Ваш скандальный нрав

Он был очень зол и очень несчастен, но при этом пытался распознать какую-то тайну – и все это во сне.

А когда проснулся, то вспомнил, что ситуация в реальном мире не намного лучше.

Джеймс завтракал, когда ему принесли послание.

Не от Франчески.

Письмо было написано на очень дорогой бумаге каллиграфическим и строго деловым почерком секретаря. Да и стиль самого послания тоже был официальным – что-то вроде королевского послания.

А смысл письма сводился к тому, что его приглашали на чай к графу Маньи.

Джеймс ответил в том же духе, сообщив, что он принимает приглашение. Потом он позвал к себе Седжуика, и они долго обсуждали, во что ему одеться. * * *

Франческа должна была послать кого-то в палаццо Нерони за своими вещами. Сопротивляясь соблазну устроить суетливую подготовку к приходу Кордера, Франческа просто сказала Терезе, кого она ждет к чаю, и позволила той принять собственное решение.

И что же в результате? Кружева и оборки поверх них. Кружева, разумеется, белые.

Они начинались у основания ее шеи, образуя скромный высокий ворот. Потом они, подрагивая, спускались вниз по лифу и подтанцовывали на подоле. Ее руки в рукавах «фонариком» были украшены шелковыми лентами, а внизу на них красовались кружева. Взглянув на себя в зеркало в первый раз, Франческа почему-то вспомнила о тех пышных тортах, которыми она угощала гостей на вечерах в Лондоне.

Несколько мгновений ей казалось, что она кажется в таком платье настолько сладкой, что Джеймсу, пожалуй, захочется ее съесть. Но потом она испугалась, что выглядит по-дурацки, и что платье какое-то безвкусное, и что, глядя на него, он умрет от смеха.

Впрочем, если такое случится, то будет не так уж плохо. Именно это говорила себе Франческа, когда Кордер входил в комнату, но ее сердце затрепетало так же, как и пышные кружева.

Одет Кордер был безупречно: фрак из отличной шерсти того оттенка, что подчеркивал синий цвет его глаз и великолепно контрастировал с бледно-желтым цветом жилета. Панталоны обтягивали его мускулистые бедра как вторая кожа. Белоснежный шейный платок был завязан простым узлом, но каждая его складочка находилась именно там, где должна была быть.

Однако разум Франчески сыграл с ней злую шутку: вместо того чтобы любоваться его элегантным костюмом, она представила себе сначала обнаженного Джеймса, а потом – их тела, сплетенные на коврах и экзотических покрывалах в его «серале». Сначала в ее воображении их соитие было страстным и нетерпеливым, а затем стало томным, неторопливым и очень нежным.

Впрочем, Франческа тут же напомнила себе, что их связала не любовь, а лишь животное желание. И что все идет к концу.

При мысли об этом она кисло улыбнулась и сумела придать своему лицу холодное выражение. Более того, воображение помогло ей вспомнить, что эта встреча значит для нее не больше, чем для графа Маньи, который сказал ей, что это всего лишь деловые переговоры, а она, в конце концов, всего лишь деловая женщина.

Таким образом, приветствие получилось сдержанным и вежливым, поклоны мужчин и ее реверанс – именно такими, как требовал этикет. Кордер и Маньи дали друг другу понять, что будут вести себя как светские львы, а она – в прошлом английская леди – поможет их общению.

Франческа вела себя как гостеприимная хозяйка – эта роль всегда удавалась ей лучше всего, и она наслаждалась ею и дома, и в своих долгих путешествиях. Подливала чай, предлагала джентльменам отведать сладостей, которые приготовила кухарка Маньи, и все это время она задавала темы для их неторопливого разговора: о книгах и поэзии, пьесах и операх. Не упускала она возможности и посудачить о самом интересном – об общих знакомых.

Но позднее, когда обычные темы для светских разговоров были исчерпаны, граф Маньи проговорил:

– Месье Кордер, полагаю, вы понимаете, что цель моего сегодняшнего приглашения была продиктована не только желанием поболтать о том о сем.

