Бронзовая Жница

Эта дорога была ей знакома. Они миновали площадь Божьей Милости, где толпа терзала уличного проповедника, что явился в этот проклятый город нести слова о любви Бога-Человека Аана к детям своим; прошли под стенами укреплений; и наконец покинули облака пыли, ступив на мощёный двор.

Покой был местом необычным. Богатый трёхэтажный особняк с парой башенок возвышался над хозяйскими постройками, словно аристократ — над сгорбленными крестьянами. Все знали, что там, внутри, есть каменные подвалы и часть этажа, что осталась ещё от замка, разрушенного когда-то Скарой.

У этого дома был тревожный дух — невзирая на его внешний достаток. Конечно, вывешенные для острастки скелеты дезертиров должны были играть главную роль в этом зрелище; но к костям в Брезе все привыкли. Недаром то была Долина Смерти. Скорее, было чувство, что здесь достигает пика всё плохое, что есть в людях; что здесь нет никакой надежды и никакого будущего.

Поэтому убранство двора и дома ощущалось недовершённым, будто отделка была ещё в самом разгаре. Словно те, кто тут обитали, были в гостях и смущались в должной степени разместить свой скарб.

И всё равно здесь было людно. У крыльца вместо фонтана или подъездной дороги толпились мечи Мора, которые на повышенных тонах что-то выясняли друг с другом о плохо поделенных деньгах.

— Эти проповедники, что вдруг попёрли, как грибы после дождя во всей Рэйке в том году, добрались и до нас; и они слишком богаты для жрецов! — рычал один. — Тот, которого мы забили на дороге, имел при себе кошель о трёх золотых, и он не один такой был — им кто-то даёт денег, чтобы они тащились к нам со своими проповедями!

— Чушь собачья! — оправдывался другой. — У него было при себе всего пара медяков!

— Не ври, чёрт возьми! Мы видели, какой кошель ты у него вытащил!

— И Исмирот говорил, что им платит иерархат, я помню!

— А тем, кто идёт в самые тёмные края, вроде наших, платят больше… так что гони долю, чёрт бы тебя побрал! Ни один жрец не пришёл бы в Брезу бесплатно!

«В последнее время очень часто слышно об аанитах», — припомнила Эйра. — «Жрецы Бога-Человека находят отклик в сердцах даже жестоких людей. Они говорят о том, что все мы братья под этим небом, и что Аан милостив к тем, кто справедлив к другим».

Чуть в стороне всхрапывали брошенные осёдланными кони, которые искали травинки в вытоптанных клумбах.

Рияз спешился. Он повёл её вдоль фундамента, из-под которого пробивались сорные цветы. У самых ступеней они миновали столб — к нему был привязан сидячий человек.

Лицо человека было изрезано ударами плети. Мухи облепили его гримасу боли. Увидев Эйру, он неожиданно взмолился:

— Госпожа… прекрасная, добрая госпожа… прошу, скажите им… пусть они пощадят меня… пожалуйста…

— Нечего было канючить, — рявкнул ему один из солдат.

Эйра крепче переплела свои пальцы и отвела взгляд.

«Не смотри», — сказала она себе. — «Ты знаешь, все там будут».

Дюжина мечей Мора, грохоча сапогами, отошла от дверей и раскрыла их для девушки и её проводника.

Она помнила дорогу, но не смела даже догнать молчаливого солдата.

Особняк принадлежал Мораю с самой своей постройки. Его вид многое говорил о нраве владельца. В холле лежали пыльные ковры, на которых бледнели следы кованых сапог и даже копыт. Вдоль стен стояли не вазоны, а стойки с мечами. Весь первый этаж походил на казарму, сквозь которую наверх не проник бы ни один недоброжелатель. Здесь ходили тяжёлые рыцари Мора, лёгкие воины в чешуйчатой броне и незаметные соглядатаи. Из кухонных помещений доносился манящий запах жареного.

У лестницы был привязан горбатый пёс-гьенал ростом человеку по пояс. Светло-серый с полосками на задней части туловища. При виде всякого подходящего он вскакивал и натужно скалил зубы. Но Рияз замахнулся на него, и зверь сел.

На втором этаже было совсем иначе. Тихо, почти безжизненно. Лакированный паркет тускло отсвечивал в свете редких факелов. Ни гобеленов, ни статуй, ни картин. Только сундуки-кассоны с награбленным; ящики; и затянутые паутиной трофеи.

Эта пустота тоже была знакома Эйре. Она знала, что там, дальше, в торцевой части особняка, начинаются покои маргота.

Свет пролился в коридор, и оттуда им навстречу вышла леди Мальтара. Она была одета в штаны и удлинённую куртку. Несимпатичная девушка с застывшим лицом и неухоженными волосами, она шагала быстро и с потаённой злобой смотрела на всё вокруг.

— Берегись, шлюха, — процедила леди, проходя мимо неё. Эйра чуть склонила голову, но она была настолько выше Мальтары, что ей пришлось бы слишком долго присаживаться в реверансе, пожелай она доподлинно выразить своё почтение. — Брат в дурном настроении. Скажешь не то слово — придушит.

