О пауках и собаках

Глава двадцать девятая, в которой Фрино опаздывает на бал

Гнедой жеребец – глухая тонна мышц и костей с шорами на глазах – ввинтился в гущу людей, топча безжалостно любого, кто подворачивался под копыта. Неуправляемая буйная толпа испуганно метнулась в стороны, давая младшему Сентро дорогу. Какой-то умник кинул в их сторону зажигательную смесь, но Фрино был к этому готов и отправил бутылку обратно адресату. Раздался взрыв, взметнулось вверх пламя. Фрино искренне помолился Орниму, чтобы эти люди никогда по настоящему не захотели его поймать и убить. Потому что если бы они захотели и действовали организованно – они бы давно это сделали.

На званный вечер, устроенный в честь его поступления в академию, Фрино опоздал. Впрочем, он опаздывал на все мероприятия, которые устраивала орнская аристократия – даже на те, которые организовывал отец. Это было делом принципа. А все из-за одного не в меру умного и правильного выскочки, который однажды вздумал отчитать Фрино за опоздание на собственный день рождения. Умника унесли к целителям, а младший Сентро – бывший тогда пьянее самого распоследнего забулдыги – залез на стол и провозгласил, что если он когда-либо придет хоть на одну гулянку вовремя, то поцелует в задницу каждого из присутствующих.

И пока еще ни одна сволочь такого поцелуя не удостоилась.

Однако чтобы не выполнять позорного обещания Фрино каждый раз рисковал своей шкурой.

Казалось бы – что может быть проще явиться с опозданием на “дружескую вечеринку” знати? Как бы не так.

На Орне имелся список ста главных лиц, но лишь первая десятка имела право устраивать какие-либо собрания или вечеринки, оплачивая при этом все расходы и приглашая всю верхнюю сотню. Это значило, что как минимум двенадцать раз в год проводились сходки знати – десять из них были днями рождениями, две остальных – на самые важные праздники. Не прийти на такое мероприятие считалось невообразимым хамством даже для второго или первого человека в стране. Но имелся один интересный нюанс. Проводились вечеринки внутри Судьи.

Огромная статуя двухголового пса – единственная в Орне статуя собаки не посвященная Орниму – занимала собой большую часть главной городской площади. Не было места надежнее, чем его неприступное брюхо. Вход в статую располагался прямо на груди пса, между вытянутыми вперед лапами. Причем, вход этот был не простой – только маг мог пройти сквозь него, только аристократ из первой сотни. Конечно, знать Орны протаскивала вместе с собой свой эскорт и жен, не всегда являющихся магами, но им выдавали особые артефакты-пропуска.

Причина, по которой аристократия не проводила вечеринки в собственных резиденция была проста – слишком опасно.

Единственной надеждой на революцию для простолюдинов являлось либо убийство всей первой сотни разом, либо разрушение Судьи. И аристократы каждый раз, будто насмехаясь, предоставляли им такую возможность. Наивную возможность, которая только еще больше повергала простых людей в отчаяние. Пока еще никому не удавалось даже царапину оставить на идеальной заколдованной эмали исполинской статуи.

Но несмотря на это люди не теряли надежды.

Каждый раз как аристократия собиралась на очередную вечеринку толпа недовольных, разъяренных простолюдинов окружала Судью и начинался бесполезный, спонтанный штурм. Особо не жадные представители первой сотни даже подкидывали этому восстанию в миниатюре оружие и взрывчатку. Потому каждый, кто опаздывал на званный ужин, сталкивался с огромной проблемой – им приходилось как-то прорываться через бунтовщиков, которые в порыве праведного гнева могли выплеснуть на аристократа-неудачника все свое негодование.

Первые раз пять Фрино думал, что ему конец. Однако разу к десятому то ли восстание привыкло к его вечным опозданиям, то ли он сам присноровился, но доезжать до входа невредимым стало проще.

Потому сегодня, врываясь на крупном военном жеребце в бушующую толпу, Фрино был совершенно уверен в том, что доберется живым. Перед ним сидела, сжавшись от страха, Ино, за ним, вцепившись в спину – Ирма. Всех их укрывали стальные плащи – особая Орнская разработка, которая из-за высокой цены и сложности изготовления редко уходила за пределы острова. На том же Готреде за один такой плащ можно было купить двухэтажный дом и обставить его лучшей мебелью. На вид вроде самая обычная ткань, но на деле лучше всякого земного или пинионского бронежилета отражает пули, и, что немаловажно, магию – тот в кого стреляли даже не чувствовал выстрелов. Попона из того же материала закрывала и лошадь, а Фрино со своими рабынями прикрыли лица капюшонами, чтобы никто в них не выстрелил.

В ночной темноте – солнце село уже час назад – было сложно разобрать, что происходит. Люди с факелами палили из ружей в статую, пытались пронять ее взрывчаткой, кто-то рубил лапы всем, чем только мог. Самую большую опастность предсвлало собой пространство перед самим Судьей – абсолютно свободное от бунтовщиков. Туда были направлены все выстрелы и взрывы.

