Следы ведут в Караташ

Тигровая впадина

Выехали затемно впятером: Рахим, Югов, Серебров, Хаузен, Сноу. Проезжая мимо крайних домиков заготпункта, они не заметили, как еще один человек свернул на чуть приметную тропинку и погнал коня в сторону границы.

Когда рассвело, они поднялись на узкий гребень. Слева проплывала в легком тумане только что оставленная долина Голубых озер. Справа картина была еще величественнее — там горы громоздились одна на другую, уходя к далекому горизонту.

Облака пересекали вершины, похожие на айсберги, вмерзшие в бескрайнюю снеговую пустыню. А выше небо было темно-синим, и кое-где еще поблескивали одинокие звезды, хотя солнце уже поднялось и отбрасывало от гор длинные угловатые тени.

Рахим спрыгнул с коня, его примеру последовали остальные. Держа лошадей под уздцы, шли вверх медленным, размеренным шагом. Дышать стало труднее, в ушах заметно позванивало.

Похолодало — не то оттого, что ветер наверху был пронзительнее, не то оттого, что рядом был снег...

Невысокий арчовый лесок обвивал обнаженные скалы. По тропе, проходящей чуть повыше и кончавшейся крутым уступом, с легким шумом промчалось стадо диких баранов. Серебров посмотрел в бинокль — у баранов были крутые рога и тонкие стройные ноги. Почувствовав присутствие людей, они помчались еще быстрее — к самому уступу... Миг — и вожак, легко взлетев на воздух, всем телом рухнул на свои рога, перевернулся и поскакал дальше. Архары прыгали с обрыва один за другим. Скоро мелькнуло последнее упругое тело, и все стадо скрылось из глаз.

Рахим восхищенно поцокал языком.

— Не часто теперь встретишь в наших горах кочкара. Вам очень повезло.

Через час арчовник остался далеко позади — только камни со всех сторон, одни только камни. Но и они были причудливой формы и самой разнообразной расцветки: то напоминали хижину, то вытесанную искусным резцом прямо в скале огромную голову, увенчанную высоким красным тюрбаном, то просто на серой стене желтые и красные прожилки, переплетаясь, образовывали замысловатый арабский узор. Трудно было поверить, что здесь не прикасалась к камням вдохновенная рука человека, и все это сотворила сама природа.

Поднимаясь к вершине, тропа все глубже вползала в узкую расщелину, и скоро не стало видно ни долины слева, ни величественной панорамы гор; стих и ветер — он бушевал где-то вверху, над их головами. Солнце, поднявшееся уже достаточно высоко над горизонтом, сильно пригревало спины.

Постепенно расщелина сузилась, скалы наверху сомкнулись, образуя подобие арки, — вершина горы Дьявола маячила прямо над ними: чтобы взглянуть на нее, нужно было сильно запрокинуть голову. Ноги ступали во что-то мягкое, и Серебров, нагнувшись, увидел, что это птичий помет, скопившийся здесь, возможно, за целые тысячелетия. Птицы, огромные и черные, сидели над ними и, казалось, внимательно следили за каждым их движением. Вид грифов с длинными облезлыми шеями и круто согнутыми клювами был отвратителен. Иногда они взлетали, тяжело взмахивая крыльями, и садились на противоположную сторону, вытянув когтистые лапы.

Потом стали попадаться кости разных мелких животных, черепа сусликов и полевых мышей, а порой и головы барашков. Кони храпели, вскидывая копыта, рвались назад...

Из пещеры доносился неясный гул, как из гигантской морской раковины. Когда они приблизились, целая стая грифов вылетела им навстречу, едва не задев громко хлопающими крыльями. Рахим закрыл лицо полой халата.

В пещере было сыро и холодно. Где-то капала вода. Когда они вошли, гул, слышанный ими снаружи, усилился, и теперь впечатление было такое, будто навстречу им мчится по тоннелю поезд...

Сбоку маячил свет, и иллюзия мчащегося поезда от этого еще более усиливалась.

— Совсем как в Натанаро, — сказал полушепотом Хаузен.

