться-то мне некуда. Вот и тешит своё самолюбие. Мысль о том, что не зря я пустила ему пулю в лоб, прогоняю сразу, но успеваю словить себя на том, что угрызений совести при этом совсем не испытываю.

— Стой! — я нагоняю Риса, который, вообще-то, не особо и торопился уходить. — А ты можешь следить за жизнью живых?

Рис хохочет. Искренне и даже хватаясь за живот. Самое время толкнуть его, чтобы не зазнавался. И я почти собираюсь сделать это, когда он вдруг успокаивается, выпрямляется и становится предельно сосредоточенным:

— Я не на облачке сижу, ноги свесив, — заявляет. — Ты вообще слушала то, что я тебе до этого рассказывал?

— На всякий случай спрашиваю, — оправдываюсь я. — Хотя, наверное, тогда ты бы наверняка спросил меня о Власе…

— О Власе? — переспрашивает удивлённо. — А что с ним?

— Ничего. Живёт.

— Хм.

«Хм»? Я только что упомянула имя его племянника, благодаря которому ему почти удалось провернуть свой план, и всё, что я получаю — это «хм»?

— И как он?

— Не злой гений вроде его дядюшки, — сразу сообщаю я.

Рис облизывает губы. Хмыкает.

— Я не об этом. Как он в общем?

— Тебя правда это волнует? После всех тех моментов, когда ты использовал его ради собственной выгоды?

— Я уже мёртв, Ярослава, — напоминает Рис, делая акцент на на втором слове. — Считай, за всё своё расплатился. Так что хватит сыпать упрёками.

— Расплатился? Как-то маловато, тебе не кажется?

Рис отмалчивается. Выпячивает подбородок, и я думаю: вот она, черта, которую ему бы не хотелось, чтобы я переходила. А я танцевать на ней готова, лишь бы только это причинило ему хоть каплю той боли, которую из-за него пришлось испытать мне.

— Он умнее, чем ты, — говорю я, когда пауза затягивается, а глядеть на одни и те же виды мне надоедает. — Намного. И сильнее. Он ведь мрачная гончая. Он спасает, в отличие от тебя.

— Рад за него, — бесцветно отвечает Христоф.

— Он в Совете. Не знаю, за что отвечает, но какая-то важная шишка — точно. А ещё в штабе преподаёт.

— Получается, всё-таки гений, — поправляет мои уже сказанные слова Христоф.

— Да, — киваю я. Затем быстро добавляю: — И мы с ним встречались.

Я жду реакции в стиле дикого удивления с элементами полуобморока, но получаю слова то самое злополучное «Хм», даже с той же интонацией и без единой доли подтекста.

— Делаю ставку на то, что ты умер в конце девятнадцатого века и не знаешь, что «встречаться» значит больше, чем пересечься на улице или в каком-либо месте. Мы… — я щёлкаю пальцами. — Не знаю, как в ваши времена это называлось… Мы были парой, как парень и девушка, которые вместе, но не в смысле «вместе» типа вдвоём, а «вместе» типа…

— У меня от твоих объяснений голова болит, — стонет Рис. — Я понял. Вы были возлюбленными.

Возлюбленные. Ведь это предполагает, что я любила Власа в ответ, верно? Но я не знаю… Не уверена. Что-то с моей стороны только начало зарождаться, когда всё внезапно кончилось, а сейчас я определённо точно скучаю по нему. И надеюсь, что он когда-нибудь сможет простить меня.

— Теперь, по крайней мере, понятно, откуда взялась ваша связь.

— Какая ещё связь? — спрашиваю я.

Выходит почему-то возмущённо, словно Рис как минимум обвинил меня в чём-то порочном.

— Та, что не позволила тебе убить его и тем самым остановить меня.

— Мы не убили Власа только потому, что он был жертвой, — поясняю я. — Ты же не будешь обвинять жертву насилия в том, что её изнасиловали?

— Но и отправлять себя в прошлое, рискуя не только своей жизнью, но и жизнями моих близких, чтобы остановить насильника, я тоже не буду.