Кровь и туман

— А мне — да. Именно поэтому я пришёл просить помощи.

Я оборачиваюсь назад, но мне не разглядеть ни толпу, ни Бена, которого не по своей воле пришлось оставить.

— Что происходит? Это ты устроил?

— Нет. Но я знаю, чья это вина, — глаза Севера недобро блестят. Я с трудом сглатываю подступивший к горлу ком. — А ещё знаю, что скоро произойдёт кое-что, что навсегда изменит ход вещей. И я скажу тебе, если ты пообещаешь помочь.

— Я не вступаю в сделки с преступниками, — отрезаю я.

— Но при этом ты так и не рассказала о нас никому из стражей, — напоминает Север. — Не прикрывайся честью, которой у тебя нет.

Это задевает меня за живое.

— Ты меня не знаешь, — цежу я сквозь зубы. Внутри всё закипает. — И не смей так говорить обо мне.

Снова крики. Я не пытаюсь дёрнуться с места, ведь знаю — мой собеседник снова выпустит когти.

— Кирилл слишком рьяно желает служить королеве….

— Он говорил о долге перед ней, — тут же перебиваю я. — Она спасла ему жизнь.

— Это он так думает, а она просто не поступила с ним так, как с его родителями. Аналогичную судьбу королева выбрала и для нас с девочками, но мы трое прекрасно понимаем, что находимся в клетке со львом, и это лишь вопрос времени, когда он проголодается и захочет пустить нас себе на корм. — Север делает паузу, чтобы проводить взглядом мужчину с коляской, проходящего мимо нас. — Это не спасение, это чистый расчёт.

Север взволнован. Должно быть, именно поэтому я до сих пор не достала кинжал, который сегодня утром не по привычке, а в качестве меры предосторожности сунула в сапог. Несмотря на то, что глаза Севера отливают арктическим холодом и блестят так, как не блестит ни один аквамарин, сейчас я вижу в них что-то знакомое. То же я замечаю во взгляде Полины, когда она говорит о Нине, во взгляде Дани, когда тот упоминает Амелию, во взгляде Бена, когда он смотрит на Марка, во взгляде Лены, когда она тайком следит за Ваней из противоположного угла комнаты, делая вид, что читает книгу.

Это не просто противоположность безразличию — это нечто совершенное, сильное и не поддающееся никаким спорам. Это преданность, привязанность и любовь — всё сразу и каждое чувство в отдельности.

— У неё что-то есть против него, — продолжает Север, не дождавшись моего ответа. — Что-то или кто-то. И раз это не ты — та, о ком я только и делал, что слушал первые несколько лет, — значит, кто-то другой. Ты знала Кирилла раньше. Может, что-то вспомнишь?

Я качаю головой, но всё-таки задумываюсь. В моём прошлом настоящем у Кирилла не было никого, кроме меня и родителей, и в этом я была как никогда уверена, иначе не стал бы он проводить со мной столько времени, пока не случилось… то, что случилось. Мы были лучшими друзьями и не скрывали друг от друга ничего. Я бы точно знала, если бы он влюбился в кого-нибудь, или нашёл себе ещё одного товарища, или имел бы ещё одного родственника. Но в новом настоящем я знаю Кирилла лишь по рассказам близнецов и по фотографиям.

Фотографии… Я хлопаю себя по лбу. Север, ожидающий явно чего угодно, только не этого, слегка вздрагивает, что меня саму не может не радовать. Всё-таки даже суровому пирату не чужды такие простые эмоции, как удивление или страх.

— Её зовут Вета, — говорю я.

Перед глазами старая фотокарточка. На ней я и два рыжих ребёнка: мальчик и девочка. Вторая явно младше первого лет на пять, не меньше. И, Боже, как они похожи!

Я хорошо помню, как тогда, в день просмотра старых альбомов и знакомства с «новой собой» я перевернула эту фотографию и обнаружила на обратной стороне подпись: «Слава, Кирилл и Вета. Май, 2007 год». Тогда я очень хотела, но не стала интересоваться у кого-то из домашних, кто это, чтобы не показаться странной, а потому всё, что у меня есть сейчас — это имя.

