Горец-изгнанник

Глава 5

Лиззи отрезала себе кусок черного хлеба и намазала его свежим сливочным маслом, хотя уже была сыта. Она сидела на возвышении рядом с другими высокопоставленными членами клана. В комнате звучали громкие голоса гвардейцев, которые решили утопить невзгоды этого дня в добром глотке эля. Она не раз обращала взгляд на дверь, гадая, что же могло задержать ее гостей.

Она ведь просто проявляет заботу о них, как подобает хозяйке, говорила она себе. Конечно, если быть честной, ее волновал один мужчина.

Время шло, и она все больше убеждалась: что-то случилось. Так что когда молодой воин Мюррея, с которым она раньше разговаривала, — Робби, вспомнила она, — появился у входа в большой зал и безумным взором обвел присутствующих, она вскочила с места и поспешила к нему.

— Что произошло? — Она нервно вцепились в ткань юбки, уже почти зная ответ.

— Он без сознания, миледи. — Робби понизил голос, и она увидела тревогу в его обычно озорных глазах. — Я подумал, что он умер, потеряв много крови.

— Он ранен? — вскрикнула Лиззи, не сдержавшись.

— Да.

— Но почему? — Она вспомнила события этого дня. Она так и знала: что-то не так. Как же она не заметила? — В него стреляли?

Молодой воин покачал головой:

— Нет, ранили в бок клинком.

Конечно, она заметила бы такую серьезную рану.

— Но когда? Как это могло случиться? — Робби почувствовал себя еще более неуютно, и она сказала:

— Не важно. Это не имеет значения.

Не теряя времени, Лиззи позвала служанку и велела ей немедленно привести в казарму целительницу со снадобьями. Подумав, что им еще может понадобиться, она велела девушке раздобыть горячей воды и свежие полотенца. И немного бульона. И много виски.

Несколько минут спустя она вошла с Робби в казарму. Люди Патрика уложили его на тюфяк и собрались вокруг, нерешительно глядя на него. Лиззи жестом приказала им отойти и опустилась на колени возле бездыханного мужчины, чувствуя непривычное стеснение в горле и в груди.

Почему он произвел на нее такое впечатление, она не знала. Возможно, это просто был шок при виде такого большого сильного воина, лишь волей случая сбитого с ног. В его лице не было ни кровинки.

Лиззи положила ладонь на его щеку, пораженная холодной влажностью кожи. Склонившись над ним, она приблизила щеку к его губам и облегченно вздохнула, ощутив тепло его прерывистого дыхания на своей коже.

Он не умрет. Не умрет, если ее слово что-нибудь может значить.

Целительница появилась, и с помощью Робби и других людей Патрика они сняли с него нагрудник и рубаху. Медленно обнажились широкие плечи, мускулистые руки и мощная грудь.

Господи Иисусе!

Во рту у нее пересохло, и Лиззи уставилась на него, совершенно оцепенев при виде такого совершенного мужского тела. Она никогда еще такого не видела — его руки и грудь словно высечены из камня. Очертания каждого мускула были отшлифованы до совершенства, ни унции жира.

Она восхищалась, пока целительница не отодвинула рубаху настолько, что открылась рана на боку. Лиззи глубоко вздохнула. Как он мог стоять, не говоря уже о долгой поездке верхом, с такой раной?

Разрез шел поперек его бока, начинаясь у лопатки и заканчиваясь в нескольких дюймах над животом. Рана зияла, красная и сырая, как кусок говядины, по краям запеклись сгустки крови. Она оказалась такой глубокой, что Лиззи могла видеть белизну кости. Кровь текла по его боку, собираясь в лужицу на тюфяке. На боку и животе засохли остатки крови, которую он, вероятно, пытался смыть.

Она поймала мрачный взгляд целительницы и молча задала вопрос, который не отваживалась произнести вслух: будет ли он жить.

Рана не загноилась, но было видно, что он потерял много крови.

