Бронзовая Жница

«Я не спешу отрекаться от жречества, говоря ему, что так и не доросла до клятвы в монастыре», — подумала Эйра. — «Потому что я считаю себя перстом Схаала, что бы мне ни приходилось делать».

— Не хочу расстроить ожидания маргота, но Молчаливый Бог не склонен интересоваться подобным, — усмехнулась она.

— Ещё увидим, — оборонил тот и указал ей глазами на графин. — Выпьем. Возьми себе тоже.

Бёдра глухо заныли, возражая против всякого движения. Но Эйра пересилила себя и села на ещё застеленной постели, чтобы после встать и пройтись до комода. Она знала, что маргот услаждается её видом, и потому не спешила.

Когда они оба расположились, прислонившись к подушкам, и пригубили золотистого белого вина, лорд помолчал, глядя прямо перед собой. Эйра тоже находилась во власти неги и привычно помалкивала. Вино ещё сильнее расслабляло мышцы, и ей было хорошо — и не хотелось ничего.

Обычно на этом всё и заканчивалось. Ещё не доходя даже до вина. Она просто раскланивалась, уходила, и один из мечей Мора отводил её обратно в «Дом». Но сейчас лорд не подавал ей никаких знаков.

Он сделал один глоток и, устало моргнув, перевёл на неё взгляд. Едва заметная кривая улыбка украшала его лицо.

— Так расскажи мне, схаалитка, — велел он. — О твоей работе.

— Вы же знаете о моей работе.

— О твоём увлечении, — резко исправил он, не намеренный кокетничать.

Эйра не стала испытывать его терпение и честно поведала:

— Я люблю помогать мертвецам. Закапывать никому не нужные брошенные тела, читать над ними молитвы. Когда Почтенная отпускает меня, я занимаюсь этим по ночам. Но, клянусь, я делаю это в перчатках, и…

Он отмахнулся и перебил:

— Хорошо, так ты единственная схаалитка в Брезе. У тебя на одном городском кладбище должно быть мертвецов невпроворот. Зачем ходила в Лордские Склепы?

«Одно дело — служить Схаалу на кладбищах, но другое дело — говорить с мёртвыми. Это в глазах и людей, и церкви запрещённое колдовство, нарушение их священного покоя в посмертии и чернокнижие. Но мне необязательно врать».

— Меня попросила мать этого ребёнка, — прямо ответила Эйра, не упоминая, что мать была тоже мертва. — Она сказала, что его в тот лес утащили псы. И попросила упокоить его.

— И часто тебя о таком просят?

Она опустила глаза.

— Ну, в общем, прямо или косвенно… получается, что да.

— Косвенно — это как?

Она отпила ещё, чтобы взять маленькую паузу. Но решила, что может себе позволить рассказать:

— Однажды я нашла у дороги убитого молодого человека. С него была снята богатая одежда… — она опустила другие неприглядные подробности того, что произошло с горемычным путником. Голодные до похоти разбойники превратили в пошлость даже его смерть. — …но на рубахе имелся нательный карман. И в нём было два обручальных кольца, и на одном из них выточено имя «Коди». Я забрала их оттуда, закопав тело…

«…конечно, я не сама сумела прочитать это имя — мне помогла Умная. И не сама додумалась полезть к мертвецу в карман — это он сам умолял меня…»

— …и — это заняло у меня много времени, но я нашла в «Такелажнике» кухарку по имени Коди. Она узнала эти кольца и расплакалась, сказав, что ждала своего возлюбленного уже который день, а он так и не явился. Она не знала, сделает он ей предложение или нет, но эти кольца стали доказательством его серьёзных намерений.

— Какая прелесть, — ехидно улыбнулся маргот. — Но она всё равно осталась кухаркой.

— Нет, — Эйра мотнула головой.

— Она стала шлюхой?

— Дайте расскажу.

Он приник к своему кубку, видимо, позабыв, что завтра собирался в полёт. Кажется, чёрной Жнице удалось увлечь его своей историей.

— Она сразу приняла меня за схаалитку. И стала умолять меня провести схаалитскую свадьбу.

— О, — маргот почесал щёку своим перстнем. — Когда женятся с мертвецом? Этот ритуал не признают официальным браком. Но те, кто чтят Схаала, верят в такое.

