Волчья ягода

Глава девятая

1

Звонок от Зорины Светловой застал ее тетю Тамару Кобрину не то чтобы врасплох. Ждала ведь Маргариту. Только не собиралась теперь возиться с ее выводком. Пока старшая из выживших не набралась наглости позвонить.

Даже забавно. По рассказам Динки можно вообразить только недалекую дуру деревенского типажа. И польстится на такую лишь тупой урод — сводный брат.

А девица — не чета самой Динке. У той лишь волосы, глаза да длина ног кое-как до нормы дотягивали. Настоящей нормы. А тут… любая одежда, любая прическа, выражение лица — и девчонка хороша всё равно. А уж если переодеть, грамотный макияж…

То-то все медсестрички с санитарочками от зависти зеленые. Быдло деревенское, даром что родились в Питере. Впрочем, на самом деле как раз приезжие добиваются больше и идут дальше. Еще не успели отупеть и зажиреть.

Идут дальше. Как когда-то сама Тамара. А вот Зорина?

Вопрос — есть ли смысл? Определенно, есть. Даже если совсем дура. Красивые дуры бесполезными не бывают.

Больничный халат смотрится неплохо… даже этот. Жаль, здесь его с нее не снимешь. Еще и откажется. Беда с этими девками, раздевавшимися только перед одним мужиком.

Ладно хоть всех местных баб выставить удалось. Деньги творят чудеса. Даже невеликие — вроде тех, что Тамара отстегнула персоналу. Кстати, девочку ждет сюрприз — отдельная палата. Если уж в нее вкладываться — то и в быдлятнике держать незачем. 2

Ну, здравствуй, родная тетя. Всего раз в жизни виденная — и то лет восемь назад.

Как с обложки. И не скажешь, что Тамаре Кобриной — сорок четыре. Тридцати не дашь. Красивая, надменная… хищная.

Совершенство. Жуткое. Недосягаемая мечта Динки. И оживший кошмар Зорки. Такими она представляла взрослыми особо наглых знакомых девиц.

И зря. Им до тети Тамары — как до небес. Или до ада.

На стул напротив Зорки села, будто прежде удостаивала прикосновением своей… пятой точки лишь небесные облака. А тут пришлось спуститься ниже плинтуса…

Усмехнулась. Бизнес-леди из фильма. Из очень крутого. Зорка никогда не написала бы такой сценарий. И не хотела в нем жить…

Но меньше, чем умереть или видеть мертвым Женьку!

— Я хочу с вами поговорить, тетя. — Надо бы на «ты», но не получается.

— Я слушаю тебя, Зора, — чуть отвердели губы — рождая новую усмешку. Жестче прежней. — Не возражаешь, если закурю?

Сигареты — явно дороже Динкиных. И аромат от них приятный… смолистый. Пахнет лесом… сырой, заброшенной деревней и одиночеством!

— Будешь? — легкий небрежный жест. Милостыня. Так аристократ бросает нищему огрызок французской булки с икрой.

Огрызок сырости и одиночества? Не нужно. Хватает своего. По горло.

— Нет, спасибо.

— Считаешь себя еще маленькой? — явное неодобрение в глазах. Нехорошее.

— Бросила.

А еще совсем недавно считала, что курят лишь пьяные мужики и особо трудные подростки. Или Динка — тоже отнюдь не в трезвом виде.

— И завязала с алкоголем? — почти ухмыляется.

— Да, — ровно и тихо. Правду, только правду и ничего, кроме…

— Похвально. Итак, я слушаю тебя, Зора. Что тебе нужно? Только, — построжели глаза тети, — позволь намекнуть, что ты уже взяла неправильный тон. Не советую начинать с качания прав и хамства. Ты в не той ситуации. Ты — на самом дне, и дальше падать некуда. Поняла?

— Я не хочу с вами ссориться. Вы — моя тетя, и я хотела попросить вас о помощи…

— Я не помогаю бедным родственникам. Дина была исключением. Но ни твоя мать, ни твой брат меня не интересуют. Особенно мать.

— У нас есть квартира. В нашем городе. Трешка. Но мама, как недееспособная…

Не вздумай реветь, Зорка! Или потом поводов для слез будет втрое больше! Вчетверо.