— Кто она такая?

— Я… не уверена, — качаю головой. — Вы же друзья, вот и спроси у него сам. Думаю, его реакция на это имя скажет тебе больше, чем могу я.

Север облизывает губы, прикидывая, имеют ли смысл мои слова. Мне приходится лишь ждать, нервно подёргивая ногой.

— Ладно, — наконец кивает он. — Я понял, — говорит вместо благодарности.

По этажу разносится негромкий хлопок. Так как я сказала Северу всё, что знала, я считаю, что могу быть свободна, но у Севера на это другое мнение. Замечая, что я хочу уйти, он преграждает мне путь.

— Ты не захочешь это увидеть, — предупреждает он.

— Почему?

В ожидании ответа я представляю, как быстро выхватываю кинжал из сапога и, если понадобится, приставляю его лезвие к горлу Севера. Занятия с Антоном, несмотря на то, что миновало лишь два, уже начинают приносить свои плоды. Благодаря клятве, я усваиваю всё быстрее, благодаря собственному упорству, я не заканчиваю повторы, даже когда Антон требует остановиться.

Да, у нас было условие — тренировки по его правилам. Но он ничего не может поделать с моим рвением.

— Только что избавились от очередного слабого члена стаи, и это обычно далеко не эстетичное действо.

— О чём ты говоришь?

— Слышала о гражданской войне в стае, альфой которой когда-то был Амадеус?

— Да.

— Они сумели усмирить свой гнев друг против друга, но решили направить его на кое-кого другого. И сейчас они уничтожают тех из своих, кто отказался следовать новому плану, или пустился в бега, или оказался слишком слаб, чтобы сражаться. — Север смотрит точно мне в глаза. От такого непривычно долгого зрительного контакта мне становится не по себе. — Грядёт битва. Тебе стоит предупредить своих.

Больше Север ничего не говорит. Разворачиваясь на пятках, он ретируется и вскоре совсем исчезает в снующих людях. Мне выдаётся возможность вернуться к Бену. Там я нахожу поредевшую толпу и прибывших «Бету» в полном составе и вооружении.

А затем мой взгляд скользит на то, вокруг чего они стоят, и меня едва не выворачивает наизнанку.

Север был прав. Никто не захочет увидеть перед собой обезглавленное тело и кровавые ошмётки черепа и его содержимого, размазанные по кремовому кафельному полу. * * *

Наверное, я никогда не перестану удивляться огромному количеству скрытых в здании штаба помещений. Так Бен, «Бета» и обезглавленное тело, которое, предварительно засунутое в мешок для трупов, Кали держит на руках, проходим через портал на третий этаж, оттуда — к лифту. Молча загружаемся в него, Лена прикладывает свою ладонь, и лифт везёт нас вниз, но я уверена, что не на этаж с камерами предварительного заключения. И оказываюсь правой, когда лифт останавливается, его двери разъезжаются в стороны, и нам открывается большое помещение из металла, освещённое всё теми же синими лампами.

Похоже на морг. Здесь в ряд стоят каталки, накрытые белыми простынями, а по периметру блестят крышки стальных выдвижных ящиков. У самой дальней стены расположен письменный стол со стареньким компьютером и разбросанными папками с цветными ярлыками.

— На время своего отсутствия Женя никого не назначал ответственным на этот этаж, — произносит Лена. — Мы все надеялись, что это не пригодится. — Она указывает пальцем на ближайшую к столу каталку. — Кали, клади его туда.

Кали тащит труп до нужной каталки. Ему едва ли действительно тяжела эта ноша, но мышцы его рук напряжены, однако ни Бен, ни уж тем более я свою помощь не предлагаем. И если Бен — сама принципиальность и после ссоры с Кали не желает и на шаг к нему приближаться, то я просто не хочу касаться обезглавленного тела.