Им казалось, что они идут по тесному коридору уже целую вечность.

...Солнечный свет ударил внезапно. Лошадь Сереброва последний раз споткнулась в темноте и застучала копытами по серому граниту. Впереди покачивалась спина профессора Югова, еще дальше впереди маячила голова Сноу. Хаузен ехал позади Сереброва. Рахим придержал коня, пропуская их вперед.

Серебров оглянулся. Гора Дьявола была уже позади, целясь своими вертикально поставленными утесами в низко бегущие над ней рваные облака.

— Отсюда начнется спуск, — предупредил Рахим, показывая рукой на рисунок в желтом известняке. — Этот воин нацелился на пещеру Канак. Ее можно рассмотреть на той стороне Безымянного ущелья...

Хаузен вскинул бинокль, но ничего не увидел — солнце било прямо в глаза.

Югов с присущей ему юношеской ловкостью спрыгнул с коня и вскарабкался на высокий валун, чтобы получше обследовать высеченный в скале рисунок. Сомнений быть не могло: само изображение, сама манера письма — все говорило в пользу глубокой древности рисунка...

— Первый век. Знакомая школа, — определил Хаузен.

Рахим с тревогой посматривал на пустынные склоны гор, подступившие к узкой тропинке, на которой они задержались. Еще на подходе к хребту он обратил внимание на один бугорок, мимо которого с полным безразличием проехали его спутники. Это был костер, тщательно присыпанный свежей рыхлой землей. Кто был только что на северном склоне? Кто жег костер? Почему с такой поспешностью затушил его при их приближении?.. Трава вокруг костра была примята копытами коня. Для того чтобы определить это, Рахиму достаточно было одного взгляда на поляну.

Он промолчал тогда, не сказал ничего своим спутникам, чтобы попусту не волновать их, но мысль о потушенном костре засела крепко и не давала ему покоя.

Конечно, это мог быть и случайный человек, почему-либо не заехавший на заготпункт, но ведь дорога, по которой они сейчас ехали, вела прямиком к границе — там, за высоким древним ледником, начиналась другая, чужая страна...

Профессор сел в седло, и маленькая экспедиция двинулась вперед. Теперь ехали так: Рахим, Сноу, Серебров, за ним Югов и позади всех Хаузен. Пока дорога была хорошей, Рахим подхлестывал коня: минут через двадцать снова начнется серпантин, а до него предстояло проехать висячий мост через Тигровую впадину; на всем пути это, пожалуй, самое опасное место. Мост был короток, но так и ходил под ногами, а если дул даже слабый ветерок, раскачивался над пропастью, словно огромные деревянные качели.

Когда-то здесь был настоящий мост — еще и сейчас торчали тут и там полусгнившие черные бревна и доски, но со временем его заменили висячим: все равно брички здесь не ходили, пешеходу удобнее, да и забот стало меньше — стальные цепи не так-то скоро ржавеют.

Но как ни надежен был мост, переезжать его всегда старались засветло. В темноте чего только не покажется, да и конь может оступиться...

Во времена, когда орудовала в этих местах шайка Аламбека, сбросилась в Тигровую впадину активистка Мухаббат. Подстерегли ее басмачи у подвесного моста, ринулись со всех сторон, но Мухаббат залегла за валуны и отстреливалась до последнего патрона в браунинге, а потом встала, взмахнула красной косынкой, да так и покатилась боком — с камня на камень, пока не замерла на самом дне. Изуродованное тело ее похоронили у моста, а сверху положили простую гранитную плиту. Кто ни пройдет, кто ни проедет по тропе, тот и поклонится ей, положит на плиту букет свежих цветов: то маки пламенеют на ней, то колокольчики синеют, а то просто зеленеет живая арчовая ветка...

Задержался у могилы и Рахим, склонившись с седла, положил букет гиацинтов, сорванных в долине. Спутники сняли шапки, молча поклонились праху бесстрашной Мухаббат.

Рахим смотрел вдаль туманным взглядом — туда, где солнце садилось и где начинались великие ледники. Все молчали.

