Мелкий Шрифт

42

РОУЭН

Я провожаю доктора и закрыть входную дверь.

Пневмония? Как, черт возьми, Захра перешла от создания снежных ангелов в Центральном парке меньше недели назад к ужасному случаю пневмонии? Она перешла от насморка до прикованности к постели быстрее, чем я видел чье-либо ухудшение.

Что-то ударяется об пол, и потолок вибрирует.

— Захра? — Я взбегаю по лестнице и распахиваю дверь спальни в конце коридора. Когда я вхожу в пустую спальню, пульс на моей шее учащенно бьется. На простынях лишь беспорядок, на них нет тяжело больной женщины, которая должна была спать.

Мой взгляд устремляется на дверь ванной.

— Черт! — Я не думаю. Я не дышу. Я ничего не делаю, только бегу к загорелым ногам, выглядывающим из дверной рамы. Мои колени врезаются в мрамор рядом с небольшой лужицей крови.

— Захра? Захра! Ты в порядке? — Мой голос хрипит.

Я тащу ее беспомощное тело в свои объятия. Трясущейся рукой я откидываю ее волосы с лица. Она бледная. Слишком бледная. Как будто жизнь из нее каким-то образом выкачали за те пять минут, что я провожал доктора. Я уверен, что кусок моего замороженного сердца разбился вдребезги.

Она не отвечает, и ее глаза остаются закрытыми. Ее грудь поднимается и опускается от неглубокого дыхания, и я медленно выдыхаю, испытывая облегчение от того, что она дышит. След крови просачивается из неприятной раны на лбу.

Я осторожно, чтобы не потревожить ее, нащупываю в кармане мобильный телефон и набираю 911. Они задают слишком много чертовых вопросов, и я не могу найти на них ответов, кроме как сказать им, чтобы они приезжали быстрее.

— Захра. — Я достаю полотенце на расстоянии вытянутой руки и прижимаю его к ее ране на голове.

Она не вздрагивает. Не моргает. Ничего не делает, только лежит в моих объятиях, лишенная всего того, что делает ее такой особенной.

Ее улыбка. Ее смех. Ее постоянно раскрасневшиеся щеки, когда я рядом.

Моя грудь сжимается. — Захра! — Я прижимаю ее тело к своему, надеясь, что что-то заставит ее проснуться, но меня встречает тишина. Ее тихие выдохи — единственное, что удерживает меня от того, чтобы не сойти с ума.

— Захра. Очнись! — Капля падает ей на лоб. Я смотрю на потолок, но не нахожу ничего протекающего. Еще одна капля падет на ее лицо, стекая в кровавый след.

Только через секунду я понимаю, что вода течет с меня. Мои слезы.

Всегда плачешь как девчонка. Голос моего отца проникает мне в ухо.

— Ну же, Захра. Очнись. — Я трясу ее тело.

Она стонет, тянется к голове, но я отталкиваю ее.

— Слава Христу. — Я не могу понять, что за тарабарщина вылетает из ее рта. Там смесь бессвязных слов, что только усиливает мои опасения, что она повредила голову при падении. Ничто не имеет смысла, и я беспокоюсь, что мог еще больше усугубить ее травму головы, когда тряс ее.

— Черт! — Я роняю полотенце и крепче прижимаю ее к груди.

Я причинил ей вред? В своем отчаянии я не подумал. Не подумал о плюсах и минусах перемещения ее тела. Я среагировал и снова потерял контроль.

Ее кровь просочилась в мою рубашку, липкая и вязкая. Все мое тело дрожит, когда я прижимаюсь к ней.

О чем я только думал, когда так тряс ее тело? У нее уже есть травма головы.

Черт. В том-то и дело. Я не думал. Я позволил своим и без того бесполезным эмоциям взять верх надо мной.

Она хрипит, превращая один кашель в целый приступ.

Звук сирен становится все ближе. Только тогда слезы перестают падать.