— Именно. Я не слишком хорошо помнила церемониал, но она так умоляла меня, что я согласилась. Одной ночью трактирщик отпустил её, а Почтенная — меня, и мы вместе отправились на то место. Я откопала тело жениха и отрезала ему голову.

«Хотя в этот момент он выл у меня в ухе, обвиняя меня в оскорблении своей гордости».

— И я провела бракосочетание прямо там. Она поцеловала его и забрала его с собой, собравшись обварить голову и оставить череп своего супруга…

— Феерично.

— …а семья жениха неожиданно прониклась случившимся и забрала Коди к себе. Они оказались набожными людьми и восприняли венчание всерьёз, невзирая на то, что брак был заключён не Ааном, а Схаалом. Теперь Коди живёт в их хозяйстве вниз по тракту, ведущему в Гангрию.

«И, кстати, я могла бы остановиться у неё, если бы собралась в Арракис».

— Смешно, — Морай выпил ещё, теперь его глаза блестели живее обычного. — Мне нравится.

— Нравится, — Эйра тоже улыбнулась. — Хотели бы жениться на мёртвой девушке?

— Нет, не хотел бы. Ещё ни одна девушка не сумела родить от меня, а значит, жениться мне ни к чему. Но сам ритуал мне по душе.

«Тот, кто несёт смерть, не может нести жизнь», — повторила свою привычную мантру Эйра. — «Говорят, лишь одна девушка понесла от маргота — сестра нобеля Шакурха, сенешаля Тарцевалей. Шакурх и по сей день верно служит марготу, а та девушка, Шакара, промучилась в родах десять дней и родила, если верить слухам, существо с толстой огрубелой кожей мертвенного цвета. Морай был в бою и не знал о случившемся; и лекарь забрал тело к себе на изучение. Он провёл ножом по его животу, и на пол хлынула кипящая чёрная кровь».

Того лекаря маргот велел свежевать. Леди Шакара не выжила. Но по сей день, как говорили, Морай был склонен в подпитии поминать своё жуткое дитя, говоря, что это было существо драконьей крови — и оно могло быть живым невзирая на то, как выглядело. И на то, что ни одно существо, кроме самого дракона, не может жить с раскалённой до бурления кровью.

Впрочем, не время было предаваться воспоминаниям о странных слухах.

— Схаал очень добр к людям, — сказала она. — Его ритуалы — доказательство его человеколюбия. Он связывает даже тех, кого разлучила смерть. Стоит только попросить.

Она неожиданно притихла и задумалась.

«Моё время в Покое подходит к концу, а я весело болтаю с марготом вместо того, чтобы попытаться найти Трепетную».

— Ну и с кем тебя разлучила смерть? — заметив перемену в её лице, спросил Морай.

— Ни с кем. Извините.

— Ты можешь сказать.

— Это не смерть… она ещё может быть жива, — неловко ответила Эйра. — Ничего особенного. Не стоит ваших ушей, маргот.

Но тот неожиданно скривил губы в недовольстве:

— Говори, шлюха.

— М-моя подруга, — дрогнув, пояснила Эйра. Они всегда называли друг друга «подругами». — Она ушла вчера вечером. Собиралась выйти замуж, долго копила на приданое. Но не дошла до своего жениха, даже невзирая на то, что он выделил ей сопровождение.

Видя, что маргот выжидательно молчит, Эйра собрала всю свою храбрость в кулак и быстро выпалила:

— Она очень дорога мне и Почтенной. Если бы было можно хоть что-нибудь…

Но он прервал её коротким жестом. Наклоном указательного пальца показал в сторону небольшого кошеля на тумбе. Там было, должно быть, штук пять золотых рьотов.

Эйру словно обожгло холодом.

«Это компенсация за смерть для Почтенной, как обычно».

Он смотрел на неё так выразительно, что Эйра поспешила вылезти из постели и поклониться напоследок.

— Вы очень добры, маргот, — пробормотала она. — Спасибо. Доброй ночи.

Она забрала кошель и, выйдя в гостиную, спешно оделась. Сердце колотилось, словно ища выход из клетки томительной тоски.

«Бедная Трепетная!» — горько думала она. — «Никто не будет тебя искать. Ты не дождалась царства справедливости для людей, которое пророчат жрецы Аана. Эти золотые — всё, что от тебя осталось».