— …а мы с Женей, как несовершеннолетние, продать ее не можем. Я хочу попросить вас на время стать нашим опекуном и помочь это сделать. Тогда маму можно будет устроить в нормальную больницу, а о Жене я позабочусь.

— Нелегально снимешь квартиру, пойдешь вкалывать туда, где не спросят возраст, и прятать брата, пока ему не стукнет шестнадцать, — закончила тетя. — Ты забыла об одном. Что с этого получу я, кроме кучи проблем?

— Я могу отдать вам половину денег, — сразу предложила племянница. Хотя начать хотела с трети.

— Сколько тебе лет? — Темно-зеленые глаза прожгли насквозь.

А это к чему? Будь Зорке восемнадцать — обошлась бы без тети! А уж двадцать…

— Через четыре месяца будет шестнадцать.

— Даже меньше, чем я думала. А гонору — будто двое больше, — Тамара небрежно стряхнула пепел в блюдце на тумбочке. — Твоя сестричка была сущий ангелок — в сравнении с тобой. Ты насмотрелась сериалов, девочка. Мы — не на Западе. Психушки и детские дома у нас — в порядке вещей. И я не вижу причин, почему именно твоя семья должна стать исключением. Выживает сильнейший. Лично мне денег хватает и так. И я вовсе не горю желанием тратить их на подкуп доблестной российской милиции, когда она спросит, куда делись якобы опекаемые мной племянники. Другое дело — ты. Вот тебе я помочь могу. Из тебя со временем толк выйдет… если прекратишь цепляться за бесполезную родню и поймешь, что выплывать нужно в одиночку. Ну?

— Одна я выживать… выплывать не буду.

— Неужели я ошиблась, и ты — все-таки дура?

— Я не брошу маму и брата.

— О, особенно маму! — рассмеялась Тамара. — А ты знаешь о ее былых планах в отношении себя? Работа в три смены, койка в общаге? Нищета? Прощай, школа?

— Да.

— Тогда позволь тебя спросить: ты — святая или идиотка? Ладно, — резко оборвала смех тетя. — Я, пожалуй, помогу продать твою квартиру. И мать твою устрою, как надо, хоть она того и не стоит. Все-таки сестра… И братик твой поживет у меня… под твою ответственность. Ладно уж, налью сироте тарелку борща — не обеднею. Да, деньги ты отдашь мне. Все. И не делай таких глаз — для тебя они сейчас не стоят ничего. Да и не так они велики, как ты вообразила, — особенно по меркам Питера. Но это, как ты понимаешь, не всё.

— Что еще? — кажется, голос дрогнул.

— Я тебе сказала — гонору убавь! — неожиданно рявкнула родственница. — А то ведь могу и передумать.

— Извините… — выдавила девушка. С трудом.

— Вот и хорошая девочка, — Тамара неожиданно провела рукой по волосам Зорки. Почти материнским жестом. Как мама — Динке.

Племянница едва не отшатнулась — сдержаться удалось с трудом.

Истеричка!

— Ты просто будешь мне помогать. Ты — красивая, неглупая (надеюсь) девочка. Почти умница. Со временем решу, куда тебя пристроить. Поверь, в моей фирме найдется место для неглупых сотрудников. И место неплохое — в родном селе Гадюкино тебе такое и не снилось. Но пока… ты, надеюсь, понимаешь, что пока в ход пойдет только твоя красота? Больше у тебя ничего еще нет.

— Понимаю.

Не умереть бы на месте! Нельзя. Права нет.

— Вот и молодец. И не смотри такими глазами — я не собираюсь тебя есть. И на панель не отправлю — не тот там уровень, и мне с того пользы никакой. Только избранные, приличные люди. Ты бы и сама догадалась найти такого — если б знала, где искать. И поверь мне — тебе пришлось бы. Не спорь. И не вздумай меня обмануть — сама понимаешь, чем рискуешь. И кем. Поэтому — никакой переписки с твоим зэком.

— Никита — не виноват…

— А вот это мне не интересно вовсе. Просто выбирай, кого любишь больше. Его ты уже не спасешь. Двенадцать лет тюрьмы, такая статья… не настолько наивна даже ты. А вот у твоих мамаши и брата шанс есть. И неплохой — особенно у брата. Но мне нужно твое согласие. Да или нет?