И вдруг в их молчание ворвался нарастающий грохот. Кони, встав на дыбы, отпрянули назад. Сноу чуть не вылетел из седла, ухватившись за гриву коня, заметался с ним вместе на узкой тропе. Кони Югова и Хаузена несли их к тоннелю, а Серебров, вобрав голову в плечи, прижался к скале. Тяжелые камни застучали вокруг Рахима и растерявшегося Сноу.

— Сюда!.. Сюда! — отчаянно кричал им Серебров.

Большая глыба ударила в край моста. Стальная цепь лопнула — мост рухнул, увлекая за собой часть скалы с вросшим в нее небольшим арчовым деревцом.

Сноу вскрикнул, схватился рукой за голову — между пальцев сочилась кровь.

Но промчавшись над ними, обвал уже рокотал далеко внизу: крутые склоны многократно отражали раскатистое эхо; оно постепенно замерло вдали, и на тропе стало тише прежнего — только мелкие камешки осыпались сверху, перегоняя друг друга и с легким стуком подпрыгивая на неровностях горы...

Серебров подъехал к Сноу.

— Покажите голову.

Сноу застонал.

— Скажу по совести, вам здорово повезло, — признался Серебров, осматривая рану. — Чуть-чуть правее и...

Рахим вывел коня из укрытия. Солнце било в глаза. Охотник приложил ко лбу ладонь. Что-то шевельнулось вверху, среди причудливого нагромождения камней. Может быть, архар? Но архары очень осторожны — вряд ли они вызвали этот обвал.

Подъехали Югов и Хаузен.

— Придется возвращаться, — сказал Рахим.

Югов поднял бинокль.

— Вернемся к Иногамову, заночуем, а утром пойдем через Южный проход.

Хаузен жевал травинку.

Бинокль Югова обшаривал противоположную сторону ущелья. Еще выше, еще. Бинокль пополз в сторону и стал карабкаться по крутым склонам. Вот уж и гребень, и сосновый лесок на гребне.

Нет, он не мог ошибиться: на кромке стоял человек, держа коня под уздцы, и смотрел вниз.

С сильно бьющимся сердцем Югов опустил бинокль — опять ничего не видно. Снова поднес к глазам бинокль. Ничего. Только сосновый лесок и скалы.

Только лесок. И только скалы.

Югов молча повернул коня.

Быстро сгущались сумерки.

Человек в кожанке шел рядом с конем и прерывисто насвистывал веселую песенку. Видно, он сильно нервничал; когда прикуривал, руки в свете ярко вспыхнувшей спички мелко вздрагивали.

Человек глубоко затянулся мягким дымком сигареты и ласково потрепал коня по морде. «Ну-ну, дружище! — словно говорил он. — Теперь нужно лишь чуточку терпения. То, что не удалось сегодня, удастся завтра. Нужно лишь чуточку терпения».

«Главное сделано», — повторял человек про себя, как магическое заклинание.

— А Сноу просто родился под счастливой звездой, — сказал он вслух. «Черт возьми, кажется, снова становится прохладно», — подумал человек, поеживаясь.

С ледника тянул пронизывающий ветер.

Человек поплотнее запахнулся в кожанку, поглубже, почти по самые уши, надвинул фуражку.

Спуск был трудным. Мелкие камешки выскакивали из-под ног и падали вниз. Звука их падения не было слышно — человек знал, какая бездна раскрывалась у его ног...

Постепенно тухли дальние вершины — как отгоревшие высокие костры. Тьма стала непроницаемой. Человек подумал, что ночь некстати настигла его именно на этой тропе; если бы он поспешил, то был бы уже в ущелье, а там его ждет мягкая постель и горячая пища.

Но теперь он не смел и мечтать о еде — что поделаешь!..

Человек привязал коня к сосне, а сам сел, прислонившись плечом к теплому, крепко пахнущему смолой стволу. Он закрыл глаза и попробовал заснуть, но сон не шел. Холод был пронзительным, тишина угнетала, а сосна поскрипывала, и ветки упруго шуршали на ветру.