Целительница принялась задавать соратникам вопросы и вскоре потеряла терпение от их неопределенных ответов. Тут Лиззи задумалась, не скрывают ли что-то члены клана Мюррея. Рану Патрик, похоже, получил несколько недель назад. Было видны попытки ее зашить, но она открылась снова сегодня, когда ему пришлось сражаться.

Он истекал кровью не один час. — В груди у нее все сжалось при воспоминании о нападении волка. О том, как схватка с ним лишила Патрика сил — хотя он и старательно это скрывал. Она никогда бы не догадалась.

Почему он ничего, не сказал?

Она распрямила плечи, на лице ее отразилась решимость.

— Что я могу сделать? Чем помочь?

— Мы прочистим рану, насколькосможем, и снова зашьем. Я наложу мазь, а дальше — все в руках Божьих. — Голос целительницы не обещал слишком многого.

— Нет! — горячо возразила Лиззи и сама поразилась своей реакции. Ради него на все готова.

Взгляд целительницы говорил, что она понимает больше, чем хотелось бы Лиззи, потом она повернулась к людям Патрика.

— Мне понадобятся несколько человек, чтобы держать его, пока я работаю.

Мужчины оказали содействие, и целительница стала готовиться. Когда все было на своем месте, она приступила к делу. Используя влажные тряпки, осторожно смыла кровь с раны. От волнения сердце Лиззи колотилось как сумасшедшее. Она пыталась быть осторожной, но когда он вздрогнул от ее прикосновения, она прерывисто вздохнула и убрала руку.

— Вы отлично справляетесь, миледи, — подбодрила ее целительница.

— Но ему больно.

— Да, и будет еще больнее до конца этого дня. Если у вас духу не хватает…

— Хватит. — Лиззи стиснула зубы и продолжила промокать красную, страшную рану, стараясь не обращать внимания на его вздрагивания от боли. Она с облегчением провела рукой по лбу, когда они закончили, и тут увидела, что целительница подняла кувшин для вина.

— Что вы делаете?

— Виски поможет промыть рану от яда.

Лиззи слышала об этом, но прежде никогда сама не видела. Случайно пролив однажды кларет на порез, она и вообразить не могла, что будет так больно.

— Вы уверены, что это необходимо?

— Я видел, как это помогало, миледи, — вмешался Робби.

Лиззи сглотнула и согласилась:

— Давайте.

Патрик широко открыл глаза и издал гортанный крик, который потряс ее до глубины души. Люди удержали его, но было страшно смотреть, как его тело извивается от боли. Казалось, прошла целая вечность, когда он затих.

Целительница вытащила иглу и тонкую шелковую нить.

— На это потребуется время. Мне нужно, чтобы вы стянули края раны, пока я буду шить. — Она посмотрела на охранников. — А вы держите что есть сил. Ему будет очень больно.

Лиззи казалось, будто она не дышала целый час, ее нервы были на пределе, пока целительница методично зашивала рану. Это был длительный болезненный процесс, который потребовал все ее силы. Когда целительница закончила, они нанесли мазь и перевязали рану чистым льняным бинтом.

— Не понимаю, как он мог ходить неделями с такой раной. Ведь это адская боль, — сказала целительница, качая головой.

— Капитан не боится боли, как большинство людей, — восхищенно заметил Робби. — Он терпел и похуже.

— Да, — прибавил один из воинов постарше. — Видите вот это? — показал он на круглый шрам на плече Патрика. — Получил выстрел из аркебузы в руку, которой держит меч, и после этого сражался еще несколько часов.

Лиззи плотнее сжала губы.

— Боли боится каждый, — сказала она. — Только некоторые чертовски упрямы, чтобы признаться в этом.

Он не хотел вспоминать.

Патрик боролся с видениями, со снами, но они приходили все чаще. Обрушивались на него как лавина. Некуда бежать. Негде спрятаться. Он не мог скрыться от воспоминаний. От видений и милого материнского голоса, проникающего в его сновидения.

Но только это был не сон.