Меч Мора стоял у лестницы, готовый сопроводить её. Вместе они двинулись прочь. Когда они сходили с крыльца, Эйра украдкой посмотрела на столб, где раньше был привязан попрошайка.

У столба белели лишь начисто обглоданные гьеналами кости.

Ночь была темна, и гул неспящего Города Душегубов душил черную куртизанку своим равнодушием и жестокостью. Но, шагая следом за конём, она твердила себе: «Все там будут. Схаал не забудет никого. Даже того, от кого не осталось ничего. Мир — лишь игра, в которой люди жестоки понарошку. Потому что истина лежит за пределами жизни».

И всё равно ей было тяжело об этом думать.

Жестокость бывала разная. Теперь, когда она представила, что Грация продавала не только их тела, но и их судьбы и их души, ей почему-то стало тошно. Она прижимала к груди мешочек и боролась с гнусным желанием убежать с ним куда глаза глядят.

Её останавливало лишь то, что она отдавала себе отчёт: это обычная истерика. Такое с ней бывало, если мужчина унизил её, отлупил по лицу или заставил делать что-то омерзительное. Ей сразу хотелось бросить всё и умчаться к своим могилам.

Но каждый раз она напоминала себе: ходить по делам Схаала — это одно. Присматривать за ней в повседневной жизни Молчаливый Бог не станет. И она превратится в жертву бродячих головорезов или собачьих стай.

«Терпи, Эйра», — говорила она себе. — «И думай. Схаал раз за разом показывает мне, что порочен путь, которым я иду. Нужно что-то менять, нужно на что-то решаться».

Вновь она ступила на порог «Дома», нажала на резную ручку… и спрятала пару золотых рьотов из кошеля к себе в карман.

***

Маргот Морай Тарцеваль той ночью спал недолго. Кровь бурлила в его венах, и ему вновь и вновь вспоминался их вчерашний военный сбор. На нём обсуждались события, которые затрагивали судьбу трёх диатрийских корон, а значит, влияли на судьбу всего Дората — континента, почти полностью покорённого с помощью драконов.

Сколько поколений люди седлали драконов, такого, как теперь, Дорат ещё не видывал.

— Конгломерату быть, — доложился посыльный из разведки, смекалистый парень по имени Кинай. Он был уникален тем, что сделал свою карьеру из «Сокола» — ещё год назад он появлялся в Покое лишь для того, чтобы ублажить Морая и Исмирота, а теперь уже сновал по всему городу и собирал от брезийских атаманов свежайшие сведения. По крайней мере, он всегда мог за них расплатиться благодаря тому, чему научился в «Соколе». — Не далее как вчера, 16 йимена 1036 года от разделения королевств, было подписано соглашение. Диатр Рэйки преклонился перед Иерофантом, как и диатр Гангрии, и диатр Маята. Трое королей согласились — а значит, согласятся и все их вассалы.

«Согласятся, но не сразу», — прикинул Морай. — «Астралинги наверняка упрутся. Кузен Каскар, как и я, внук самого Альтара, и мы в этом королевстве ещё имеем право возражать хоть диатру, хоть Иерофанту. По праву доа».

Кинай продолжал:

— Много лет восстания полыхали по всем королевствам. Погибло множество знати и даже один дракон. Остервеневшая чернь совсем потеряла страх, невзирая на то, как жестока смерть в драконьем огне. Именно Иерофант взял на себя риск управиться с толпой, и он какое-то время успешно успокаивал народы всех трёх королевств, — велеречиво рассказывал Кинай. Это было не лишне: не все собравшиеся вообще интересовались подобной мелочью, как волеизъявление крестьян. — Но его усилия были тщетны. Драконьи лорды не сдерживали огненных хищников, и словами было не заглушить много лет копившуюся ярость народных масс. Чуть не погибнув от рук толпы сам, Иерофант заявил, что узрел глубину бедняцких мук. И отныне наложил запрет лордам владеть драконами — приманивать их к себе и науськивать их в бой с помощью трещоток. Теперь они будет обитать там, где пожелают, и вероятно, они станут выбирать более дикие места. Лётные браки, он, конечно, разорвать не вправе. Но всех приученных к людскому мясу драконов приказал незамедлительно умертвить — будь то драконы с доа или без.