🏰 🏰 🏰

Я никогда не ездил в машине скорой помощи, но моя кожа остается постоянно липкой на протяжении всей поездки, пока парамедики работают над стабилизацией состояния Захры. Захра в некоторой степени в сознании, отвечая на несколько вопросов с закрытыми глазами.

Захра вздрагивает, когда ей перевязывают лоб. Звуковые сигналы монитора становятся все более нерегулярными, стаккато совпадает с биением моего сердца.

От ее боли мне хочется бушевать. Разбрасывать дерьмо и кричать, потому что я чувствую, что это все моя вина. Я не должен был оставлять ее одну, пока она была в полусне. Черт, если бы я сказал «нет» половине того дерьма, которое мы делали в Нью-Йорке, мы, возможно, даже не оказались бы в таком положении.

Это то, что чувствовал мой отец, когда моя мать снова и снова попадала в больницу? Это жгучее отчаяние от желания что-то сделать, но при этом невозможность что-либо исправить?

Эта мысль слишком близко к сердцу. Как я мог быть таким идиотом? Я добровольно стал похож на своего отца, уступая каждому капризу женщины, пока они не завладели всеми моими мыслями и не стали влиять на мои поступки. Я перестроил свой график, брал выходные дни, чтобы посещать мероприятия по наставничеству, и уезжал в отпуск, когда должен был работать. Черт. Я даже был готов отказаться от своего будущего финансового директора, чтобы остаться с ней в Дримленде.

Что, черт возьми, со мной не так?

Правда в том, что я стал мягким и легко поддался ее влиянию. И ради чего? Чтобы добровольно подчинить себя этому чувству бессилия?

К черту. Я абсолютно презираю то, что сеет хаос в моей голове и сердце. Если я больше никогда не почувствую этого, я буду считать себя вечно благодарным.

Вот почему мне следовало прислушаться к своей интуиции, когда я впервые встретил Захру. Было в ней что-то, что предостерегало меня, но я не обратил на это должного внимания.

По моему телу пробегает дрожь, но адреналин, все еще бурлящий во мне, не дает мне поддаться изнеможению.

Двери открываются, и меня отталкивают с дороги, когда Захру выкатывают и везут через отсек отделения неотложной помощи. Я чувствую себя как будто вне тела, когда прохожу через раздвижные двери. Меня обдает неприятным запахом антисептического средства.

Я бегу на автопилоте, совершенно не замечая медсестру, призывающую меня к вниманию.

— Вы член семьи? — Она снова стучит по моему плечу, вырывая меня из того места, куда, черт возьми, уносятся мои мысли.

— Что?

— Член семьи или друг? — Она поджимает губы.

— Жених. — Я видел достаточно телешоу, чтобы знать, как здесь все устроено.

Она окидывает меня быстрым взглядом, как будто улавливает мою ложь, но шокированно кивает.

— Хорошо. Следуйте за мной. — Она ведет меня в комнату ожидания. Облупившийся линолеум и мерцающая флуоресцентная лампа в одном углу усиливают тесноту в моей груди. Несколько человек сидят в разных углах комнаты.

У меня дрожат руки. Я не был в больнице с тех пор, как с моим дедушкой произошел несчастный случай. А до этого — со смерти мамы. У нас с больницами плохая история и низкий процент успеха. А теперь это место, где столкнулись мое настоящее и мое прошлое.

Медсестра собирается уходить, но я зову ее.

— Я хочу, чтобы мою невесту поместили в отдельную палату, — выпаливаю я.

Она опускает взгляд на свой планшет. — Как только ее состояние стабилизируется, это будет зависеть от ее страхового полиса. Она в вашем тарифе?

Моя челюсть сжимается. Я понятия не имею, какая у Захры страховка, не говоря уже о том, разрешают ли они отдельные палаты.

Зная, какие страховые тарифы у твоих сотрудников, неужели ты ожидаешь чего-то большего?

Мой эгоизм имеет свойство возвращаться и кусать меня за задницу. И самое ужасное, что все только начинается.