– Я абсолютно уверен, что если у миссис Боннард и есть цель, – заметил Кордер, – то она состоит в желании искромсать мое сердце на кусочки – возможно, с помощью того самого ножа, которым она резала торт и который все еще лежит у нее под рукой. А потом она скормит кусочки голубям на площади Святого Марка.

Франческа мило улыбнулась.

– Ну вот, вы подали мне отличную идею, – проворковала она.

– Возможно, она так и поступит, но позднее, – сказал Маньи, – а пока что Франческа считает, что от вас живого будет больше пользы, чем от мертвого. Должен вас заверить, что мне пришлось приложить немало усилий для того, чтобы настроить ее так миролюбиво. Но теперь мы с ней достигли согласия, не так ли, моя дорогая?

– Пожалуй, – с улыбкой подтвердила Франческа.

Черные брови Кордера сошлись на переносице, а в его синих глазах засверкал опасный огонек.

– Мы пришли к выводу, – продолжил граф Маньи, – что пока у Франчески остаются м-м-м… некоторые предметы, она не может считать себя в безопасности. А быть в безопасности куда важнее, чем мстить за старые обиды и раны. Франческа не может положиться на своих соотечественников, которые не протянули ей руку помощи в трудную минуту. И ее не волнует, что стало с ее бывшим мужем. Вопрос в другом: кто говорит правду, а кто лжет? Что это означает? Поскольку в открытую вы не пытались убить ее, то я посоветовал Франческе отдать эти предметы вам. А потом вы, в свою очередь, можете передать их или хорошим, или плохим людям – это уж на ваше усмотрение. В ответ мы требуем одно: чтобы вы забрали эти чертовы предметы и убрались – из Венеции и из нашей жизни.

Как же все оказалось просто после всех проблем, осложнений, испытаний и бедствий, подумал Джеймс.

Они отдадут ему письма, и он должен будет сделать то, чего ему все время и хотелось: вернуться в Англию.

У него была работа, которую он должен был выполнить, она будет сделана, и он порвет с Франческой Боннард.

– Я вас отлично понимаю, – сказал Кордер. – И испытываю облегчение от того, что вам удалось уговорить миссис Боннард… – Джеймс осекся и посмотрел на нее, на эти пышные кружева и оборки, заставлявшие его думать о ее нижнем белье, о смятых простынях. Перед его внутренним взором появилась картина того, как она прыгает с балкона в канал. Вот Франческа хватается за борт лодки… устраивает диверсию.

Да она сама – это настоящая диверсия: она заставляет его забыть о том, что он запланировал, о его обязанностях и долге, о разуме.

– Условия… – начал было он, но тут же замолчал.

«Не будь идиотом, Джейми!»

– Условия, – повторил он. – Я не могу принять ваши условия.

– О чем вы говорите? – переспросил Маньи. – Что может быть проще наших условий? Мы не просим денег, хотя знаем, что ничто не помешает вам продать письма этой Фейзи или даже самому Элфику.

– Я не уберусь из вашей жизни, – вымолвил Джеймс. – Я сделаю то, что должен, потому что это моя обязанность. Но после этого я непременно вернусь, Франческа.

Франческа замерла. И если бы не кружева, колышущиеся у нее на груди, можно было бы подумать, что она вообще не дышит.

Джеймс перевел взгляд на Маньи.

– Знаете, месье, в делах войны и мира все средства хороши, но я хочу предупредить вас. Я не позволю этой женщине использовать, а затем выгнать меня. Да, пока что она у вас, но я непременно вернусь, чего бы мне это…

– Прошу вас! – Маньи остановил его, подняв руку. – Ни слова больше! Меня уже тошнит от вас.

– А мне все равно, – сказал Джеймс. – Я не француз и не силен в этикете. А еще я отчасти итальянец, отчасти англичанин, и…

– А еще вы слепы, – проговорил граф. – Она всегда будет со мной, разве вы не видите?

– Вы уверены? – возразил Джеймс.

– Всегда, – повторил граф Маньи. И добавил по-французски: – Tojours.

– Не спорь с ним, он прав, – вымолвила Франческа и улыбнулась своей медленной, коварной улыбкой.

– Она моя дочь, – сказал Маньи.