Мальтаре было двадцать два года, но она до сих пор казалась юной нетронутой девицей. Может, из-за чуть округлого лица, а может — из-за невысокого роста.

Но это впечатление было обманчиво. Мальтара слыла известной сторонницей Морая. Она следила за всем, что происходило в Брезаре, молчаливо и внимательно. Ей подчинялись некоторые соглядатаи, её дегустаторы пробовали приобретённую пищу, и, по слухам, она была не менее жестока, чем её брат. Она была знатоком ядов и странных искусств, кои называли колдовством или, если сложнее, гипнозом.

— Я буду молчалива, миледи, — без особого трепета ответила Эйра.

«Мы в “Доме” выглядим куда довольнее и ухоженнее, чем леди знатного рода в особняке собственной семьи. Аан, должно быть, послал бедной девушке суровое испытание в этой жизни».

Та ничего не ответила. Но Эйра не стала об этом задумываться. Она собрала волю в кулак и, когда меч Мора приоткрыл перед ней тяжёлую арочную дверь, вошла внутрь.

В гостиной маргота почти ничего не поменялось. Эйра помнила обтянутые бархатом тёмно-синие стены, акантовые узоры из переплетённых листьев, мебель из тёмного орешника и довольно скупые для столь богатого правителя украшения оконных рам или дверных проёмов. Иногда Эйра бывала у местной мелкой знати, и там всякая дверная ручка или всякий ящик комода были испещрены узорами — не в пример тому, что она видела здесь.

Маргот был привержен не красоте, а простору. В других его комнатах стены были завешены коврами-шпалерами с драконьими мотивами, а в гостиной в глаза больше всего бросался стол с кувшином и кубками. И всё.

«Холостяцкая прагматичность», — усмехнулась про себя девушка. Она бросила последний взгляд на проводника, и тот закрыл за ней дверь. Тогда она заблаговременно расстегнула на себе плащ. И, придерживая его руками на плечах, сделала пару робких шагов в сторону опочивальни маргота.

— Я здесь, — прозвучал его голос из-за спины.

Эйра, выдерживая должную своей фигуре грацию, развернулась и подошла к другой комнате — кабинету. На одной половине кабинета темнели деревянные панели с нишами, а на другой — обычные ковры. Сам маргот сидел не за письменным столом, а рядом, но глазами косил на оставленные там карты и письма.

Он был одет в вечерний упленд, длинный, подпоясанный, с висячими от плеч рукавами. И хотя Эйра представляла его в чёрном и рыжем, его геральдических цветах, одежды маргота были нейтрально буро-багровыми. Просматривался лишь драконий узор.

Будучи не из боя, он имел вид более умиротворённый. Его длинные волосы ниспадали по плечам двумя серебристо-палевыми водопадами. Но глаза оставались спрятаны в тени, как и всегда. В красоте своей он таил опасность правителя непримиримого и жёсткого.

«Теперь главное — не думать о Трепетной. Хотя бы полчаса… а потом…»

Эйра сразу же присела в реверансе. И заставила свою дежурную улыбку стать более настоящей.

«…может, я могла бы попросить его помочь, если он будет мной доволен?»

— Ты всегда молчишь? — поинтересовался маргот и откинулся в кресле. Он смерил взглядом её фигуру; складки тёмного платья характерно натягивались на груди и на бёдрах при каждом вдохе или шаге.

«Хотя те, кто о чём-то просят его, заканчивают у столба рядом с крыльцом».

— Не вправе тревожить ваше дурное настроение, маргот, — нейтрально, но с лёгким дружелюбием произнесла Эйра.

Она знала, что нельзя медлить и ждать какого-либо приглашения. Поэтому шагнула ближе и отпустила свой плащ, чтобы тот соскользнул на пол.

— Моё дурное настроение? — скептически переспросил маргот.

Эйра села перед ним на паркет и рукой провела по его колену. Хотя её разум непрерывно работал, чтобы поддерживать разговор, она должна была не забывать, зачем пришла.

— Я ничего не понимаю в делах мужчин, — элегантно вывернулась она. — Но, мне кажется, всякий, кто читает деловые письма на ночь, будет в дурном расположении духа.

«Надо заканчивать эту неловкую беседу», — подумала она и провела рукой по его штанам до их завязки.

Она не могла знать, но на столе лежало письмо от диатрис Вальсаи — старшей сестры Морая, которая была королевой при хвором диатре Гангрии. Из года в год брат и сестра продолжали общаться — поверхностно, формально, но всё же никогда не прерывая этой нити.

Морай коснулся чёрного подбородка девушки своей шершавой рукой. И усмехнулся:

— Схаалитка. Ты же должна стоять на коленях перед своим богом, а не перед тем, что у меня между ног.

«Ну, началось. Удачный момент, чтобы сказать это так, как нас учили».

— Для меня это и есть… — слова застряли в горле, и она поморщилась.

«Я на такое не способна. Видит небо, ни словом, ни мыслью я не предам Схаала».

Маргот усмехнулся. Его пальцы пощекотали её под челюстью.

— Вовремя остановилась. За такую жалкую пошлость не грех было бы вырвать язык.

«Поэтому я предпочитаю молчать», — подумала Эйра хмуро, когда маргот отстранил её и взглядом указал на свою спальню.