— Просыпайся, Патти! Одевайся! Поторопись, мой милый! Голос матери, понял он, только звучит не так. Его мать — это было счастье и свет, а не беспокойство и ужас. Он открыл глаза. Ее бледное лицо, освещенное единственной свечой, показалось похожим на призрак, плывущий в море тьмы.

По ее выражению он понял — что-то случилось. Что-то ужасное.

Ночь разорвал крик снаружи:

— Они идут!

Кэмпбеллы. Кэмпбеллы идут за ними.

Ему вспомнился горький вкус страха. И стыда. Ему было десять лет. Почти мужчина. Он не должен бояться. Он воин, как и его отец. И, как отец, однажды станет вождем.

Он все еще ощущал ее руку, нежно касающуюся его лица. Мог видеть ее зеленые глаза, отражающие его собственные, глядящие на него с такой любовью.

— Ты должен быть смелым, мой дорогой. Возьми братьев и беги с ними в лес. Спрячьтесь там, пока за вами не придет кто-нибудь, когда все успокоится.

Он не хотел идти. В лесу было страшно и полно гоблинов. Но он скрыл свой страх и спросил:

— А ты?

— Я не оставлю вашего отца. Не беспокойся. — Она погладила его по щеке. — Мы с Энни в безопасности.

В своих снах ему хотелось спорить, хотелось просить ее пойти с ними, но сны не слушались его. Итак, он оставил мать, взял меч, который она ему дала, — настоящий, из стали, а не из дерева, каким он обычно играл, — и бросился в заросли, ведя за собой семилетнего Грегора и пятилетнего Айэна, пока легкие, как ему показалось, чуть не лопнули.

Он пробежал примерно милю и лишь тут вспомнил о своем знаке. Знак вождя, который отец только что отдал ему. Этот символ переходил в их семье из поколения в поколение. «Береги его, сын мой».

Наследство, символ его клана. От стыда Патрику стало тошно. Как мог он забыть о нем? Отец так доверял ему, он не может его подвести.

Нет! Это крикнул Патрик мальчику из своего сна. Но мальчик не мог его услышать. Мальчик думал, что для него ничего нет важнее знака.

Господи, как же он ошибался. Патрик оставил своих братьев, строго наказав им не шевелиться, и вернулся назад к спрятанным знакам.

И сразу почуял запах дыма. Он наполнял ночь черным туманом, жег горло, когда Патрик мчался к замку. Он побежал быстрее, тяжелый меч глубоко бороздил землю. Выбежав из-за деревьев, он увидел пламя. Оно рисовало мерцающие оранжевые всполохи в ночном небе над берегом озера Лох-Ирн, охватывая все вокруг. Дым щипал глаза. Дом Патрика… исчез. Повсюду были люди. Бегали, кричали, пытались спастись от огня. Люди Кэмпбеллов с мечами напали на деревню.

Он понимал, что все это значит, но не хотел в это верить. Он знал, что его отец никогда не допустил бы этого, будь в его теле хоть капля жизни. Патрик мчался к замку, не обращая внимания на пламя.

Подбежав поближе, он увидел тела охранников своего отца, подобные ангелам у ворот ада в день Страшного суда.

В горле жгло от желчи, но он бежал не останавливаясь, пока не увидел знакомый плед, валяющийся в крови у подножия лестницы.

— Нет! — крикнул он и кинулся к неподвижному телу, прижался к крепкой груди, не обращая внимания на слезы, ручьями текущие по щекам. — Отец!

Кто-то попытался оттащить его, а он в ответ взмахнул своим мечом, но промахнулся.

Мужчина с руганью сжимал шею мальчика, Патрик дико сопротивлялся, пытаясь вырваться из рук одного из воинов Кэмпбеллов.

— Что нам с ним делать? — спросил мужчина.

— Прикончи волчонка! — сказав другой. — Раз он уже достаточно взрослый, чтобы носить меч, значит, вполне достоин, чтобы умереть. Да к тому же эти Макгрегоры народ мстительный. Посмотри на его глаза. Мы еще с ним встретимся когда-нибудь.