Плащ затрещал, отражая пули, когда они подъехали достаточно близко. Лошадь сумасшедше заржала, прибавила ходу и на бешеной скорости прошла сквозь стену, выбежав в зал для собраний.

Свет резанул по глазам, тишина буквально оглушила. Фрино поднял голову, широко улыбнулся и откинул капюшон. Первая сотня со своими сопровождающими, собравшаяся в украшенном золотом, красным бархатом и драгоценностями зале, смотрела на него совершенно одинаково – видно сожалели о том. что ему и на этот раз удалось уцелеть. Зато отец ухмылялся, ухмылялась и мать. Во всей этой застывшей картине Сенро старший поднял свои сморщенные руки с подлокотников внушительного кресла и трижды ударил одной об другую. Вслед за ним вежливо захлопали и остальные.

Фрино фыркнул и спрыгнул с лошади. Заиграла музыка, все вернулись к своим разговорам.

Перед балом отец снял с него антимагический браслет и отдал на попечение парочке целителей. Целители пыхтели добрых пять часов, но теперь на руках и спине младшего Сентро  не осталось ни единого шрама. Единственное что – Фрино пришлось надеть белые перчатки чтобы скрыть отсутствие ногтей. Но это не помешало ему облачиться в любимую свою рубашку – серую, с кварцевыми пуговицами и украшенной бриллиантами брошью на воротнике в форме паука. Под стать ему обе рабыни были в серых узких платьях с вышитыми на них бисером паутинками и черных, шипастых ошейниках.

Четверо слуг, разряженных в белые рубашки, забрали плащи, увели лошадь в отведенный для нее закуток, поднесли вино. Фрино тут же цапнул один из фужеров, опустошил его залпом – в трезвом состоянии терпеть аристократов у него не получалось – и, обхватив за талии своих девочек, вошел в полный людьми зал. Разумеется его растянули магией насколько это было возможно – не могла бы такая громадина поместиться в Судье. Тем не менее золото его украшало далеко не иллюзорное. Все до единого драгоценные камни тоже были настоящими.

Мебель расставили как всегда. В центре оставили большую площадку для танцев, на которой кружились сейчас пары под музыку спрятавшегося в ложе  оркестра. Вокруг площадки стояли столики, накрытые свисающими до пола белыми скатертями. За ними шли уже красные диванчики и кресла, расставленные с расчетом на маленькие компании. В дальнем углу расположилась просторная золотая клетка с танцующей в ней рабыней, вокруг которой собралась небольшая толпа особенно сильного в магии молодняка.

Отец тоже был на месте – восседал в мягком, окованном железом красном кресле, больше похожем на трон. За его спиной, облокотившись на спинку сложенными руками, стояла Ольса в своем узком черном платье с открытой спиной. На голове у нее была шляпа с широкими полями без всяких украшений. Она как всегда курила сигарету в мундштуке и как всегда гаденько улыбалась. Иногда Фрино становилось интересно, как она воспринимает эти вечеринки, что слышит благодаря своему дару? А в том, что она слышит что-то особенное, он не сомневалась.

– Как всегда на коне, сын? – благожелательно улыбнулся Фрино отец. – И как всегда жив.

– Алан, да ты посмотри на него, – промурлыкала мать. – Кожа да кости. Наш сын больше похож на нежить, чем на нормального человека. Думаю, если ты убьешь его и воскресишь – никто не заметит разницы.

– Молчи, женщина, – поморщился отец.

– Впрочем, этот труп все же хорош собой, – прищурившись, кивнула Ольса. – У, яблочко мое, как же я рада что ты упало недалеко от яблоньки.

И она, протянув свою тонкую руку, потрепала Фрино за щеку. Тот фыркнул, закатил глаза. Пара аристократов, стоящих у столика с напитками, имела глупость оскалиться, и тут ж стол перед ними рухнул, залив им винами ботинки – это уже Фрино постарался. Слуги кинулись убираться, а аристократов словно ветром сдуло. Никто не хотел иметь дело с младшим Сентро.

– Тебе надарили подарков, – кивнул отец, оставив без внимания этот инцидент. – Слуги отнесут их в твою комнату утром. Но кое-кто хотел бы подарить тебе что-то лично. Так вот. Что бы он тебе не дал – возьми это и не выпендривайся.

– Отец, вам удалось меня заинтриговать, – вежливо поклонился Фрино. – Однако не стоит ли сказать мне, кто именно это будет? Чтобы избежать казусов.

Алан Сентро возражать не стал и кивнул в сторону небольшой, огороженной золотой ширмой ложи. Из-за нее поднимался дымок и доносились то и дело какие-то неприличные смешки. Фрино закусил губу и кивнул. Канрок младший значит. Интерес от этой новости только возрос. Из рук принца наркотиков, как его звали на Орне, Фрино бы действительно никогда в жизни не взял бы ничего добровольно. Но если отец просит… значит там действительно что-то стоящее.

– Не бойся, милый, – успокоила его Ольса. – Я знаю, что он для тебя припас. Ничего опасного для жизни и здоровья. Более того, это даже не совсем для тебя.

На это Фрино только кивнул, легко поклонился отцу и откланялся.