Лена надевает медицинский халат, одноразовые перчатки, защитные очки. Полина помогает ей: приносит со стола планшет с бумагами, ручку, подвозит к каталке высокий небольшой столик с подносом с инструментами.

Я гляжу на Бена. Он кривит губы от отвращения. Мы с ним не обязаны быть здесь, но как свидетелям нам ещё придётся помочь «Бете» составить точный рапорт.

— Обезглавили, чтобы не было ясно, из какой он стаи, — говорит Лена, хватаясь за собачку молнии.

Быстрым и резким движением она открывает мешок. Несмотря на то, что я уже знаю, что увижу, живот всё равно скручивает спазмом.

— Ну да, — произносит Бен. Его голос звучит твёрдо. — Из-за клейма за ухом.

Я успела это изучить. Именно так помечаются оборотни в каждой стае — уникальным символом, который является не столько родовым пятном, сколько кодом идентификации или даже прототипом паспорта.

— Его не обезглавили, — говорю я. — Когда обезглавливают: голова — отдельно, тело — отдельно. А мозги этого бедолаги украшали пол, потолок и стены всех магазинов в радиусе пары метров!

— Как думаете, это магия? — интересуется Полина.

— Оружие, — предполагает Бен.

А затем лезет в задний карман джинсов и достаёт оттуда что-то металлическое и кровавое.

— Руки потом помыть не забудь, — не удержавшись, напоминаю я.

Бен хмыкает.

— Какого типа? — спрашивает Лена, не отрываясь от исследования трупа.

— Снайперский патрон с разрывной пулей, крупнокалиберный, кажется, двенадцать и семь, — Бен берёт гильзу двумя пальцами и отдаляет от лица, бросая изучающий взгляд с расстояния вытянутой руки. — Да, точно. В общем, идеальный вариант для того, чтобы снести кому-нибудь кукушечку.

— Положи в миску, — просит Лена. — Мы потом посмотрим в лаборатории, может, остались частицы зажигательной смеси.

— А есть ли смысл? — уточняет Кали. — Все мы знаем, какая из стай отличается особой любовью к изготовлению подобного оружия и владеет преимуществом близких отношений с ковеном «Восьмёрка», которые за хорошую плату с удовольствием изготовят зажигательную смесь любой сложности.

— Стая Амадеуса, — говорит Полина.

— Теперь уже никому не принадлежащая стая, — напоминает Лена.

— Они идут сюда, — произношу я. — Именно поэтому слабых и беженцев они убивают. Чтобы не мешались. Не путались под ногами и не пытались перебежать на нашу сторону.

— Откуда ты это знаешь? — раздражённо уточняет Кали.

Он скрещивает руки на груди. Не доверяет мне. Но мне сейчас плевать, примет ли он мои слова за чистую монету. Из присутствующих мне будет достаточно убедить в своей правоте Бена и Лену. За ними, я знаю, потянутся многие.

— Они винят стражей в том, что произошло между ними, — отвечаю я. — Последней каплей, я полагаю, стало убийство Дэвона.

— Ты полагаешь, — вторит Кали, выделяя голосом мои же собственные слова. — Теории всегда остаются теориями, Романова, если только у тебя нет доказательств.

— Её слова имеют смысл, — на мою защиту вступает Лена. — Когда мы с Ваней проводили осмотр тела Дэвона, он рассказывал мне нечто подобное… Об авторитете покойного среди своих сородичей, о том, что тот был преступником только для нас — своей стае Дэвон приносил одну только выгоду, пусть и ставил под сомнение их честность. Амадеус никогда не одобрял его методов заработка, но, при всём к нему уважении, никогда не брезговал воспользоваться тем, что Дэвон находил на межмировом чёрном рынке.

— Из-за нас погибла одна из главных единиц стаи, — говорю я, когда Лена замолкает, чтобы перевести дыхание. — Да, отставная, но, могу поспорить, его знания были даже ценнее его практической работы. И пусть не мы его убили, но ещё мы не сделали ничего, чтобы остановить его убийцу.