— Да.

Пока — да.

— Я уже сказала, что ты — хорошая девочка? Два дня отдыхай, а там поговорим.

— Разве меня сегодня не выго… выписывают?

— Уже нет. Они решили, что такую хорошую девочку нужно долечить. А сейчас я договорюсь, чтобы лечили еще и хорошего мальчика Женю. И даже не слишком хорошую женщину Маргариту. Как следует лечили. Видишь, как быстро растет твой долг, Зорина? 3

Зорка бессильно сползла на кровать, вытянулась. В детстве у нее была игрушка — плюшевый тощий кот. Обычно висел на подлокотнике кресла. Когда не лежал на Зоркиной подушке. Сидеть он не мог — слишком мягкий.

Вот примерно так же ощущается собственная жизнь.

Какой серый, плохо крашеный потолок… И стены. Как в тюрьме. Только отсюда можно выйти.

В еще более худшее место.

А Никите не светит даже это.

Зорка пообещала. И что? Она всё равно не сможет. И когда тетка поймет это — выгонит ее на улицу, а Женьку сдаст в детдом.

Как сделать так, чтобы не предавать никого — ни Никиту, ни братишку? А если бы еще заодно и себя… Но настолько сказочного везения не бывает вовсе. Как справедливо заметила тетка — не в мыльном сериале живем.

«Кто тебе дороже — брат или любимый?» Тогда, в прошлый раз, Жене не грозило ничего. А теперь это станет действительно предательством.

— Ур-ра! — громыхнули костыли. Женька на них почти влетел. — Зоринская, ты — суперкласс! Фиг детдому, фиг психушке! Мне медсестра только что сказала. С кислой такой рожей! Во-от такой! — уморительно скривился он. Смешно. Было бы. Раньше. — Я тебя люблю Зор-Невзор! Чё хочешь, всё сделаю! Ну, загадывай желание! Чтобы впредь учился только на пятерки, да?

— Хочу вымыться, — почти прошептала Зорка. — С ног до головы, немедленно. А еще — хочу домой…

— Ты чё это вдруг раскисла, а? Мы же победили! Гип-гип, ура-а-а-а! — Костыль отсалютовал потолку, чудом не зацепил люстру.

Как возмущалась бы та дама! И бабули.

А победитель пошатнулся, но успел опереться о стену. Локтем.

И что это за словечко при этом произнес?

— Да, вы победили.

Зорка обернулась к новому посетителю. Длинный, худой, в криво сидящих очках. На Женьке обычно — так же.

А за ними — неожиданно умные глаза. На лице — немного неуверенная, полудетская улыбка. Белый халат. На вид парень — одних лет с Никитой. Студент на практике?

— Я — Борис Иванович, лечащий врач вашей матери, — представился «студент». — Психиатр, — серьезно уточнил он.

— Пойду выясню, чё там в столовке? — Женька весело ухромал на лестницу.

Хоть кому-то хорошо. Хоть ненадолго.

И хорошо, что брат удалился. Зорка с рожей кислее, чем у той медсестры, — собеседник плохой. А портить радость Женьке незачем. Хоть такую. Ненадолго ведь.

Девушка поспешно села, привычно обняв руками колени. Халат — длинный, удобно. И по размеру. Новый, восточного типа, фиолетовый. Теткой оставлен. Лично проследила, чтобы племянница переоделась.

Не знала, договорятся или нет, а новую шмотку в больницу прихватила?

— Как мама?

— Пока без изменений, но надеемся на лучшее, — чуть улыбнулся врач.

Ободряюще? Да нет, просто вежливо. Этому-то зачем? Ему Зорка никаких денег не обещала. А услуг — тем более.

— Спасибо, — выдавила улыбку девушка. Вовсе не бодрую.

— Не за что. — Что в глазах? Смущение? Не знает, как побыстрее отделаться и слинять? Жалеет, что вообще заглянул? — Зорина, держитесь.

Он — серьезно? Ясно, что фраза — насквозь дежурная, но зачем вообще понадобилось ее говорить?

— Был такой человек, Наполеон Бонапарт, — мягко заметил Борис Иванович. Сколько ему лет на самом деле? — Он сказал: «Победителей не судят, а побежденным нет оправдания». И много лет ему это помогало.